Если мы выпустим из поля зрения коллег, которые работают в той же области, мы начнем дублировать результаты друг друга, а значит, вклад каждого больше не будет уникальным. Это будет не кирпичик с нашим именем, а нечто меньшее или совсем ничего. Ученые озабочены кумулятивностью, уникальностью своего вклада, и это самое важное вознаграждение, которое может дать наука. Для ученого один из самых больших поводов для паники (больший, чем риск не получить пожизненный контракт) — это открыть статью, опубликованную некоторое время назад, и обнаружить там свои идеи. Чтобы этого не произошло, нужно следить за важными работами в своей области.
Это просто сказать, но гораздо сложнее осуществить. И по техническим причинам, и по идеологическим, поскольку «важное» и «своя область» — это бесконечно переопределяемые понятия. Представления о своей области очень сильно меняются от одной академической системы к другой, от одного десятилетия к другому. В Советском Союзе считалось, что есть супернаука, за развитием которой должны следить все ученые, — марксистско-ленинская философия. Без нее невозможно ничего понять, например, в физике. Некоторые первосортные физики разделяли это убеждение и были искренними марксистами. Или психологи, например Выготский. До 1950-х годов это была вполне возможная точка зрения.
Ближе к нам есть представления о важности одной специальности для занятия другими. Например, чтобы заниматься одной наукой, нужно получить подготовку в других науках. Можно стать математиком, ничего не зная о социологии и экономике. Но экономистом и все в большей степени социологом нельзя стать, не зная математику хотя бы отчасти. Чтобы получить хорошую работу, желательно знать много. Иерархия наук — переопределяемая, изменчивая вещь. Разные группы в науке в один и тот же момент времени могут иметь разные точки зрения на иерархию и спорить, куда должно быть обращено внимание в первую очередь. Разные дисциплины иногда находятся в состоянии войны, каждая требует от других больше знаний и почтения в отношении себя.
Но происходящее на уровне дисциплин — простая и мирная картина по сравнению с происходящим на уровне конкретных индивидов. С одной стороны, мы направляем свое внимание на работу других, потому что нуждаемся в поддержании смысла своего академического существования. С другой стороны, распределение внимания — подтверждение членства в дисциплине, к которому люди могут стремиться и по другим, в том числе меркантильным, мотивам. Наконец, процесс распределения внимания — это процесс распределения статуса. Когда мы обращаем внимание на что-то, мы показываем, что чья-то работа внесла вклад, который кажется нам существенным.
Распределение и перераспределение статуса происходит путем распределения и перераспределения внимания. Слова, которыми мы описываем важность и научные заслуги, и слова, которыми мы описываем известность, синонимичны. Мы говорим об ученом «важный», «внесший существенный вклад» и «знаменитый», как если бы это были синонимы. Знаменитый — это тот, о котором много кто знает, а внесший важный вклад — это проделавший важную работу. Но мы не различаем эти вещи на бытовом уровне. Поэтому раздача статуса, поддержание собственного членства в дисциплине и получение информации — неразрывно переплетенные процессы.
Отдельные группы могут воевать друг с другом, пытаясь скрыть от потенциальной аудитории, что какая-то работа была сделана их конкурентами. Иногда борьба принимает весьма неприглядные формы. Некоторые группы изолируют своих аспирантов и по возможности внешний мир от информации о работах конкурирующей группы. В социальных науках, которые отличаются меньшим консенсусом, такие войны особенно выразительны. В социологии есть группы с альтернативными пантеонами классиков. Они уверяют своих ассистентов, аспирантов и студентов, что про чужих классиков им лучше не знать и что именно их группа является интеллектуальной наследницей всех важных классиков.
Процессы циркуляции и распределения внимания, процессы, с помощью которых люди подтверждают свое членство в дисциплине, и процессы, с помощью которых они конструируют статус, неразрывно связаны. Самые почетные отличия подразумевают, что вы способны привлечь много внимания и другие люди готовы поставить на это свою собственную репутацию. Приглашение пленарным докладчиком на большую конференцию означает, что оргкомитет конференции — по определению признанные ученые — предполагает, что другие люди согласятся послушать вас два часа (или час, или полчаса, или 15 минут) и не спросят, почему пригласили этого отставшего от жизни зануду или старого маразматика. Самый ценный акт признания подтверждается тем, что кто-то поставил на вашу способность быть интересным для других свою собственную репутацию.
Научная карьера или процесс подтверждения членства в научном сообществе — это процесс подтверждения того, что мы знаем правильные вещи (и иногда — что не знаем неправильных). Студент-социолог не имеет никаких шансов стать аспирантом и тем более ученым, если не знает о Вебере. Иногда ему лучше ничего не знать о социобиологии. Знать социобиологию можно, хотя лучше это вуалировать, но не знать о Вебере — это раз и навсегда черная карточка. Невозможно не держать его в поле зрения. Невозможно не держать в поле зрения в важный журнал, в котором публикуются последние новинки. Нет ничего плохого в том, чтобы читать маловажный журнал, но если при этом вы не читаете важный, значит, как ученый вы не состоялись. Вы не знаете, откуда происходят самые важные известия.
Мы все время делаем ставки и своим выбором сообщаем другим: мы предполагаем, что это важный источник, важная идея. Наука похожа на рекомендательную систему, в которой рекомендация предлагает одновременно рекомендуемого и рекомендателя. Если вы рекомендуете что-то такое, что за вами отлайкают или порекомендуют много людей, вы подтверждаете, что чувствуете пульс жизни. Наука была похожа на социальную сеть за столетие до того, как изобрели социальную сеть. Ученые все время делятся друг с другом информацией, указывают куда-то пальцем и говорят: «Я считаю, что это важно». Если никто не поддерживает их, они чувствуют, что почва ушла из-под ног. Они потеряли либо связь с аудиторией, либо хватку и ощущение интеллектуального пульса. И что хуже всего, это произошло на глазах у других людей, все стали свидетелями провала.
Один из главных факторов, который приводит к самоизоляции дисциплины, — это потребность в безопасности. Надежнее всего знать одно и то же с людьми, к которым вы обращаетесь. Они обратят ваше внимание на что-то, если вы этого не знаете. А то, чего они не знают, позволительно не знать и вам. Поскольку никто не способен держать в обозрении все интеллектуальное поле, наука разбивается на подразделения или подгруппы, внутри которых подозрительно поглядывают на тех, кто пытается раздвинуть границы. Когда вы заявляете, что где-то происходят настоящие важные вещи, вы тем самым говорите: «А вы-то и не знали, а вы-то и не уследили».
В социально-научных дисциплинах легче всего найти подобные замыкающиеся на себе пузыри, в которых люди устремлены вовнутрь и будто бы наказывают друг друга за слишком резкие попытки выглянуть наружу. Для социальных наук проблема особенно велика из-за границы с литературой или массовой культурой. Социологам надо убеждать себя, что они прочитали все важное в «Социологии семьи» и можно не читать, например, Льва Толстого по этой проблеме, потому что если Лев Толстой попадет в канон, то границы раздвинутся и нам придется читать всю мировую литературу. В случае с социологией убедить себя, что Лев Толстой знал о семейной жизни меньше, чем Дюркгейм, не всегда просто.
Эта система постоянно изменяется, несмотря на заложенные в ней механизмы стабилизации. Происходят новые вещи, кто-то обращает внимание на них и остальным приходится смотреть туда же. Разные группы со своими пузырями сталкиваются друг с другом или сливаются. Либо одна выталкивает другую из науки. Меняются сами каналы распространения информации.
Два процесса — распространение информации и признание этой информации важной и достойной — не совсем разделимы, но и не совсем тождественны. Можно утверждать, что ты прочитал Вебера, хотя никогда его не открывал, и притворяться довольно успешно. Можно прочитать Вебера и попробовать присвоить себе его идеи. Если это кто-то чуть меньший, чем Вебер, или ты обращаешься не к социологам, такое может сойти с рук. Хотя если эти преступления выплывают наружу, то они караются более сурово, чем полное незнание Вебера. Можно, с другой стороны, получать информацию, но не признаваться, что ты получил ее (для собственного потребления, чтобы следить за конкурентами).
Инфраструктура и каналы распределения информации, изменения в них способны сильно повлиять на динамику науки. Появление новых форм коммуникации, например связанных с архивами препринтов, может очень сильно менять алгоритмы поиска и то, куда попадает определенная информация. Это может создавать странную ситуацию, которую многие дисциплины переживают сегодня.
Традиционными формами циркуляции информации и признания вклада были публикации в журналах. Журналы появились в XVII веке и благополучно просуществовали до XXI, потому что выполняли двойственную функцию. Они не только собирали новости и распределяли информацию. Редколлегия ставила на конкретных авторов и тем самым выдавала рекомендацию, которую можно было использовать при академическом продвижении. С приходом архивов препринтов и интернета возникли каналы, которые позволяют доставлять новости гораздо быстрее. Но, доставляя новости, они не сертифицируют качество и не выдают рекомендацию.
В результате во многих дисциплинах складывается парадоксальная ситуация, когда реальная информация циркулирует через конференции и архивы препринтов. К моменту, когда она публикуется в главном дисциплинарном журнале, все, кто был заинтересован, ее уже получили, переварили и произвели на ее основе новую информацию. Статья по-прежнему выходит в журнале, но не для того, чтобы поделиться с кем-то новостями, а чтобы воздвигнуть над хорошей идеей подобающее надгробие.
