Первый — спор о методах (methodenstreit) между немецкой исторической школой и австрийской школой экономической теории. Представители немецкой исторической школы считали, что экономическая наука — это историческая наука, а значит, в ней нет всеобщих законов. Поэтому общая экономическая теория, универсальная экономическая теория, для представителей немецкой исторической школы вообще лишена смысла. Каждая страна, каждая культура, каждая эпоха должна иметь свою экономическую теорию. Самое главное, что хотели сказать представители немецкой исторической школы: не нужно теории, которые были разработаны для одного исторического и географического контекста, переносить на контекст других стран или эпох. Эта позиция встречала сопротивление в австрийской экономической школе. Австрийцы считали, что есть чистая логика экономического поведения, которая не зависит от времени и места, ее можно реконструировать. Отсутствие влияния контекста или закономерности, которые стабильны, инвариантны относительно разных контекстов, и есть то, что делает экономическую науку наукой.
Трудно сказать, кто выиграл, а кто проиграл в споре о методах. Трудно сказать, выиграл более индуктивный, описательный метод, контекстно-специфический метод исторической школы или дедуктивный, более абстрактный метод австрийской школы. Или мы имеем синтез, когда нет ни всеобщей универсальной экономической теории, ни бесконечного количества частных экономических теорий. Разные экономисты по-разному смотрят на предмет и метод экономической науки. Но важно, что идея историчности или релятивности, относительности и изменчивости экономической реальности присутствует в современных теориях. Старый спор постоянно актуализируется, потому что мы знаем, что экономическая наука — это наука особая.
Мы знаем, что в экономической науке нет всеобщих законов или констант, как в физике. В ней все время что-то меняется. Но это наука, которая в подавляющем большинстве подходов пытается найти универсальные закономерности, пытается увидеть общий закон, действующий в разных контекстах. И чем устойчивее эти закономерности, тем больше доверия. Сейчас экономическая наука становится более эмпирической, таким образом экономисты совершают движение возвращения к эмпирическому пафосу гораздо большего внимания к данным, историческим данным, контексту. В середине XX века это меньше присутствовало в экономической науке, поскольку наука активно математизировалась и нуждалась в системе абстрактных построений.
Спор о методах удивительным образом связан с гораздо более новым спором, которому чуть больше десяти лет. Фарук Гул и Вольфганг Пезендорфер, два выдающихся экономиста из Принстона, написали статью, посвященную критике нового подхода в экономической науке, который называется нейроэкономика. Это проникновение психологии, нейронауки и вообще естественно-научных методов в экономическую науку по-настоящему сильно началось в конце 1970-х годов. Сегодня это, может быть, наиболее удачный междисциплинарный синтез, который связан с экономической наукой, а именно: возникновение поведенческой экономики и критика стандартных моделей экономической рациональности со стороны экспериментальных психологов и представителей нейронаук.
Спор означал решение вопроса, что такое экономическая наука, какой она должна быть и можно ли считать экономическую науку частью более обширной науки о человеческом поведении. Экономическое знание стали получать иначе. Во-первых, экономисты стали использовать эксперименты. Во-вторых, они начали проводить объективное исследование человеческого поведения при помощи МРТ, при помощи техник, которые используют биологи, в системе биомедицинских наук для понимания того, как реальные люди принимают решения, что у них происходит в мозгу. Понятно, что критика была направлена против стандартного представления об экономической рациональности. И нейроэкономисты в целом ряде работ показали, что люди не ведут себя так, как описано в стандартной экономической науке, что существует масса отклонений и человеческое поведение зависит от целого ряда нерациональных моментов.
Гул и Пезендорфер пытаются показать, что поведенческая критика не имеет смысла и бьет мимо цели. Экономическая наука никогда не сможет стать наукой естественной, никогда не сможет стать отраслью психологии. Причина этого в том, что экономическая наука — это просто не наука о человеческом поведении. Homo economicus, поведение конкретных людей в экономических контекстах парадоксальным образом не является предметом экономической науки, хотя, казалось бы, мы привыкли к тому, что экономическая наука — это наука о человеческом поведении. Нет, говорят Гул и Пезендорфер, это не так, экономисты не изучают то, как конкретные люди принимают решения. У них нет амбиции помочь людям лучше или рациональнее принимать экономические решения. Экономисты занимаются институтами, они изучают не отдельных экономических агентов, не отдельных индивидов, а системы взаимоотношений между ними, структуры, взаимосвязи, которые получаются из рациональных действий агентов. Любой экономист не верит в то, что все люди совершенно рациональны, но это полезная предпосылка. Она позволяет прозрачно и точно описать, какие структуры взаимодействия, какие институты, какие институциональные формы, социальные формы возникают в результате целенаправленного рационального экономического действия. Таким образом, экономическая наука — это наука о структурах, а не о поведении отдельных людей.
Удивительное переопределение экономической науки имеет солидную генеалогию. Можно сослаться на «невидимую руку» Адама Смита, который говорил, что каждый действует только ради себя, но, удивительным образом направляясь невидимой рукой рынка, общество приходит к социальной гармонии. Нам неважно, что делает каждый конкретный человек, он может действовать и рационально, и нерационально. Нам неинтересно, что происходит в голове у человека, но важно, что получается из этих взаимодействий. Такого рода позиция предполагает отсутствие всякой нормативности. Мы лишь пытаемся объяснить то, что происходит, пытаемся объяснить результат взаимодействий, но никаких нормативных выводов не делаем: хорошо то, что получается, или плохо и что должно быть на самом деле.
Хочу обратить внимание, что здесь возникает противоречие, когда Гул и Пезендорфер говорят, что у экономической науки нет терапевтической функции, она не собирается ничего улучшать в обществе. Я думаю, что многие экономисты с таким видением экономической науки не согласятся. Идея нормативности, представление о том, что нам интересно не только то, как технически достичь цели, — нам интересна и сама цель. Эта идея нормативности сохраняется и позволяет нам говорить и об этом споре как о формообразующей дискуссии в истории современной экономической науки.
