Украинский вопрос в Российской империи

Почему великороссы, малороссы и белорусы не стали тремя крупнейшими группами русской нации? В чем заключалось соперничество русского и украинского национальных проектов? Почему люди, проживающие на территории современной Украины, иногда ставят под вопрос свою национальную идентичность? На эти и другие вопросы отвечает доктор исторических наук Алексей Миллер.

Время для академических рассуждений о такой теме, как украинский вопрос в Российской империи, сегодня очень неблагоприятное. В самой Украине и вокруг Украины происходит конфликт, который уносит человеческие жизни, который приносит колоссальные разрушения, который разрушает семьи, дружбы и так далее. Люди, так или иначе задетые этим конфликтом, к сожалению, не воспринимают разговоров о прошлом как нейтральных. Поэтому я должен оговориться с самого начала, что все эти исторические сюжеты, о которых я буду говорить, во-первых, вовсе никак не предопределили того, что произошло за последние два года, всего этого можно было избежать, и они вовсе не оправдывают ни одну из сторон конфликта, потому что все стороны конфликта виноваты и у всех сторон конфликта кровь на руках.

А теперь мы можем поговорить об украинском вопросе в составе Российской империи. На самом деле вопрос, который условно можно назвать украинским, в значительной степени создал Российскую империю. Если мы посмотрим на границу между Московским царством и Речью Посполитой после Смуты и вплоть до Смоленской войны 1632–1634 годов, то она проходит ровно между Москвой и Смоленском. Минуло еще меньше двадцати лет или ровно двадцать — в 1654 году граница Московского царства проходит по Днепру. Случилось что-то очень важное: казацкие элиты сменили, если можно так сказать, лояльность — они подняли восстание против Речи Посполитой под руководством Хмельницкого, перешли под власть Алексея Михайловича, и таким образом весь баланс сил в этой части Европы изменился. Московское царство в результате этого изменения получило целую когорту церковных и светских деятелей, которые сыграли колоссальную роль в его развитии в XVIII веке. В том числе среди киевских книжников, потом делавших карьеру при царском дворе, был Феофан Прокопович, который и придумал, что Петру надо стать императором, а России — назваться империей.

В течение всего XVIII века отношения Гетманщины, той территории, которая вошла на правах автономии в состав Московского царства, и теперь нового имперского центра в Петербурге были довольно сложные. Казацкая верхушка тосковала по утраченным привилегиям, они лишились особенно многих привилегий в результате неудачного перехода Мазепы на сторону Карла во время Северной войны. Но тем не менее никаких восстаний в течение XVIII века не было, и к концу XVIII века создалась ситуация, о которой можно сказать так: Российская империя вполне успешно решила задачу инкорпорации элиты Гетманщины в состав российского имперского дворянства. Это как раз и объясняет, почему казачья старшина была лояльна: она получила от Российской империи то, что она никогда не могла получить у Речи Посполитой, — она получила дворянский статус. В Российской империи дворянство определялось по бумагам, по книгам, по герольдии. Практически ни у кого из этих людей нужных бумаг не было.

Екатерина параллельно делала две вещи: она дает «Жалованную грамоту дворянству», то есть делает статус дворянства необычайно привлекательным, и одновременно дает своему представителю в Гетманщине Румянцеву сигнал, что надо принимать в дворянство, не очень разбираясь, какие там у них документы, а параллельно надо отменять автономию Гетманщины, что и было сделано. То есть фактически автономия была обменена на дворянский статус для элиты Гетманата. И эти люди, которые называли себя малороссами, говорили уже на русском языке, служили империи в разных областях, то есть они не были строго региональной элитой, они уже могли быть представителями империи в каких-то других регионах. Собственно, они до конца так и остались лояльны империи. Может быть, последний такой яркий представитель этой породы — это гетман Скоропадский, который до 17-го года сохранял свою лояльность империи и был лояльным царским генералом.

В середине XIX века на сцене появляется новая порода людей — это были люди небогатые, образованные, усвоившие настроения европейского романтизма и решившие для себя, что они носители этой миссии создания или, по их терминологии, пробуждения и возрождения украинского народа. В результате возникла ситуация, которая станет ключевой проблемой империи с точки зрения строительства русской нации. Представление о том, что такое русская нация и как она должна была быть построена, совершенно непохоже на то, что мы сегодня привыкли думать.

В состав русской нации должны были войти три крупнейшие группы: великороссы, малороссы и белорусы.

Российская история была написана так, чтобы способствовать решению этой задачи.

Отношение к малороссу было принципиально иным по сравнению с отношением к каким-то другим группам, другие группы дискриминировались как группы. Малороссы никогда не дискриминировались, их всегда приглашали быть членами русской нации, просто отрицалось их право претендовать на статус отдельной нации. Итак, региональные особенности — да, малорусский язык или малорусское наречие — да, для каких-то локальных целей, но не как язык преподавания, не как язык высокой культуры.

Конечно, в этой игре участвовали и другие актеры, прежде всего польское дворянство, которое входит в конфликт с Российской империей ровно на этих территориях, потому что оно хочет возрождения Речи Посполитой и воспринимает территории по правому берегу Днепра как часть польской национальной территории. Там очень интересные сюжеты о том, как малорусское движение получает поддержку Российской империи как противовес польскому, как польское движение начинает оказывать поддержку малорусскому движению, чтобы сделать его союзником в борьбе с империей, и так далее. Понятно, что все это оставалось предметом элитарной политики вплоть до конца XIX века, крестьяне на этих землях не имели национального самосознания.

Кардинальные изменения стали происходить в начале XX века с приходом, во-первых, массовой политики, выборов в Государственную думу, затем Первой мировой войны, которая подключила к теме соперничества русского и украинского национальных проектов таких игроков, как Австрия и Германия. И можно сказать, что мы накануне войны находимся в ситуации, когда невозможно предугадать, как бы развивались события, состоялся бы украинский проект или нет в том виде, в котором он состоялся. Во многом это результат Первой мировой войны и в очень большой степени политики большевиков. Потому что большевики однозначно отказались от наследия русского национализма, то есть от идеи триединой русской нации, они признали единственно возможной идентичностью на этой территории идентичность украинскую, и все дальнейшие переписи населения проводились именно таким образом. Понятие «малоросс» было лишено легитимности. Как следствие, та идентификация, которая была, была рыхлой, неопределенной. Кто такой малоросс: это будущий украинец или будущий русский? Или уже русский или уже украинец? Все это было очень неопределенным, эта идентификация была исключена.

То есть мы можем сказать, что история украинского вопроса в Российской империи — это одновременно история строительства русской нации в Российской империи. То есть это вопросы, которые затрагивают ключевые моменты — и наше восприятие истории, и нашу идентичность. И неслучайно после краха Советского Союза этот сюжет очень быстро вернулся заново. Если мы вспомним, как Солженицын писал о том, как нам обустроить Россию, он говорил: пусть прибалты уходят, пусть Кавказ уходит, пусть Средняя Азия уходит, но эти трое — белорусы, украинцы, русские — должны остаться вместе. Стремление Солженицына не получило своего воплощения в истории. Потому что история продолжается, и история этого сюжета тоже продолжается, и какие-то люди, в том числе на территории современной Украины, вдруг поставили под вопрос свою украинскую идентичность. Это все очень болезненный, очень сложный вопрос, но важно понимать, что прошлое не предопределяет будущего, не предопределяет даже настоящего, оно создает какой-то спектр вариантов, спектр возможностей. И, к сожалению, наши выборы за последние годы в этих вопросах были крайне неудачными, потому что это выборы, которые привели к большой крови.