1
Георг Зиммель. Большие города и духовная жизнь. Strelka Press, 2018
Георг Зиммель придал теме городской жизни особое антропологическое измерение, представив жителя большого города в образе невротика: «Психологическая основа, на которой выступает индивидуальность большого города, — это повышенная нервность жизни, происходящая от быстрой и непрерывной смены внешних и внутренних впечатлений». В городах чувства и реакции людей притупляются: абстрактное преобладает над конкретным, типичное — над индивидуальным, анонимное — над личным. А потому зиммелевские городские невротики ничем не напоминают симпатичных персонажей Вуди Аллена: они расчетливы, циничны и жестоки.
«Большие города были издавна центрами денежного хозяйства, так как разнообразие и сосредоточение в них обмена придало орудию обмена такое значение, какого оно едва ли достигло бы в деревне при скудости ее обменных отношений. Но денежное хозяйство и преобладание рассудочности стоят в теснейшей связи между собой. Им обоим свойственно конкретное деловое отношение к людям и вещам, при котором нередко формальная справедливость сочетается с беспощадной жестокостью».
Подробнее — в статье «Социология города».
2
Georg Simmel. The Philosophy of Money. Routledge, 2011.
Введение в Европе мелкой монеты необратимо сказалось на характере европейского человека — появился человек калькулирующий. До тех пор, пока в ходу были только золотые и серебряные монеты (а повседневные транзакции оставались преимущественно бартерными), деньги не могли стать чистой формой — они были «небезразличны» к тому, кто и что на них покупал. Заработав за год золотой, крестьянин шел на ярмарку и обменивал его на лошадь. Монета коррелировала с его системой приоритетов и с характером его труда, допуская только крупные, экзистенциально значимые покупки. Появление мелочи радикально изменило характер обмена и накопления: деньги эволюционировали в направлении «чистой формы рациональности, независящей от содержания». (Интересны примеры двух других зиммелевских чистых форм: проституции и интеллекта.)
Для Зиммеля очевиден тот факт, что материальная форма денег имеет значение и последствия. Их все большая виртуализация — часть процесса становления нового (пострационального?) человека. Распространение криптовалюты — которая «отвязана» не только от характера покупателя, продавца или товара, но и от характера государств или банков-эмитентов — просто потому, что биткоины эмитируются самими «игроками», без государственного, банковского или корпоративного контроля — может стать последним этапом описанной Зиммелем эволюции.
Подробнее — в статье «Виртуальные деньги».
3
Георг Зиммель. Мост и дверь / Пер. В. Вахштайна // Социология власти. 2013. № 3.
Георг Зиммель писал о соединении и разъединении как о базовых операциях социальной жизни. Воплощением функции соединения для него оказывается даже не дорога (хотя Зиммель и отдает должное «людям, первым проложившим дорогу между двумя местами»), а мост, поскольку именно здесь «человеческое стремление к соединению наталкивается не просто на пассивную разобщенность пространства, но на специфически активную его конфигурацию».
Функция разъединения архитектурно воплощена в двери: «Подобно первопроходцу, построившему дорогу, тот, кто первым сделал дверь, преумножил власть человека в сравнении с властью природы, вырезав фрагмент из непрерывного бесконечного пространства и придав ему завершенность в соответствии с единым замыслом». Дверь разделяет «внутреннее» и «внешнее» реверсивным образом (что отличает ее от стены или окна).
При этом Зиммель убежден в симметричности и равнозначности процессов соединения/разъединения, ибо для него «человек — существо, соединяющее и разъединяющее, существо, не способное соединить, не разъединяя». (Симптоматично, что, в отличие от Зиммеля, современная социология техники в лице Бруно Латура недвусмысленно отдает предпочтения дверям).
Подробнее — в статье «От лифта к небоскребу: социология, архитектура и техника».
Полный текст в переводе Виктора Вахштайна читайте здесь.
4
Георг Зиммель. Экскурс о чужаке / Пер. А. Филиппова // Социологическая теория: история, современность, перспективы. Владимир Даль, 2008.
В «Экскурсе о чужаке» Зиммель показывает тонкие отношения взаимозависимости между сообществами «своих» и «пришлыми»: чужак оказывается необходимым фактором возникновения самосознания группы, становясь чем-то вроде ее alter ego. К примеру, в средневековых итальянских городах практиковалось приглашение судей-«чужаков», никак не связанных с жизнью городского сообщества, а потому способных занять по отношению к нему объективную позицию. Такова социальная функция «варягов» во все времена. Но, как справедливо указывает Зиммель, исторически социальный тип «чужака» изначально воплощается в «купце».
Мы видим здесь, как оппозиция «свое — чужое» накладывается на другую оппозицию — оппозицию внутреннего и внешнего. Появляется любопытное пересечение критериев демаркации, позволяющих определить сообщество как одновременно социальное и пространственное образование.
Подробнее — в статье «Формула сообщества».
5
Георг Зиммель. Избранное. Том 2. Созерцание жизни. Юристъ, 1996
Категории «судьбы», «судьбической общности» и «судьбической связи» играли особую роль в классической немецкой социологии. Мы найдем их и у Фердинанда Тенниса, и у Макса Вебера. Но у Зиммеля идея «судьбы» приобретает особое звучание. В главе «Смерть и бессмертие» он, по сути, пишет о трех временных измерениях нашей жизни.
Время повседневности — это время случайности. Вы могли пойти в этот магазин или в другой, встретиться с друзьями или почитать книгу. Но эти события сами по себе не формируют особый экзистенциальный стиль вашей жизни. Есть время исторических событий, которые вы можете сделать «своими» (выйдя на демонстрацию или записавшись добровольцем на фронт). Исторические события имеют причины — применительно к ним можно говорить о каузальной событийной связи (что, кстати, идет вразрез с концепцией исторического времени, которую Зиммель сформулировал в более раннем своем тексте).
Но есть время судьбы. Это те жизненные выборы, которые вы делаете сами, и те обстоятельства жизни, которые «присваиваете». Связь событий судьбы не случайна и не каузальна — она контингентна. Вы могли бы переехать не в этот город, а в другой, связать свою судьбу с другим человеком и так далее. Но каждый такой выбор ограничивает возможности всех последующих выборов. Судьба — это своего рода оператор селекции. То, что позволяет присваивать «большие» исторические события и «малые» события повседневности, делая их частью вашей индивидуальной биографии:
«Можно говорить о пороге судьбы, о количестве значительных событий, начиная с которого они благоприятствуют или препятствуют идее нашей жизни. Встреча со знакомым на улице остается в сфере случайности; даже в том случае, если мы собирались ему написать и случайность становится вследствие этого „удивительной“, т. е. получает оттенок осмысленности. Однако это все-таки переходит в случайность, не вступая в связь с окончательной определенностью жизни. Но если эта встреча в результате связанных с ней последствий становится отправным пунктом глубоких изменений жизни, она называется в обычном словоупотреблении велением судьбы и рассматривается как совершенно новая категория: теперь чисто периферическое событие по своей позитивной или негативной телеологии принадлежит единству и смыслу индивидуальной жизни, интегрируя их».
Подробнее — в лекции «Категория „сообщество судьбы“ в социологии».
