После смерти Фомы Аквинского в 1274 году его политико-богословские теории были подхвачены и развивались его учениками и последователями, на двух из которых я остановлюсь. Это Птолемей Луккский (1236–1327), он прожил почти 90, даже 91 год, и Эгидий Римский, живший в 1243–1316 годах. Это два разных человека, занимавших разные посты и даже принадлежавших к разным монашеским орденам, но тем не менее вдохновлены они были одним и тем же примером — святым Фомой Аквинским.
Птолемей Луккский — секретарь Фомы Аквинского, бывший с ним до дня его смерти и, в частности, записывавший за Фомой его последние произведения, среди которых оказался трактат «О правлении государей», De Regimine Principum, трактат, не законченный Фомой Аквинским, прерванный на четвертой главе второй книги. И Птолемей Луккский после смерти Аквината как бы дописывает этот трактат, он даже свое имя там не ставит, он дописывает за учителя то, что сказал бы учитель, если бы был жив. Поэтому достаточно долгое время, несколько веков, считалось, что все четыре книги трактата принадлежат Фоме Аквинскому, до тех пор пока не было установлено, что все-таки с середины второй книги и дальше писал уже другой человек с другой лексикой и, в общем-то, с другими идеями.
Эгидий Римский — генерал ордена августинцев, придворный каноник Филиппа IV Красивого, доверенное лицо папы Бонифация VIII — никогда не был секретарем Фомы Аквинского, но он слушал его лекции в Парижском университете и настолько вдохновился, что тоже написал труд De Regimine Principum, «О правлении государей», — труд, который был переведен с латыни на развивавшиеся тогда протонациональные языки; труд, глоссы к которому составлялись в XIV–XV веках и в Кастилии, и в Арагоне, и во Франции; труд, который повлиял практически на всех последующих политических мыслителей, которые читали его и зачитывали до дыр, как мы бы сейчас сказали.
Они оба сходятся в том, что всякое политическое образование возникает из двух движущих причин. Во-первых, это общительная природа людей — это аристотелевский тезис, который принимает Фома Аквинский. Человек — существо политическое и существо разумное. Во-вторых, это Божественная воля и Божественное соизволение.
Как это совмещается друг с другом? Достаточно элегантно. Люди объединяются друг с другом в силу естественной склонности к общению, в том числе к политическому и к гражданскому, — как писали по латыни, к civilis, к цивильному общению, — а Божьим установлением в их обществе ставится власть, ибо у любой власти происхождение только одно: «Всякая власть от Бога» (это Послание апостола Павла к Римлянам). Соответственно, настоящий король — и в этом тоже сходятся и Эгидий, и Птолемей — служит прежде всего Богу и ведет за собой свой народ, отвечает перед Богом за свой народ.
Здесь коротко надо сделать одно отвлечение в сторону: и Птолемей, и Эгидий писали, находясь во Франции. Поэтому для них принципиально важно, что король — это именно король единого королевства, пусть и феодального, это не маленький принц итальянской коммуны, а это король большой державы. Поэтому король служит Богу и находит свое счастье — Эгидий здесь идет от теории счастья — в служении Богу и своему народу. Народу он служит тем, что ведет его к Божьей любви, Богу он служит, разумеется, тем же самым, что ведет за собой народ. В этой ситуации король оказывается вынужденным отказываться от заботы о собственной душе в той мере, в которой он может себе это позволить, он заботится о собственной душе, ведя свой народ. Приоритетно здесь именно ведение народа.
Дальше я перейду к одному из самых интересных нововведений Птолемея и Эгидия. Скорее всего, оба услышали эту идею у Фомы Аквинского, но Фома не успел ее развить в своих произведениях. Я говорю о делении монархической власти на два типа. Первый называется королевским у Эгидия, а у Птолемея он называется деспотическим. Второй — это политическое правление — здесь они совпадают.
Итак, монархии делятся на деспотическую и политическую. В чем разница? Современному читателю это довольно сложно понять из названия. «Деспотическая» — сразу представляется что-то кровавое с топором в руках. Ничего подобного. Деспотическая монархия — когда король правит сам, опираясь только на себя, только на свое понимание права, справедливости и закона, ни с кем не советуется, все решения принимает в одиночку.
Такое правление, безусловно, оправдано и морально, и богословски, поскольку как Бог правит один, так и король правит один.
Но все же не идеально.
Птолемей, описывая второе правление, политическое, проводит аналогию: Господь правит один и принимает решения один, но Он сидит на небе в окружении сонма святых и угодников, в окружении ангелов и архангелов и внимает их советам, принимая решения самостоятельно. Так и король прислушивается к советам своих подданных, своих граждан и даже допускает их к составлению законов. «Однако при этом, — пишет Птолемей, — идеальный монарх должен все-таки стоять над законом и уж тем более над политическими законами, созданными его предшественниками и его подданными». Почему? Потому что настоящий монарх, который поставлен Богом, в ларчике своей груди — здесь Птолемей очень поэтически это излагает — хранит зерно истинной справедливости и только с ним должен сообразовываться.
Очень похожие вещи пишет Эгидий Римский. Деля правление на деспотическое и политическое, на королевское и политическое, он ставит вопрос: чем они различаются? Ответ очевиден: различаются они тем, что при королевском правлении король правит над законом, при политическом король подчиняется законам, которые издали либо его предшественники, либо граждане его страны. Таким образом, мы имеем либо абсолютную монархию, говоря современным языком, либо ограниченную монархию.
«Что же лучше?» — спрашивает Эгидий. Лучше, безусловно, когда король подчиняется закону. Но какому? «Здесь нам надо разделить закон», — говорит Эгидий. Если мы говорим о естественном законе, то есть, используя слово «закон», мы на самом деле имеем в виду естественное право, тогда, безусловно, лучше, чтобы король подчинялся естественному праву. В конце концов, естественный закон установлен Богом, и король должен подчиняться Его установлению. Если же, когда говорим слово «закон», мы имеем в виду позитивный закон, политический закон, закон граждан, то, раз король поставлен Богом, он должен стоять над этим законом. Потому что в противном случае может сложиться ситуация, когда король становится не очень-то и нужен, а это нехорошая, непредставимая ситуация для Эгидия.
При этом оба — и Птолемей, и Эгидий — сходятся в одном: не королевство для короля, но король для королевства. Король как слуга своего королевства, и законы, издаваемые им, должны помогать королевству, а не мешать ему, укреплять его, а не разрушать, вести народ к Богу, а не отдалять от Него и не углублять в бессмысленные распри друг с другом и со своим королем.
Наконец, еще один вопрос, который ставят и Эгидий, и Птолемей, — вопрос о том, а кто же стоит над королевской властью. Над королевской властью стоит Бог, это понятно. Но Бог редко действует в этом мире сам, должен же кто-то ограничивать королевскую власть, следить за тем, как она работает. И для Эгидия, и для Птолемея ответ здесь совершенно очевиден: духовное превыше мирского, духовная власть выше мирской, и, следовательно, над королевской властью, которая все-таки мирская, встает власть церкви, объединенная в лице верховного понтифика, то есть папы римского.
Таким образом, и Эгидий, и Птолемей доводят до предела средневековую теорию монархии и во многом завершают ее разработку. Все последующие мыслители ограничивались в той или иной мере повторением конструкций, сформулированных Эгидием и Птолемеем на базе Фомы Аквинского. И они предлагают как итоговый вариант всемирную католическую монархию, возглавляемую папой римским, которому подчиняются короли, уже не императоры. Фигура императора ни Птолемея, ни Эгидия, я повторюсь, особо не заботит, для них император уже сошел со сцены.
