Появляются новые концепции воспитания, новые привычки и обычаи в повседневной жизни. Например, отменяется обращение на «вы», люди начинают обращаться друг к другу на «ты», отменяются обращения «месье» и «мадам» (то есть «господин» и «госпожа»), начинают называть друг друга «гражданин» и «гражданка». К 1793 году это законодательно становится правилом. Меняются имена, то есть люди отказываются от старых имен, особенно от тех, которые были связаны с какими-то религиозными деятелями (а с этим было связано значительное количество имен). Начинают принимать имена деятелей античности, республиканцев, например Гракх, Брут, идут огромные кампании переименований, меняется бесчисленное количество топонимов: Монмартр начинают называть Монмарат, то есть «Гора Марата», Леон начинают называть Освобожденный город. Таких перемен неисчислимое количество.
Если понимать культуру в более узком смысле, более привычном — наука и искусство, то эта культура не только разрыв, но и продолжение того, что было в XVIII веке. Вообще, если посмотреть на вторую половину XVIII века, век Просвещения, век Франции, то не может не вызывать удивления та концентрация деятелей культуры, которая была во Франции в то время: и поэтов, и писателей, и художников, математиков, астрономов, химиков — все они жили примерно одновременно, и значительная их часть, естественно, будет жить и во время революции. Несколько имен приведу для примера. Маркиз де Кондорсе, которого называли последним просветителем (правда, много кого называли последним просветителем), но, действительно, он друг Тюрго, Вольтера, известный ученый, известнейший философ, и в годы Французской революции, в годы диктатуры монтаньяров, когда он скрывался от властей, он пишет свое самое знаменитое философское произведение, посвященное прогрессу человеческого разума. То есть в эти нелегкие годы для страны и лично для себя он в этом произведении выражает веру в то, что человеческий разум все победит, и, собственно, прогресс он видит как развитие этого разума.
Жозеф Луи Лагранж, известнейший математик, президент Берлинской Академии наук, переехал во Францию за несколько лет до революции, стал членом Французской Академии наук, несколько своих важнейших трудов пишет именно в это время. Гаспар Монж, другой известнейший математик, отец начертательной геометрии, творит тоже в это время, и, когда были опубликованы его труды по начертательной геометрии, они произвели фурор в европейском научном сообществе, хотя не сразу их рассекретили, потому что он занимался рельефом крепостей и другими оборонными разработками. Он тоже, соответственно, член Французской Академии. Антуан Лавуазье, который в 29 лет стал членом Академии наук, известнейший, великий химик, тоже совершивший огромное количество открытий: он вводит понятие «химический элемент», он уподобляет дыхание сгоранию, он открывает, из чего состоит вода, из чего состоит углекислый газ, и тоже в годы революции он активно творил и продолжал свои научные открытия.
Эти люди входят в революцию и начинают участвовать в ней очень активно. Скажем, Байи, известнейший астроном — он занимался спутниками Юпитера, занимался кометой Галлея, — становится лидером третьего сословия в Генеральных штатах, он становится мэром Парижа и принимает в революции активное участие. Шапп, который строит первую телеграфную линию (это, конечно, тоже было потрясающе, что из Лиона до Парижа новости доходят за несколько минут), тоже активно работает на благо революции и республики. Но и другие деятели науки и культуры становятся депутатами, получают власть. Кондорсе становится депутатом Законодательного собрания и Конвента, он станет автором проекта Конституции Французской республики, непринятого, правда. Ученик Монжа Лазар Карно станет членом Комитета общественного спасения, в который входил Робеспьер, получит прозвище Организатор победы. Сам Гаспар Монж уже после диктатуры монтаньяров станет морским министром. И в принципе ученые, которые работали в годы революции, работали не сами по себе, не в башне из слоновой кости — они работали на революцию, на республику, на победу. Совершаются изобретения в области литья стали прежде всего для пушек. И Лавуазье, скажем, разрабатывал новые способы получения селитры, которая использовалась для производства пороха. Разрабатывались способы быстрого дубления кож для создания военной формы. То есть эти ученые работают очень активно.
Одновременно в годы революции были сделано очень много для того, чтобы сохранить те культурные ценности, которые были созданы при старом порядке. Создается Национальный архив в годы революции, Лувр становится музеем в годы революции, и по этой линии можно идти бесконечно долго.
Была, конечно, другая линия — почему я, собственно, сказал, что говорить о культуре в годы революции чрезвычайно сложно, — линия, нацеленная на максимально полный разрыв с прошлым. Это воспитательные проекты по созданию этого «человека обновленного». Высказывалась идея о том, что вообще ребенок себе не принадлежит, родителям не принадлежит. Ребенка нужно забирать у родителей, воспитывать в такой квазиказарме или общежитии, для того чтобы воспитать из него «правильного республиканца», «правильного гражданина». Это, естественно, проекты эпохи диктатуры монтаньяров. 14 августа 1792 года принимается декрет, направленный на борьбу, как тогда говорили, с феодализмом, с воспоминаниями о феодализме, и по этому декрету должно было уничтожаться все, что напоминает о старой королевской власти. И, кроме того, ведь огромное количество поместий (и не только поместий) было национализировано.
Значит, нужно было культурные ценности, появившиеся в ходе этой национализации, как-то обработать. И следствием этого декрета стало уничтожение огромного количества произведений искусства: уничтожались библиотеки, уничтожались картины, уничтожались скульптуры, в том числе и античные, Версаль пришел в запустение, в Нотр-Даме устроили склад, а фигуры ветхозаветных царей с фасада Нотр-Дама сбили, потому что в них Парижская коммуна заподозрила королей Франции и решила их уничтожить как напоминание о феодализме. Книги, которые были конфискованы, хранились в кошмарных условиях. Те, кто был ответственным за то, чтобы их переписать и сохранить, говорили: «А зачем, собственно, нужны эти книги? Нужно оставить несколько революционных творений, а остальное просто сжечь или продать за границу, чтобы получить деньги. Зачем нам эти воспоминания о религии, о королевском деспотизме?» И эта политика получила уже после диктатуры монтаньяров, при Термидоре, название вандализма.
Было несколько докладов в Национальном конвенте, публиковались сведения о том, что происходило. Сведения, конечно, были чрезвычайно преувеличенные, потому что рассказывали, например, что в одном городе охотились за врачами и преподавателями, чтобы заменить их невеждами, в другом убивали ученых, в парижских секциях якобы кричали: «Не верьте ему: он написал книгу!» И все эти сведения, конечно, шокировали общество термидорианское и посттермидорианское, потому что французы стали себя спрашивать: «Как же так, мы, самый культурный народ в Европе, несем, как нам кажется, светоч культуры всему миру, и мы, получается, народ вандалов». И пик этой политики приходится, конечно, на диктатуру монтаньяров, когда многие ученые оказываются в тюрьмах: Кондорсе скрывался от властей, потом его арестовали, он покончил с собой в тюрьме; Руже де Лиль, автор «Марсельезы», находился в тюрьме; внучка Корнеля находилась в тюрьме; Байи, астроном и мэр Парижа, был казнен по приговору революционного трибунала. И об этом тоже рассказывали множество историй, часто не имеющих ничего общего с действительностью. Есть, скажем, история (она не подтверждается документами, но характерна для понимания восприятия этого периода французами), что Лавуазье был арестован — что чистая правда, — его осудили на смерть, он якобы просил у революционного трибунала возможности дать ему закончить исследование на благо революции, на благо обороны, и якобы председатель революционного трибунала ему ответил: «Революция не нуждается в ученых».
Вот эта фраза стала одной из квинтэссенций политики монтаньяров в области культуры, хотя, безусловно, не совсем справедливой. И при Термидоре, когда начинают это осмысливать, пытаются понять, а что, собственно, создано и что уничтожено. Ведь много чего, естественно, и создано. Великие художники творили в это время. Жак Луи Давид, предположим, считается первым художником, который изобразил на живописном полотне события революции (знаменитая его картина «Смерть Марата»), он будет работать и при Термидоре, и при Директории, и потом при Наполеоне. Но одновременно, конечно, оплакивались те культурные ценности, которые Франция потеряла. И чтобы как-то это компенсировать, уже в конце революции, при Термидоре, при Директории, пытаются подойти к культурной политике более взвешенно, пытаются заложить основы на будущее, и, в частности, в это время основываются те учебные заведения, которые станут очень известными впоследствии: основывается Политехническая школа, основывается L'École normale, которая сегодня, наверное, самое престижное учебное заведение Франции, а тогда задумывалась как школа для подготовки будущих учителей.
