Это проблема отчасти яйца и курицы — что было первым: яйцо или курица? Безусловно, повествовательная форма существовала задолго до того, как слово «анекдот» появляется сначала во французском, потом в немецком и английском языках. Но эта повествовательная форма не называлась анекдот, и она играла несколько иную роль, нежели то, что мы сейчас считаем и называем, идентифицируем как анекдот. Поэтому чрезвычайно важен этот момент, когда слово появляется, но еще не обозначает то понятие, к которому мы привыкли. И этот момент приходится на XVII век и даже на часть XVIII века. Если проследить, каким образом происходит освоение этого нового понятия, довольно много становится ясно в семантике и типологии анекдота, почему именно эта повествовательная форма начинает называться анекдотом.
Слово «анекдот», естественно, пришло из греческого языка, где оно обозначает «неопубликованный». «Неопубликованный» не в смысле ненапечатанный, а «не сделанный публичным». И единственный текст, с которым оно прочно связано, — это исторический текст византийского историка VI века Прокопия Кесарийского, автора нескольких книг о войнах императора Юстиниана, которые были хорошо известны в европейской традиции с конца XV века, а уже в XVI веке их много цитировали, много перепечатывали. Но у него также был текст, который не был опубликован при его жизни. Он его сам прятал. Этот текст, когда он обнаружился в Италии XVI века, был назван теми людьми, которые его нашли. А нашли его итальянские гуманисты, и они называют его анекдотом просто потому, что он не напечатан и неизвестен. Естественно, это текст греческий, и это текст, рассказывающий о неприглядной стороне императора Юстиниана, из чего, в общем-то, и понятно, почему Прокопий его не опубликовал.
)
Так вот, в начале XVII века итальянский гуманист Никколо Аллемани публикует этот текст, греческий оригинал и латинский перевод. Это такое билингва-издание, очень частое в XVI — начале XVII века. И название он тоже дает на двух языках: на обложке написано «анекдот» греческими буквами (τὸ ἀνέκδοτоν), вверху написано на латыни historia arcana. Это неправильный перевод слова «анекдот», но этот неправильный перевод во многом задает восприятие этого текста. И это текст, действительно рассказывающий о тех нехороших поступках, которые совершал и император Юстиниан, и его жена Феодора, и военачальник Велизарий, и его жена, и так далее. Мы бы сейчас назвали это частной историей царствования Юстиниана или неприглядной, скандальной историей. Тогда это называется тайная история. И, таким образом, за словом «анекдот», которое постепенно абсорбируется в европейские языки, закрепляется значение «тайная история».
В 80-е годы XVII века французский историк, сейчас совершенно неизвестный, но тогда чрезвычайно популярный, Антуан Варийас решает сделать «тайную историю» Прокопия моделью для нового типа истории. Он пишет большой трактат о том, что такое анекдоты и зачем они нужны. Он пишет, что, когда историк пишет официальную историю, он всегда скован теми жанровыми требованиями, которые предъявляются к истории: он должен выражаться красиво, он должен рассказывать о героических событиях. Все мы знаем, что за героическими событиями всегда стоят мелкие причины, которые неудобно поставить в историю. Их он и называет анекдотами. И он говорит о том, что анекдоты на самом деле объясняют историю, что невозможно понять, почему совершается то или иное событие, если не знать этого тайного механизма. То есть, в сущности, анекдот ассоциируется именно со скрытой механикой истории. И эта скрытая механика, в свою очередь, в соответствии с тем, что в XVII веке все больше внимания начинает уделяться чисто человеческим (как бы сейчас мы сказали, психологическим) побуждениям, которые двигают людьми, очень часто сводится к любовным секретам.
Почему была объявлена та или иная война? Вовсе не потому, что правитель собирался завоевать кого-то, расширить свою территорию, а потому, что его фаворитка потребовала от него того-то и того-то, или потому, что он хотел понравиться возлюбленной, и так далее. То есть разрабатывается эта идея мелких любовных событий, которые стоят за великими историческими происшествиями. И эта книга, которую он публикует — а он публикует книгу «Флорентийские анекдоты, или Тайная история двора Медичи», — пользуется чрезвычайным успехом. Причем она пользуется чрезвычайным успехом еще в рукописи. Потому что он пишет ее, предоставляет ее одному из министров Людовика XIV Жан-Батисту Кольберу, знаменитому реформатору, администрации французского государства, и эту книгу немедленно запрещают: в ней раскрываются неприглядные стороны семейства Медичи, а семейство Медичи династически связано с французским королевским семейством, поскольку бабушка Людовика XIV — это Мария Медичи.
Понятно, что при таком раскладе им не очень хочется рассказывать что-то скверное о прадедах, прапрадедах правящего короля. Но рукопись все равно попадает в печать. Как это часто бывало в XVII веке, если нельзя опубликовать во Франции, то книги публикуются в Голландии. Голландское издание выходит в 1684 году и сразу переводится на английский язык. Очень скоро его начинают читать в Германии, и в XVIII веке его переведут и на немецкий язык. И вот одна книга и запускает идею анекдота как особого типа исторического повествования. Запускает в циркуляцию в интеллектуальной среде эту идею, и затем она начинает давать свои всходы в разных странах.
Но опять-таки это все еще несовременный анекдот. Хотя в книге «Флорентийские анекдоты» Антуана Варийаса они сильно короче, чем традиционные истории, это все равно очень объемный текст. И здесь срабатывает еще один механизм, который, судя по всему, не сразу был оценен современниками, но затем сыграл важную роль. Дело в том, что, когда Никколо Аллемани публиковал текст Прокопия Кесарийского в начале XVII века, он выпустил из него несколько мест, которые показались ему слишком непристойными. Это описания того, чем занималась императрица Феодора в свободное время. И эти фрагменты он исключил, как писали современники, «из чувства стыдливости». Но стыдливости этой было недостаточно для того, чтобы не распространять эти фрагменты в рукописном виде в ученых кругах. И если мы посмотрим на переписку гуманистов XVI–XVII веков, эти исключенные места из тайной истории ходили по рукам чрезвычайно много и пользовались отдельной известностью. Эти коротенькие тексты действительно совпадают по форме и содержанию с тем, что мы называем современным анекдотом.
То есть здесь работает как бы двойная механика. С одной стороны, само слово «анекдот» признается легитимным, оно начинает ассоциироваться с частной историей, с тайной историей, иногда с не очень пристойной историей. А с другой стороны, из изначального текста, который назывался «анекдот», изымаются эти короткие куски, совпадающие по форме с определенными короткими повествованиями, которые действительно существовали и в античной, и в средневековой литературе. Можно назвать их побасенками. И, таким образом, анекдоты сначала раздваиваются, и встреча этих двух типов письма происходит в середине XVIII века во многом благодаря Вольтеру и другим просветителям, которые, когда реформируют историю, пытаются переосмыслить заодно и то, что такое анекдот, потому что идея анекдотов уже присутствует в историографии.
Вольтер в своей знаменитой и самой влиятельной исторической работе «Век Людовика XIV», которая выходит в середине XVIII века, наконец четко формулирует, что такое анекдот. Он пишет, что анекдот — это то, что остается после обильной жатвы истории, это мелкие детали, которые мы подбираем, когда все остальное уже собрано. И эта идея собирания мелких деталей, которые остались, не были включены в большое историческое повествование, потом переходит в Россию. И первые русские собрания анекдотов абсолютно соответствуют этому определению. Знаменитые анекдоты Голикова о Петре I — это именно собирание тех деталей, которые не вошли в тогда еще не написанную историю Петра I, но которые запечатлели характерные черты его личности. И, таким образом, Россия, когда она приобщается к анекдотам, сразу начинает не с описания большой истории, а с собирания анекдотов, что окажет потом, конечно, влияние на все существование анекдота в русской действительности.
