Рождение образа средневекового государя

В нашем представлении средневековый государь — это, разумеется, государь-христианин. На самом деле случались исключения: были мусульманские правители в Испании, например, на юге Италии или в Булгарском царстве на Волге; были и хазарские каганы, принявшие иудаизм, но были языческие правители в Литве, в Скандинавии, среди славян, но, конечно же, типичный образ средневекового государя — это государь-христианин. Нам редко приходит в голову, насколько мучительно происходил процесс создания этого образа, насколько он был неочевиден с самого начала. Как раз об этом создании сегодня и стоит поговорить.

В ойкумене, в средиземноморском мире довольно хорошо представляли себе, как должен выглядеть настоящий государь, по образцу римского императора. Каким образом это можно совместить с обликом христианина, который представляет собой движение альтернативное, антисистемное, было не совсем понятно. Это было не совсем понятно даже первому христианскому государю Константину Великому, который и основал традицию христианской империи. Некоторые историки скажут, что первым христианским царем был царь Армении, но тут есть некоторые спорные моменты.

Так или иначе, Константину и его советникам нужно было изобретать этот образ, совершенно новый образ христианского государя. У них были предшественники, поскольку было понятно уже на протяжении нескольких десятилетий или, может быть, уже века, что государь должен быть каким-то образом связан с богами. Разные концепции предлагались для того, каким образом государь должен быть связан с богами, но, например, Диоклетиан считал, что он происходит от бога Юпитера, что он потомок бога Юпитера. Его преемники полагали, что у них имеется такой спутник, который их сопровождает, — это какой-нибудь хороший, положительный бог.

Надо сказать, что сам Константин до поры до времени был большим поклонником непобедимого солнца. Совершенно замечательное, мощное божество. Он любил изображать себя рядом с этим богом: они вместе, они как близнецы-братья, выглядели очень похоже. Кстати говоря, этот бог тоже являлся время от времени Константину и беседовал с ним. И тех пор, как император изменил свои религиозные симпатии, ему нужно было искать собственное место в этом христианском мире и как-то выстраивать свои собственные отношения с фигурами Ветхого и Нового Завета. И любопытно, что при этом прежде всего он стал ориентироваться не на христианский, а на дохристианский образ — образ Моисея. Первая фигура, которая оказывается значимой для христианского правителя. Правитель он еще, может быть, не совсем христианский, или христианский в душе, или полухристианский. Он понимает, что магические знаки в виде креста или христограммы, если их нанести на щиты воинов или на собственное императорское знамя, могут принести военную победу.

Это ему стало более или менее понятно после сражения, выигранного им совершенно неожиданно, против превосходящих сил врага у стен Рима — после битвы 312 года у Мульвийского моста. Но что дальше делать с этими христианскими образами, как дальше объединить собственную личность и собственную презентацию с образами, идущими из обоих Заветов, осталось совершенно непонятным. Но как раз эта самая битва дала определенную подсказку. Дело в том, что император Максенций, противник Константина, погиб совершенно неожиданным образом в водах Тибра, куда он свалился вместе со значительной частью своей армии, когда разошелся понтонный мост или случилась еще какая-то катастрофа. Это сразу же создало некоторую аналогию из Священного Писания в сознании советников Константина, в сознании епископов прежде всего. Эта аналогия — переход Моисея со своим народом через Чермное море (Красное море), когда воины фараона, преследовавшие избранный народ, с самим фараоном совершенно неожиданно оказались в волнах этого самого моря, были поглощены этими волнами. И тогда получается, что Константин приобретает характер нового Моисея, который выводит народ через бури к новым берегам.

Это любопытное сравнение, которое будет использоваться биографами Константина на протяжении длительного времени, и самое любопытное, что люди, относящиеся ко двору Константина, тоже будут интересоваться этим образом. Например, саркофаги, которые будут заказывать эти люди, они могут себе заказывать изображения на любые сюжеты, но они будут изображать сплошь и рядом переход через Чермное море. Это первый шаг.

Следующий шаг будет, когда Константина, наверное, немного уже преобразовали в христианской религии, он начнет сопоставлять себя, по всей видимости, с апостолами. Само обозначение Константина как равноапостольного происходит на самом деле из придворной среды, не из церкви, и сравнивать его будут прежде всего с апостолом Павлом: во-первых, Павел крестил народы, как и Константин, который многие народы своей империи обращает в христианство, а во-вторых, Павел разговаривал с Богом непосредственно, как и Константин, поскольку Господь являлся ему, у него были видения, ему не нужны были священники, к которым он относился довольно скептически — и к священникам, и к епископам, и он мог объяснять, как именно нужно правильно трактовать христианское учение, не будучи даже крещеным человеком.

Значит, второй образ Константина — это образ апостола. И он создает храм святых апостолов — по крайней мере закладывает этот храм — и хочет быть похороненным среди апостолов. Постепенно туда будут свозить реликвии апостолов, их будут собирать по всему миру, но очень любопытно, что в конечном счете, когда это захоронение Константина будет выстроено, он окажется посреди кенотафов, то есть ложных погребений. Некоторые из них будут постепенно становиться неложными по мере доставки реликвий. Среди этих апостолов он займет первое, срединное место, он будет посреди: шесть апостолов с одной стороны, шесть апостолов с другой стороны, а посередине Константин.

Это будет вызывать прямые ассоциации с местом не апостола Павла, а Христа, и это будет новый образ Константина, уподобление его самому Христу. Правда, этот образ будет на первых порах даваться довольно двусмысленным образом. Например, на знаменитых медальонах Константина будет изображена эмблема Христа, христограмма, спрятанная, маленькая, мелкая, нельзя будет разглядеть толком, и только знающие люди, сами христиане смогут понять, что это сигнал, который посылается им.

И точно так же статуя, главная статуя, которая будет построена Константином в центре его нового города, новой столицы, будет изображать то ли Константина, то ли Христа, то ли Гелиоса, украшенного лучами на голове, как у нынешней статуи Свободы в Нью-Йорке. Эта двусмысленность будет тоже улавливаться спустя десятилетия и даже столетия жителями Константинополя, когда они будут связывать с этой статуей, стоящей на большой порфировой колонне на главной площади города, всевозможные легенды. Будут рассказывать, что Константин, например, унес священный языческий палладий, талисман города Рима в свое время, — статуэтку Афины Паллады, которую якобы Эней вывез еще из горевшей Трои и отвез потом на берега Тибра. Этот талисман Константин вывез из Рима и заложил в основу этой колонны, а лучи, которые мы видим, которые окружают голову этой статуи то ли Христа, то ли Константина, то ли непобедимого солнца, на самом деле сделаны из гвоздей распятия, обнаруженных Константином или по его указанию в Иерусалиме в ходе раскопок, которые привели к обнаружению самой главной реликвии христианского мира — Креста Господня.

Конечно, мы не будем сейчас обсуждать вопрос о том, подлинный ли это крест или нет: никакая реликвия не может быть подтверждена методами исторического исследования, и подлинность этой реликвии не может быть подтверждена. Но любой христианин может верить или не верить в то, что крест был подлинным. Но любопытно, что мы почти ничего не знаем о том, как на самом деле была сделана эта находка, поскольку эта легенда о святой Елене, матери Константина, которая обнаружила святой крест, возникает существенно позже. И действительно, как действовали археологи Константина, когда они определяли место распятия, осталось, к сожалению, неизвестным. Но эта находка сыграла очень важную роль, потому что она позволяла как бы материализовать веру. И остатки креста — что дерево, что гвозди — использовались потом неоднократно в качестве священных реликвий. За ними стали появляться другие.

Практически все страстны́е реликвии были обнаружены очень быстро. Потом стали обнаруживаться разные новозаветные памятники, ветхозаветные памятники, и спустя пару десятилетий все что угодно было найдено, вплоть до сосудов из Каны Галилейской, до второразрядных предметов, относящихся к новозаветной и отчасти ветхозаветной истории. Но эти предметы были привезены в город, который сам стал выстраиваться как первая христианская столица. Константинополь с самого начала, по сути дела, выстраивается именно в этом качестве. Постепенно создается образец христианского императора, образец христианского города, посвященного во многом Богородице, в нем император играет роль Христа, как бы уподобляется Христу, а покровителем города становится Богородица. Этот город сохранит в себе колоссальное количество реликвий, которые будут свозиться туда со всех концов мира, в частности многие из тех, которые будут найдены в Святой земле. Там будет выстраиваться во многом новый Иерусалим, новая святая земля на берегах Босфора.

Кроме того, Константин, конечно же, будет создавать несколько важных осей, вокруг которых будет вращаться политическая история почти всего Средневековья. Достаточно сказать, что храм Гроба Господня, который будут освобождать время от времени европейские крестоносцы, — это, конечно же, храм, созданный Константином или по его указанию в соответствии с его концепцией того, как должна быть оформлена Голгофа и как должно быть оформлено место погребения Христа. Важнейшая форма христианских зданий, христианских церквей будет тоже создана и разработана Константином. Церкви были и до него. Но он создал ту базилику, ту форму, которая будет использоваться на протяжении значительной части Средневековья как господствующая, как основная церковь, как основная форма христианского храма. Базилики появятся в Риме, в частности на том месте, где, как считалось, было погребение апостола Петра. Это тоже вопрос сложный, был ли он там погребен или нет, но, главное, было создано образцовое здание, которое потом будет играть важную роль в истории Рима и всего христианского мира. Такие же здания будут украшать Константинополь, разумеется, будут созданы такие важные пространственные оси, как Иерусалим, Константинополь, Рим, между которыми будет разворачиваться европейская история.

Однако некоторая двусмысленность будет сопровождать Константина до самого конца, некоторые из его решений будут сохраняться вплоть до сегодняшнего дня. Так, скажем, именно Константин собственной волей решит, когда родился Иисус. Церковь на этот счет не обладает никаким преданием, это император определил, что Иисус родился тогда же, когда родилось предыдущее его любимое божество — непобедимое солнце, в тот же самый день, для того чтобы не создавать сложности, очевидно, в империи. Церкви понадобилось примерно 200–300 лет, чтобы примириться с этой концепцией. Зато мы теперь празднуем Рождество тогда, когда мы празднуем.

Однако, наверное, самый важный вклад в образ христианского государя принадлежит тем не менее не Константину, а одному из его преемников — Феодосию Великому. Именно он создаст ту церемонию или тот ритуал, который будет совершенно чужд римским императорам, — церемонию или ритуал публичного покаяния государя, связанного с признанием своих ошибок — как нравственных, так и политических. Это действие, которое не могло прийти в голову ни одному из римских императоров до Феодосия, но в результате стечения обстоятельств эта странная церемония — очень христианская на самом деле — родилась в конце IV века. И наверное, только тогда образ христианского императора приобрел некоторые из своих характерных черт.