1
Когда мы делаем исследования в сфере культуры, у нас в разговорах очень часто возникают вопросы: ну, а радио, телевидение — есть там культура, нет? Есть, конечно — говорят, — есть канал «Культура», это культура. А есть первый, второй, третий или какой-то другой канал, который — не культура. И мы беседовали как-то с представителем молодёжного радио, который сказал: «У нас культуры довольно мало, у нас одна передача в неделю». А в остальное время у вас что? «А в остальное время у нас музыка» — сказал он. Для него музыка не была культурой, потому что культура — это «то самое», которое напоминает мне всегда классическую фразу из второго фильма о Джеймсе Бонде, «Из России с любовью», когда его русская возлюбленная говорит, «главное, чтобы человек был культурный». Такая ведомственная культура — это представление о том, что культура — это некое благонравие.
2
Есть и другая особенность, которая связана с таким пониманием культуры. Подавляющее большинство людей уверены, что культура — это хорошо. На самом деле культура — это ни хорошо, ни плохо. Культура — это нравы, обычаи, традиции разных людей, разной степени убеждённости, насколько ты прав, насколько ты виноват. И если мы будем разбирать конфликты нашего времени, то они носят, в основном, культурный характер. Все религиозные войны, которые были на протяжении истории человечества, — это культурные столкновения, которые связаны с тем, что люди не могли выносить, когда одни люди едят вилками, а вторые люди едят палочками, что для тех, кто ест вилками, палочки — это неправильно. А для тех, кто ест палочками, люди, которые едят вилками, абсолютно безнравственные и непонятные существа. Но это всё находится за пределами узкого ведомственного понимания культуры, в результате чего 99% реальной культуры оказывается за пределами министерства культуры.
3
Более того, министерство культуры вообще не понимает, что это имеет отношение к культуре. Оно как бы представляет, что мы занимаемся чем-то высоким, мы занимаемся искусством, причём тем искусством, которое Искусство с большой буквы, которое признаётся искусством. А вот, когда на Арбате или около Крымского моста люди чего-то рисуют — в лучшем случае это просто не имеет отношения к культуре, а в худшем случае это антикультура, нечто чудовищное, что нужно искоренять всеми силами. Эта ведомственность наносит огромный ущерб развитию культуры; люди, распределяющие деньги, считают, что культура — это такое маленькое развлечение, маленькое гетто, куда мы даём остатки денег, а вообще к жизни людей это особого отношения не имеет. Конечно, там есть народные артисты, есть выдающиеся исполнители, есть Большой театр, как говорил В. И. Ленин, «кусочек помещичьей культуры». И это мы как бы поддержим, потому что это культура, ну, а всё остальное к культуре отношения не имеет.
4
Однако ситуация усложняется еще больше тем, что есть ещё такое понятие как бюрократическая культура, есть культура чиновничья, есть представление о том, что и как оценивается. Ведомство, которое занимается культурой, оказывается чрезвычайно далёким от реальной жизни культуры (жизни художника в частности), поэтому между ними постоянно надо налаживать мосты, переводить, что говорит один, для другого, чтобы ему это было понятно. Иначе возникает хроническая ситуация взаимонепонимания, которая в первую очередь наносит удар по той культуре, которая находится в пределах интересов ведомства. А рядом есть та культура, которая за пределами неё.
5
С моей точки зрения всё телевидение, радио, кулинария, образ жизни — все это есть часть культуры. И вот эти все культурные реалии оказываются чуть ли не враждебными этой высокой культуре, которая становится на пьедестал и не хочет с него слезать, потому что приходят другие поколения, у них есть своё представление о том, что такое хорошо и что такое плохо, и в результате они, как это ни странно, побеждают.
Есть очень характерный пример: ансамбль «Битлз», который в эпоху моей юности считали абсолютным бескультурьем, с которым нужно бороться всеми силами. В том числе и в Великобритании правящая элита, королевский дом глубоко презирали эту самую «ливерпульскую четвёрку». Потом проходило время, люди, которые были подростками в эпоху, когда битлы только появились, стали взрослыми, частично захватили власть в обществе, и британская королева уже посвятила в рыцари одного из членов этого ранее презираемого коллектива. Но для этого должно было пройти целых 20 лет. Поэтому, когда мы говорим, что высокая культура, которая находится с самого начала в ведении министерства культуры, нуждается в том, чтобы через 20 лет, её открытие вот этими некультурными слоями было бы воспринято, мы, мягко говоря, не совсем правы.
6
Но на самом деле аналогичная ситуация существует и в обратном случае. Чтобы то, что находится за пределами этой официальной ведомственной культуры, постепенно продвигалось, нужны те же самые 20 лет, чтобы культурная элита и английская королева, и, скажем, ЦК КПСС в советское время это бы оценили. Это касается не только, конечно, популярной музыки, это касается Чарльза Спенсера Чаплина, который был глубоко презираемым человеком в тот момент, когда он творил достаточно активно, а потом стал великим гением. Или у нас Леонид Иович Гайдай, великий комедиограф, который в своё время, когда я был молодым киноведом, считался самым плохим режиссёром. В результате фильмы Гайдая до сих пор идут по телевидению.
7
Но для того, чтобы признать гений Чаплина, гений Гайдая или гений битлов, понадобились те же 20 лет, которые якобы нужны только для того, чтобы достижения высокого, ведомственного искусства наконец-то донеслись до широких масс народа. Поэтому и остаётся полной загадкой: что же из нашего времени станет достоянием будущего, то, что сегодня радикально отрицается, то, за что сегодня сажают в тюрьму, или наоборот то, что сегодня официально поощряется и продвигается на сцены больших оперных театров или главных выставочных залов страны? Вопрос этот остаётся открытым.
