XIX век — время господства и триумфа естествознания. Открываются лаборатории, первая — в Германии, стремительно растет научно-технический прогресс. Дух этого времени лучше всего выражается в философии, которую Огюст Конт, французский мыслитель, назвал позитивизмом.
Позитивизм — учение, ставящее науку превыше всего и отказывающееся от поиска объяснений, которые бы шли за пределы науки. Позитивизм объявляет своим лозунгом: факты вместо сущностей, поиск и изучение наблюдаемых связей вместо изучения неведомых нам причин, логическое рассуждение вместо спекуляции, наблюдение вместо умозрения, индукция вместо дедукции. Позитивизм был популярным и мощным движением в середине XIX века. Позитивизм делает из принципов естествознания принципы нового устройства общественной жизни. Довольно скоро некоторые последователи Конта начинают размышлять о том, насколько сама идея позитивного познания мира может быть применена за пределами того, что традиционно считалось естественной наукой.
Конт известен также тем, что придумал науку социологию. Некоторые его последователи сомневались в том, что в области социально-научного знания можно достичь такой же строгости, как в области естествознания. Британский философ и социолог Джон Стюарт Милль, наиболее известный последователь Конта, полагал, что было бы желательно достичь такой же точности в области моральных наук, но, возможно, это будет не очень реалистично, потому что закономерности, с которыми мы имеем дело в области человеческой морали, слишком сложны. Тем не менее Милль вводит понятие moral sciences и посвящает ему последний том своей «Системы логики».
Параллельно в Европе происходит процесс расцвета и консолидации исторической науки, которая построена на совершенно других основаниях. Иоганн Густав Дройзен, немецкий историк, говорит о том, что между тем, что дано природой, и тем, что является исторически ставшим, есть решительное различие между универсальным и индивидуальным.
Позже начинаются первые попытки построить науку за пределами естествознания — это новая наука, которая следует общим позитивистским принципам. Она является общезначимой. Это значит, что мы должны принимать ее выводы независимо от собственных позиций. Она независима от субъективного опыта: у нее есть строгие объективные правила доказательства. Она основывается на рациональном логическом рассуждении и наблюдении за эмпирическими данными. Такая наука не должна сводиться к естествознанию. Речь идет о том, что внутри поля научного знания вместе с естествознанием есть другое. Именно это начинает обосновываться во второй половине XIX века.
Первый решительный шаг в этом направлении делает немецкий философ Вильгельм Дильтей, который в 1883 году публикует книгу «Введение в науки о духе». Науки о духе — это немецкий перевод того самого moral sciences. С точки зрения Дильтея, науки о духе устроены совершенно иным образом, чем науки о природе: науки о природе опираются на внешний опыт, который мы получаем с помощью собственных органов восприятия, а науки о духе — на внутренний опыт.
Внутренний опыт состоит из наших переживаний, из связей между этими переживаниями, причем связи интересны тем, что они даны нам изначально. Когда мы переживаем разные элементы окружающего нас мира: видим человека, воспринимаем его как доброго или злого, воспринимаем его как близкого или далекого от нас, воспринимаем местность как родственную или чужую, — чтобы прийти ко всем этим заключениям, нам не нужно производить сложный синтетический процесс, свойственный естественной науке, мы чувствуем это с самого начала.
С точки зрения Дильтея, между науками о духе и науками о природе есть решительное различие по предмету исследования. Одни исследуют причинно-следственные связи, которые даны им с помощью внешнего опыта. Этот опыт можно расширять с помощью разных устройств, позволяющих нам совершенствовать наши органы восприятия. Но внешний опыт радикально отличается от внутреннего, являющегося предметом наук о духе.
Дильтей предлагает ряд методов, которые могли бы позволить нам схватить внутренний опыт, в который мы погружены. Он придумывает методы вчувствования, проникновения в чужой чувственный опыт, толкования этого самого опыта. В конце жизни приходит к идее герменевтики как универсального принципа духовно-научного познания. Главная мысль, которую хочет донести Дильтей, состоит в том, что между внешним и внутренним опытом нет перехода. Мы не можем от некоторых наблюдений за внешней физической реальностью перейти к смыслам нашего действия, к смыслам нашего внутреннего переживания.
Мы можем наблюдать некоторые корреляции: современные нейронауки пытаются устанавливать корреляции между определенным поведением нашего тела и нашими внутренними переживаниями. Но это не значит, что мы можем найти здесь причинно-следственную связь, мы не можем вывести одно из другого и сделать вывод о том, что одно из них является причиной другого. По некоторым неизвестным для нас причинам эти вещи совстречаются, появляются в структуре нашего опыта одновременно, но у нас нет никаких оснований ждать, что так будет всегда.
Ключевым является различие между универсальными законами, причинно-следственными законами, которые действуют всегда и везде («если… то», «причина — следствие», «если а, то б»), и индивидуальными явлениями, которые являются историческими потому, что они больше никогда не случатся: нашествие Наполеона на Россию не случится никогда, Вторая мировая война не случится никогда. Это единичные факты. С точки зрения Дильтея, эти единичные факты также можно изучать.
Мы можем изучать универсальное и индивидуальное даже на одних и тех же объектах. Если я отпущу ручку и она упадет на пол, то мы можем увидеть в этом действие закона тяготения. И каждый раз будет действовать один и тот же закон, но с точки зрения исторической науки каждый мой акт отпускания ручки будет индивидуальным: первый раз я могу просто уронить, а во второй раз — намеренно. Мы видим совершенно другой взгляд на одни и те же явления, подходим к ним с другой стороны.
Идея, что объекты можно изучать с точки зрения универсального и с точки зрения индивидуального, развивается в другой теории о разделении наук, которую предлагают немецкие философы, представители Баденской школы неокантианства Вильгельм Виндельбанд, Генрих Риккерт и Макс Вебер.
1 мая 1894 года Виндельбанд выступает в Страсбурге с ректорской речью, которая носит название «История и естествознание». В ней он разделяет два типа наук: номотетические науки, темой которых является закон, законосообразность, и идиографические науки, которые описывают уникальное, единичное, специальное событие. С точки зрения Виндельбанда и его последователя Риккерта, который через несколько лет публикует книгу «Границы естественно-научного образования понятий», главное различие между двумя типами наук лежит в методе, которым они действуют, а за методом следует предмет.
Один метод — метод универсализации, поиск всеобщего во всех явлениях. Другой метод — поиск индивидуального во всех явлениях. Первый является естественно-научным, второй — историческим. Темы могут быть изучены разными методами: можно изучать закон эволюции человека как универсальный закон, можно подойти к эволюции человека как единичному историческому событию, которое происходит только один раз. Также и с историческими событиями: явления XIX века — единичные события, но мы можем искать некоторые закономерности.
Виндельбанд и Риккерт считали, что для естественных наук более продуктивно искать универсальные законы, для наук исторических или наук о культуре — уникальное, единичное и находить связи между единичными феноменами. Появляется вопрос, как могут выглядеть такие связи. Универсальное познание и индивидуальное познание исходят из того, что нужно искать причинно-следственные связи, но устроены они совсем по-разному. Причинно-следственные связи в рамках универсального познания носят обычно название универсальной каузации. В рамках исторического познания мы ищем причинно-следственные мотивационные связи, пытаемся ответить на вопрос, что явилось мотивационной причиной того или иного поведения, откуда взялось то или иное историческое явление в его уникальности.
Эти концепции легли в основу известного нам разделения наук, которое в разных странах происходило по-разному. В Германии укоренилось разделение на науки о духе — гуманитарные науки — и науки о природе. В Англии, в англосаксонском мире, под sciences имеют в виду natural sciences (естественные науки), гуманитарное знание будет называться arts.
И те и другие науки заняли свое место в современной структуре наук. Гуманитарное знание руководствуется теми же принципами строгой научности, которыми руководствуется знание естественно-научное: оно должно генерировать проверяемые или фальсифицируемые гипотезы. Результаты, которые получает гуманитарная наука, должны быть общезначимыми, мы должны их принимать независимо от собственных предпочтений.
Есть множество классических примеров. Когда Макс Вебер исследует связь между определенным типом религиозной этики и капитализмом как духовным феноменом, он показывает, как одно происходит из другого, как одно является необходимым условием для возникновения другого. Это не значит, что теория непременно верна, но Вебер дает нам четкие критерии, для того чтобы проверить эту теорию, и с тех пор она много раз подвергалась критике, опровергалась, дорабатывалась, совершенствовалась. Это нормальный процесс научного познания, который не зависит от наших вкусовых предпочтений, не зависит от того, нравится нам протестантизм или католицизм, любим мы капитализм или не любим.
Когда мы видим, что некоторая автономия государства необходима для экономического роста, как утверждает Питер Эванс, то это тоже теория, которая подлежит эмпирической проверке. Когда мы видим, что недопредставленность определенных групп населения в политической системе приводит к ситуации, благоприятной для развития популистских движений, то это тоже тезис, который подлежит эмпирической проверке, мы можем его проверить или, точнее, фальсифицировать.
Как нам быть с притязаниями естественных наук на объяснение феноменов, относящихся к сфере гуманитарного знания, к сфере наук о духе? Эти притязания, которые озвучивались в XIX веке, стали поводом для спора о разделении наук и спора о методе. Мы можем рассматривать натурализм как некоторое духовное явление в человеческой истории и спросить себя, чем вызвана духовная природа этого явления. Чем вызвано стремление объяснить смысловые различия между людьми в политических предпочтениях или различия в социальной успешности естественно-научными причинами?
Наиболее очевидный ответ состоит в том, что сегодняшнему обществу не хватает солидарности: нам трудно находить общий язык друг с другом. Возникает довольно естественное стремление натурализовать различия между нами, свести их к различиям природным, предзаданным и неустранимым, и это снимает с нас бремя поиска общего языка. Сходные явления, которые имели место в конце XIX — начале XX века, привели к не слишком веселым последствиям: стремление натурализовать различия между людьми открывает довольно широкую дорогу к тому, чтобы избавляться от тех, кто является не таким, как ты, по своей глубинной физической природе. Это главный урок, который может дать нам духовно-научное описание естествознания.
