Это основная причина возникновения социологии эмоций. И социологи сейчас пытаются рационально проникнуть в эту область, которая издавна считалась иррациональной. Теперь модель человека социологического как довольно рационального узла социальных ролей, который просто от ситуации к ситуации, от контекста к контексту исполняет какие-то роли, дополняется знанием об эмоциях. Эта модель становится более живой, и таким образом социология становится ближе к истине в том смысле, что она описывает человека уже во всей полноте, то есть не только как действующего, который имеет какие-то мотивы, рассчитывает их и использует, а эти мотивы им двигают, но и как живого человека, у которого еще и возникают какие-то чувства, и они также становятся одной из важнейших мотивирующих сил.
Поэтому социология эмоций знаменует дальнейшее продвижение науки даже в такие области, которыми она раньше и не интересовалась и в которых была в каком-то смысле бессильной. Потому что в современных обществах было такое убеждение, что это некие иррациональные силы, которые надо рассматривать как какие-то препятствия, а постигать их содержательно нет нужды, что это некий иррациональный конь, который может быть обуздан рационально. Конечно, это и обусловило такой поздний расцвет социологии эмоций.
Надо сказать, что социология — одна из королевских дорог к познанию человеческого опыта, которая вступает в силу в какой-то последний момент и все увенчивает, потому что после социологии, если мы говорим об эмоциях, уже других дисциплин об этих феноменах просто быть не может. И в экономике, и в антропологии, и в истории эмоции исследуется, а социология как бы обобщает все это знание. И поэтому дальше может быть только междисциплинарный синтез этих знаний, который, может быть, и социология в каком-то смысле тоже будет осуществлять и способствовать этому междисциплинарному синтезу.
Но это только одна группа предпосылок, потому что это развитие самой науки, ее логика. А с другой стороны, это не было бы возможно, если бы не сложился еще комплекс социально-культурных условий для возникновения этой дисциплины. И я бы хотела остановиться на некоторых, может быть, не всех, но основных причинах возникновения этой дисциплинарной области.
Прежде всего, конечно, надо сказать, это эта дисциплина возможна только в обществах современного типа, то есть в индустриальных капиталистических обществах. И более того, я надеюсь доказать, что это возможно только в позднесовременных капиталистических обществах, когда наступает предел рефлексивности человеческого опыта, его рационализации. Еще классики социологии, в частности Макс Вебер, писали, что рационализация — это судьба западной цивилизации, что развивается не просто рациональность вообще как разумность, а рациональность именно формальная, калькулирующая, основанная на денежных расчетах, которая проникает во все сферы жизни. И этот рационализм современных обществ обусловливает очень интересные последствия, которые как раз ведут к зарождению научного интереса к эмоциям.
Первое, что надо сказать: совершенно точно следствием процесса рационализации явилось то, что ценностью современных обществ становится управление эмоциями. Какую бы сферу жизни современного общества мы ни взяли (а основная ее сфера, конечно, профессиональная, где люди участвуют в общем разделении труда), ценностью становится управление эмоциями, чтобы они не мешали расчету, достижению эффективности и так далее. Поэтому у науки и появляется такая инструментальная задача — изучить, как управлять эмоциями, поддаются ли они управлению, насколько они поддаются управлению и так далее. Поэтому знания об эмоциях ― как психологические, так и социологические ― стали очень сильно востребованы в таких областях, как менеджмент и, в частности, социология управления.
Но эта же самая рационализация обусловила такой потрясающий феномен, как ностальгия по эмоциям. Люди понимают, что их повседневная жизнь требует рационализации, в том числе профессиональная жизнь, даже частная жизнь, потому что там тоже нужно все рассчитать, нужно все успеть. И появляется такая романтическая ностальгия по эмоциям как по живому опыту, который является подлинным, аутентичным и как будто оживляет человека, придает смысл его жизни, поэтому усиливается интерес к этой стороне человеческой жизни.
Более того, происходит очень интересная и парадоксальная, потрясающая вещь, что индивидуализм, который является следствием устройства современных капиталистических обществ, также способствует интересу к эмоциям, потому что фокусирует внимание на самом индивиде, на его переживаниях, на его опыте. И более того, потому что эти травмы, переходы, социальные трансформации, которые сопровождают переход от традиционного к современному обществу, индивиду самому приходится переживать в одиночку.
Если раньше у него были более-менее устойчивые сообщества, в которых он мог поделиться, разделить какой-то опыт, то сейчас он вынужден справляться сам со своими эмоциями, со своими чувствами и проблемами, с переживаниями, которые вытесняет и не показывает в своей публичной сфере, потому что в ней принята рациональность. Если человек будет вести себя очень импульсивно везде и всегда, то в каком-то смысле, конечно, окружающие к нему привыкнут, но, с другой стороны, доверять не будут, потому что в обществе все основано на рациональности. И доверие вызывает именно холодный подход к делу, стремление к эффективности и так далее.
Поэтому возникает интерес к тому, что же происходит, как человек справляется. И именно поэтому возникает социальный институт психотерапии. Я подчеркиваю: не просто какие-то конкретные организации и практики, но социальный институт, который обусловливает то, что теперь люди справляются со своими проблемами с помощью психологов и психотерапевтов, которые как раз и компенсируют отсутствие механизмов и норм для того, как с этими эмоциями справляться в современных обществах, охваченных процессом рационализации.
Поэтому, конечно, опять же возбуждается интерес к эмоциям, к этому опыту человека и, соответственно, научный интерес. И получается парадоксальная культурная конфигурация. С одной стороны, человек вовлечен в эту психологизацию опыта: даже если у него нет денег на психотерапевта, он может почитать какие-то книги, медицинские и психологические, и сам понять, что же с ним происходит, то есть необязательно обращаться к специалисту. Он говорит о своих чувствах именно на этом языке. А с другой стороны, получается так, что все эти чувства и эмоции очень сильно вовлечены в эту капиталистическую практику, коммерциализированную деятельность, когда человек не просто как-то живет и справляется со своими переживаниями, но он их также и продает. Потому что на работе ему приходится демонстрировать некий эмоциональный фасад, который должен соответствовать определенным требованиям. Это не значит, что этот фасад должен быть обязательно эмоционально нейтральным. Но это определенные эмоции, которые он должен демонстрировать и выражать, благодаря им достигать каких-то рациональных целей ― прибыли, эффективности.
С одной стороны, получается, что у нас присутствует эта тоска по живому эмоциональному опыту, по этим подлинным эмоциям, которые скрываются или подавляются. А с другой стороны, у нас присутствует коммерциализация чувств и четкий, рациональный к ним подход. Причем этот подход существует на уровне повседневности, то есть каждый человек вовлечен в эти практики. И не секрет, если вы зайдете в книжный магазин и посмотрите… Что обычного человека интересует? Вряд ли его интересуют классические и сложноустроенные книги по анализу современного общества. Но его заинтересует, конечно, стенд с книгами по практической психологии, потому что он сталкивается с проблемами, что делать со своей жизнью, со своим смыслом, что делать с чувствами, с которыми он, может быть, справляется, а может быть, нет. И вообще, как в этом ключе добиться успеха. Ценность денежного успеха стала неотделима от ценности управления чувствами.
И поэтому у социологии появились конкретные возможности и оправдания для исследования эмоций. С одной стороны, это процесс управления эмоциями в профессиональной сфере, да и в частной сфере тоже (потому что эта ценность уже проникает и в частную сферу). А с другой стороны, у социологов появилась возможность исследовать эмоции с точки зрения культуры — эмоции как носители смыслов.
И поэтому, если концентрированно выразить ответ на вопрос, зачем исследовать эмоции в социологии, то можно сказать, что исследование эмоций — это королевская дорога к субъективному опыту переживания социальных структур и культуры, в которой живет современный человек. Исследуя эмоции, мы можем узнать эмоциональные нормы данного общества: какие эмоции более востребованы, что они в себе содержат. Это также королевская дорога к обозначениям эмоций, потому что эмоции содержат в себе социально-лингвистический компонент. Также это путь к исследованию эмоциональной девиации: какие типы отклоняющегося поведения существуют в эмоциональной сфере. И эмоции фактически участвуют в процессе конструирования нашего самопонимания, самоидентичности. Это строительные блоки тех культурных смыслов, которые мы все разделяем.
