«Что делает основателей партий еще ненавистнее, так это сложность, с которой можно искоренить эти сорняки, если они уже пустили корни в государство».
«Партия — это не что иное, как заговор против остальной части нации».
Я привел три цитаты, которые принадлежат перу трех выдающихся британцев, живших в XVII–XVIII веках. Первая принадлежит перу виконта Болингброка, вторая — Дэвиду Юму, выдающемуся шотландскому философу, третья — Джорджу Сэвилу, маркизу Галифаксу.
Нам может показаться странным, что эти слова, которые негативно оценивают партии и дух партийности, прозвучали из уст британцев. Британия ассоциируется со страной, которая оказалась родоначальницей современной демократии и первых современных партий: тори и виги появились именно на британской земле. Эти негативные оценки партий обоснованы большой интеллектуальной традицией.
Прежде всего, необходимо вспомнить, что само слово «партия» происходит от латинского слова pars, что значит «часть», то есть партия — это часть общества. Логично предположить, что партия как часть общества будет преследовать частные интересы, а не общие. Аристотель, выдающийся авторитет в области политической философии, в «Политике» писал о том, что политические устройства разделяются на хорошие и плохие. Хорошие политические устройства — это те, в которых правители преследуют общее благо, плохие — в которых правители преследуют свое собственное благо, то есть пытаются подменить общее благо собственно узким частным благом.
С этой точки зрения партия встраивается в эту аристотелевскую логику и автоматически попадает в область чего-то плохого, политического зла, потому что партия связана с преследованием частных интересов, а не общих. Эта негативная трактовка партии была очень популярна на протяжении многих веков, поэтому мы вправе говорить о существовании антипартийной традиции политического мышления на Западе.
При этом есть и другая точка зрения, истоки которой мы тоже можем найти у Аристотеля. В «Афинской политии» он писал о выдающемся афинском законодателе Солоне следующее: «Солон, видя, что Афины раздираются гражданскими распрями и раздорами, и наблюдая за тем, что многие граждане оказываются равнодушны к судьбам полиса и не участвуют в разрешении этих проблем, задумал закон, который был бы направлен специально против этих равнодушных граждан». Закон подразумевал, что те граждане, которые не участвуют в политических распрях и не занимают никакой понятной позиции, не заслуживают быть гражданами и должны быть лишены возможности занимать политические посты и участвовать в управлении полисом.
Это довольно понятная позиция, которая подразумевает, что равнодушие к судьбам отечества и попытка самоустраниться еще хуже, чем придерживаться однозначной позиции, даже если она может быть неверной. В этом смысле Солон, наоборот, был сторонником духа партийности.
Если мы сопоставим эти две позиции, то получится, что партии — это внутренне двусмысленная вещь: с одной стороны, возникновение партий диктуется самой логикой политического взаимодействия, с другой стороны, сложно провести грань между добродетельными партиями, которые заботятся об общем интересе, и партиями, которые преследуют не очень добросовестные цели.
В значительной мере эта двусмысленность сохраняется до сих пор. Современная демократия основана на партийной конкуренции, в которой партии выступают как механизмы, агрегирующие, артикулирующие интересы граждан. Дебаты о судьбах современной демократии во многом вращаются вокруг споров о том, что происходит с партиями, насколько они адекватно представляют интересы граждан, в какой мере следуют требованиям достижения общего, а не частного интереса.
Важно заметить, что партии в современных демократиях бывают разными, они претерпели довольно значительную эволюцию. При этом эволюция не подразумевает, что появился новый тип партий и полностью вытеснил предыдущий тип. Это слоеный пирог, который подразумевает, что разные типы партий сосуществуют в историческом и политическом процессе.
Если мы попытаемся проследить эволюцию партийности, то увидим, что первые кадровые партии действительно возникли прежде всего в Британии и Западной Европе. Кадровые партии, как следует из самого названия, делали акцент на качестве кадров, а не на количестве. Они были партиями знати, которые предоставляли организационную поддержку для британских аристократов. Взаимодействие партийцев в рамках кадровых партий с избирателями строилось на отношениях доверия, а не на основании идеологических программ.
Избирательное право было ограничено существенным имущественным цензом, самих избирателей было не так много, и они были представителями аристократии либо богатыми буржуа. Многие избиратели лично знали своих представителей в парламенте, которые были людьми из их круга, они пользовались доверием, поэтому их можно было отослать в Лондон для защиты своих интересов.
Такая структура отношений избирателей и партийных членов не могла сохраниться при радикальном расширении избирательного права, тем более при введении всеобщего избирательного права, когда на историческую и политическую авансцену выходит масса людей с совершенно другим социальным бэкграундом. В связи с этим возникают массовые партии. Как следует из самого названия, они делают акцент не на качестве кадров, а на их количестве. Это, например, проявляется в моделях финансирования: ориентация не на малое количество больших взносов, а на большое количество малых взносов.
Отношения между партийцами и избирателями в рамках массовых партий строятся на основании глубоко проработанных и идеологически продвинутых программ, которые служили своего рода контрактами между избирателями и политиками, заседавшими в парламенте. Идеологические программы уточняли, каких именно позиций должны придерживаться партийные лидеры, за что они должны голосовать, какие позиции должны поддерживать, против чего выступать. Массовые партии были не просто политическими организациями, они в значительной степени организовывали даже повседневную жизнь своих избирателей.
В 1960-х годах появляется новый тип партий, который называется catch-all parties — это можно перевести как партии «хватай всех». Эти «хватай всех» начали ориентироваться не на какой-то конкретный социальный класс, а на то, чтобы завоевать поддержку всего электората. Целью этих партийных лидеров была не реализация идеологических программ, а максимизация числа голосов и сторонников. В связи с этим изменяется модус взаимоотношения партийцев и избирателей. Возникновение этого представления о партиях «хватай всех» связано с тревогами о том, что демократическое представительство находится в некотором упадке, становится менее качественным, потому что избиратели все меньше могут надеяться на адекватное представление своих интересов партиями.
В 1990-х годах появилась концепция о картельных партиях, картельных партийных системах. Она предполагает, что партии образуют своего рода картель, который основан на том, что партии все больше начинают зависеть от государства в плане, например, государственного финансирования. У современных партий сейчас очень ослабленные собственные средства массовой информации, свои каналы коммуникации с избирателями, поэтому они зависят от тех каналов, которые находятся под контролем государства, — например, эфирное время на телеканалах.
Эта общая зависимость партий от государства подразумевает, что партии, которые находятся в привилегированном положении, в системной политике, все в одной лодке. Они являются коллегами по политическому бизнесу. В этом смысле их конкуренция друг с другом ограничена пониманием того, что мы все заодно, мы все зависим от государства. Представления о картельных партиях связаны с углублением тревог об упадке политического представительства.
Если проводить четкую грань между логикой функционирования партий «хватай всех» и картельных партий, то можно отметить, что вторые, согласно авторам этой концепции, заботятся не о максимизации своих шансов на победу в политической гонке, а о минимизации своих шансов лишиться привилегированного положения, лишиться доступа к государственной кормушке.
Мы имеем почти линейную структуру, которая указывает на то, что раньше все было хорошо: партии представляли интересы конкретных социальных классов, политическая коммуникация работала, и политическое представительство было более или менее корректным и качественным. Потом произошел какой-то упадок или даже деполитизация демократии. Эта картинка может быть привлекательной, но она сильно упрощенная.
Есть множество критиков представления о направлении развития демократии и партийных систем. Нужно иметь в виду, что были объективные обстоятельства, которые влияли на изменение характера взаимодействия избирателей и политиков. Например, после Второй мировой войны, при возникновении государства всеобщего благосостояния, границы между социальными классами стали размываться. И во второй половине XX века уже сложно однозначно указать на то, что это буржуазия, а это пролетариат, потому что общество стало более однородным. Это повышение однородности позволило партиям апеллировать уже не к конкретным социальным классам, а к электорату и обществу в целом. Это обстоятельство создало фундамент для появления catch-all parties.
Возникновение и распространение телевидения означало изменение модели коммуникации между партией и электоратом. Когда мы имеем дело с речью, скажем, в партийных газетах, письменная речь особенно хороша, для того чтобы выстраивать сложные аргументы, апеллировать к рациональным аспектам. Телевидение предполагает, что перед нами есть визуальный образ, картинка. Мы можем смотреть на то, как ведут себя партийные лидеры, как они выглядят, держатся. Появляется пространство для выстраивания имиджей. Партийная конкуренция стала в значительной степени выходить в поле соревнования имиджей, а не аргументов: апелляция к аффектам, к эмоциям возросла в своей значимости. Факт того, что партии заимствуют друг у друга успешные стратегии взаимодействия с избирателями, тоже влияет на то, что они начали сближаться друг с другом.
Если обобщить вышесказанное, то можно отметить, что существует тренд на сближение партий, некоторое сокращение идеологической дистанции между ними. Но остается сложный вопрос, действительно ли сокращается дистанция с точки зрения интересов партий, действительно ли они оказываются в таком заговоре, как говорил Джордж Сэвил, маркиз Галифакс. Это направление исследований, о котором я сейчас говорю, вращается вокруг вопроса о том, что происходит с демократией, происходит ли деполитизация демократии, существует ли упадок политической подотчетности.
В этом случае мы вступаем в область отчасти субъективных оценок, которые не так легко подвергнуть научному анализу. Тем не менее это направление исследований в очередной раз убеждает нас, что партии принципиально важны для судеб демократии. Когда мы рассуждаем о судьбах демократии, мы должны обращать пристальное внимание на то, что происходит с партиями и в какую сторону они эволюционируют или, наоборот, деградируют.
