1
Гесиод, «Труды и дни» (ок. 700 г. до н. э.)
«Труды и дни» — дидактический эпос, положивший начало целому жанру античной литературы. «Дидактический» — поскольку написан в форме увещеваний брату автора, затеявшему тяжбу из-за наследства. Как подлинную ценность поэма воспевает честный труд. Однако самым известным местом поэмы стал рассказ о смене циклов земной истории (ст. 109–201): золотого, серебряного, бронзового, медного веков, века героев и, наконец, железного века. По сути, Гесиод рассуждает о деградации земного времени. Каждое новое поколение людей, созданное богами, оказывалось хуже предыдущего и каждый раз исчезало с лица земли. Сходный конец ожидает и современное автору «железное» поколение. Считается, что Гесиод позаимствовал восточный миф, добавив к числу «металлических» поколений век героев. Его «доктрина» нашла отклик в древнеримской литературе, в частности в поэме Овидия «Метаморфозы» (2–8 гг. н. э., ст. 89–150). В древнеримских версиях истолкования этого мифа постепенное ухудшение качества времени, ведущее время к его концу, не исключает возможности нового начала, то есть возвращения на землю блаженного золотого века.
2
Откровение Иоанна Богослова (конец I в. н. э.)
Последняя книга Нового Завета не нуждается в представлении. Она указывает на единожды возможное начало и конец времен. Христианское время разрушает уютную повторяемость языческого мифа. Оно содержательно: пронизано священными событиями, величайшим среди которых является рождение Христа. Христианское время парадоксально: Христос рожден «прежде всех век» и одновременно рожден в конкретный исторический момент. Не случайно перед раннехристианской мыслью встает вопрос о сути времени, время осознается как загадка. Блаженный Августин вопрошает, что есть время, если прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее всегда уходит в прошлое. Августину также принадлежит мысль о том, что по кругу блуждают нечестивцы, Христос же умер лишь единожды. «Такова, — пишет С. С. Аверинцев, — христианская точка зрения на доктрину о вечном возврате. По кругу человека водит бес; устрояемая Богом „священная история“ идет по прямой линии. Она идет так потому, что у нее есть цель». Так что линейная идея, столь ценная для новоевропейского сознания, вряд ли смогла бы состояться, не будь в ее основе христианской трактовки времени как истории.
3
Герберт Уэллс, «Машина времени» (The Time Machine, 1895)
И теперь к XX веку. Роман Герберта Уэллса в некотором роде предваряет теорию относительности, с которой связан переворот в понимании времени. Герой романа, Путешественник во времени, предлагает свою трактовку времени. Время нужно рассматривать как такое измерение, которое лишь в нашем восприятии отлично от трех измерений пространства. Наше сознание движется по нему лишь в одном направлении, что и создает эффект протекания времени. На самом деле время — это такое же измерение, как и пространство. При наличии соответствующего устройства в нем, как и в пространстве, можно двигаться в разных направлениях. Создав такое устройство, то есть машину времени, Путешественник попадает в весьма отдаленное будущее, где наблюдает конец человеческой истории. Человечество выродилось, разделившись на два вида: неприспособленных к жизни элоев и пожирающих их плоть кровожадных морлоков. Переместившись в еще более отдаленное будущее, герой наблюдает окончательную деградацию живого и гибель планеты. По сути, конец времен представлен Уэллсом как обратный ход эволюции (что, впрочем, не удивительно: в последней трети XIX века эволюционная идея господствовала над просвещенными умами).
4
Томас Стернз Элиот, «Бесплодная земля» (The Waste Land, 1922)
«Бесплодная земля» — важнейшее литературное произведение XX века, яркий образец модернизма. Мифосимволический образ бесплодной каменистой пустыни, мертвой земли передает атмосферу послевоенного времени. Литература в период между двумя войнами, или литература «потерянного поколения», превратилась в сложнейшее явление. Тема конца времен здесь связана с утратой надежды на гармоничное сосуществование культуры и человека. Бесплодность земли — это бесплодность культуры как почвы, которую нечем полить, «иссохшей безводной равнины», «груды обломков былых изваяний». Построенная по законам модернистской поэтики, такая литература широко использует ссылки и аллюзии на великие тексты прошлого, что лишь усиливает ощущение конца большого этапа человеческой культуры. Поэзия Томаса Элиота полна подобных реминисценций. Кстати, считается, что самыми цитируемыми строками этого поэта являются слова о конце времен, которые завершают другую его поэму «Полые люди» (The Hollow People, 1925): «This is the way the world ends. Not with a bang but a whimper» (в переводе В. Топорова: «Так вот и кончится мир. Только не взрывом, а вздрогом»).
5
Татьяна Толстая, «Кысь» (1986–2000)
Жанр романа определяется как «этноцентрированная постапокалиптическая антиутопия». Но очевидно, что его содержание богаче и глубже, роман наследует лучшим традициям русской литературы. Действие происходит в Москве после Взрыва — ядерной катастрофы. Автор передает образ мира глазами неоварвара — простого, как бы «естественного» человека (герой романа Бенедикт). В постапокалиптическом будущем оживают и обретают новые формы, казалось бы, давно забытые человечеством страхи, предрассудки, привычки мышления и языка. К ним относится и вера в Кысь — страшного зверя, якобы обитающего в лесу. Путь героя связан с приобщением к наследию цивилизации, исход которого оказался, по сути, трагическим. Кысь так и не появился в сюжете, зато герой нашел его черты в себе самом. Конечно, тема конфликта варварства и цивилизации, поднятая в книге, открыта для разного рода толкований. Но можно предположить, что неоварварство, предстающее в романе в качестве последствия ядерного взрыва, давно стало одной из черт нашей современности. Роман Татьяны Толстой был удостоен литературной премии «Триумф» (2001).
