Ориентализм — это анализ истории осмысления и современных интерпретаций Западом (Европой, Америкой, Россией) Востока в самом широком плане — от Ближнего до Дальнего. А также осмысление и изучение его культурного наследия и всех аспектов восточной истории литературы, искусства, экономики, демографии, антропологии, которые могут быть связаны с Востоком. Поэтому если резюмировать ориентализм, то это или академическое изучение Востока, или обращение к восточным темам, мотивам в разного рода художественных и литературных произведениях западных авторов.
Кроме того, в последние тридцать лет большое распространение получил «ориентализм» в кавычках, который теперь чаще всего имеют в виду. Это «ориентализм», который проповедовал Эдвард Саид. Он написал тоненькую книжку под названием «Orientalism». Это не академический труд, на мой взгляд, а политический памфлет, который немедленно разгромили серьезные ученые-востоковеды, ориенталисты. Но для не слишком образованных, но горячих сердцем молодых левонастроенных людей, то есть студентов или начинающих преподавателей в ранге не выше ассистента профессора, это учение, совпавшее со временем антиколониальной борьбы и разного рода молодежных протестов, оказалось чрезвычайно интересным. Оно дало легитимацию протесту и серьезной критике западной цивилизации.
Ориентализм, по Саиду, — это явление империализма, колониализма, состоящее в изучении Востока, для того чтобы все о нем разведать, разнюхать, доложить правительствам, которые будут с помощью этого знания порабощать страны Востока и их свободолюбивые народы. К науке это не имеет никакого отношения. В своих фактах и аргументах Саид или путался, или безбожно врал, о чем писали многие авторы. И об этом я хочу забыть, сказав, что мой ориентализм совсем не такой.
Об ориентализме чрезвычайно интересно говорить. Полезно просто повторять это слово, потому что в угоду политической корректности практически все западные институции, которые занимаются Востоком, переменили в своих названиях или программах слово orientalism на что-нибудь другое: азиатский, восточный — eastern, asian. Держится только Школа ориентальных исследований Лондонского университета, одна из ведущих институций по изучению Востока в Европе. И я горд сказать, что имею честь отчасти принадлежать к этой школе: числюсь там профессором-исследователем.
Как явление ориентализм относится к глобализации — явление, которое я называю ур-феноменом глобализации, то есть изначальным проявлением начала всемирной глобализации. Оно заключается в том, что где-то на вершине своего развития Запад — в данном случае Западная Европа — почувствовал предел своего подъема. Это было после эпохи Ренессанса, после эпохи Великих географических открытий, после возникновения капитализма и первых капиталистических революций, промышленной революции, открытия мира и человека. Все это было связано с любопытством западного человека к миру и с некоторой усталостью от постоянного подъема. В какой-то момент возникла экзистенциальная потребность западного человека в иных, альтернативных, инаковых способах жизни, осмысления себя, вечности, Бога. И взоры обратились к Востоку. Ориентализм возник вовсе не с колониализмом и империализмом. Он появился в начале XVIII века в философском дискурсе Европы.
Об этом хорошо написал немецко-швейцарский ученый Урс Апп в книге «Рождение ориентализма». Она вышла в начале 2010-х годов, и там подробно описано влияние восточных учений на философскую мысль Европы. Этим, разумеется, все не ограничилось. Дальше влияние Востока стало только шириться и нарастать, поэтому можно сказать, что ориентализм явился как решающая и в каком-то смысле последняя фаза способов западного видения и репрезентации. Здесь я говорю уже как историк искусства. Говоря о видении, я имею в виду пластические искусства, то есть изобразительные. Западный ориентализм наглядно можно видеть в картинах нескольких поколений западных художников начала XIX века.
Я выделяю четыре этапа. Первый этап — академический ориентализм, первая половина XIX века. Эжен Делакруа, Доминик Энгр — художники, которые тяготели или к романтикам, или к классицистам, но все они любили восточные сюжеты, изображения гаремных сцен или бесстрашных восточных воинов, которые врукопашную сражаются со львами. Это был интерес к пряному, загадочному, героическому, эротизированному иному миру, который они больше придумывали сами, нежели заимствовали или копировали у конкретного Востока. Хотя антураж был ближневосточный, арабо-турко-мусульманский. Это был Восток, который в то время был наиболее знаком западному человеку. Но это было искусство, которое в формальном плане, в художественном и стилевом отношении являлось романтическим или классицистическим. Позже в значительной степени это было реалистическое искусство, которое можно определить общим понятием академической школы XIX века. Иными словами, темы, сюжеты, мотивы были восточные, а форма и способ изображения — традиционно-западными.
Намного более весомый, существенный и важный для перемены в образе видения и мышления метод изображения Востока пришел со вторым этапом. Это этап последней четверти XIX века, он связан с японизмом, с всепоглощающей модой на все японское. В западном искусстве это проявилось у импрессионистов, которые заимствовали не только сюжеты, изображения японских красавиц или гейш. Они стали изображать окружающие их предметы и явления так, как это сделали бы японцы. Впервые в значительной степени в европейском искусстве в то время появился принцип асимметрии, дисбаланса, динамики, принцип серийности. Когда, например, Клод Моне стал изображать десятки картин со стогами, тополями, Руанскими соборами. Это хорошо известный японский принцип, когда, например, изображали 36 видов Фудзи.
Другие приемы, характерные для того времени, — это локальные цвета без полутонов, без светотеневой моделировки, как это было на японской гравюре, на которую опирались художники того времени. От гравюры заимствовали черные контуры и обводки, которые внесли графичность в живопись того времени и явились одним из основных стилевых приемов европейского модерна.
Это была революция в европейском искусстве, которая началась с импрессионистов, постимпрессионистов, продолжалась в ар-нуво, которая внесла, по сути дела, рождение нового искусства. Ар-нуво — новое искусство. Кстати говоря, магазин Зигфрида Бинга в Париже, который продавал произведения японского искусства, назывался Art Nouveau. То есть новое искусство — это японское искусство.
После Второй мировой войны началась третья фаза ориентализма. Это обращение сюрреалистов, они стали ориентироваться уже не на японские, а на туземные, африканские формы искусства, на идолов и маски из Африки или с островов Тихого океана. Впрочем, сюрреалисты начали еще в межвоенный период — Пикассо со своим кубизмом был чуть раньше.
После войны художники двинулись еще дальше и внесли в поле своего интереса и художественного стиля искусство маргиналов, сумасшедших, непрофессионалов. Знаменитый французский Art Brut, или искусство наивных.
Если подвести общий знаменатель под различные фазы, то окажется, что это действительно тот ориентализм, который взыскивал другого, который не довольствовался тем, что есть в классическом нормативном искусстве и культуре Запада, а который обращался сначала к Востоку, а потом уже ко всему непохожему, иному, отличному. Таким образом сильно расширялась парадигма дозволенного. В искусстве это видно в наибольшей степени, когда дозволено стало все, а искусство практически вышло за свои пределы.
Если вернуться к глобализации и вспомнить, что я упомянул феномен ориентализма как начала глобализации, то в свете вышесказанного получается, что ориентализм — это глобализация при поверхностной вестернизации всего мира. Грубо говоря, когда весь мир начинает пить кока-колу. Но их основы остаются при них. И другая сторона медали — глубинная истернизация, когда западный мир становится все более и более незападным и включает в себя альтернативные способы культурного поведения, культурных стратегий, культурного видения, изображения мира, самоидентификации.
Выходит, что ориентализм — это процесс делания Запада менее западным. Или это мейнстримизация чего-то маргинального. Или маргинализация мейнстрима. Это мы видим сейчас везде и всюду в любой сфере современной культуры. Я считаю, что это началось с философского, потом художественного, потом все более и более расширяющегося во все стороны культурной жизни ориентализма, который, на мой взгляд, есть ур-феномен глобализации.
