И я хотела бы сразу терминологически установить различие. У немцев есть два понятия: Erinnerungskultur и Erinnerungspolitik — культура памяти и политика памяти. Они довольно разные, и если культура памяти обозначает саму историческую память со всеми ее болевыми точками, неприятными и в том числе приятными моментами, то понятие «политика памяти» носит достаточно негативный оттенок, поскольку оно обозначает направленное воздействие на человеческую память в интересах тех или иных политических сил, формирование ее с любыми целями, в том числе и с негативными. Поэтому, если культура памяти приветствуется и культивируется, на этой основе возникло это огромное чувство национальной вины за Холокост, за уничтожение евреев и не только, вообще за национал-социализм, то есть оно приходило постепенно, то политика памяти с самого начала, то есть с 1950-х годов, и сейчас расценивается как достаточно негативное явление в германском обществе и в мире в целом.
Что касается политики памяти, то здесь, мне кажется, конечно, следует выделить переломный для немцев момент — это 1960-е годы. Он был переломный прежде всего с точки зрения поколений — на историческую арену пришло так называемое поколение Hitlerjugend. Это молодое поколение с чисто юношеским задором, молодежным противоречием бросило, с одной стороны, вызов отцам, обвинив их в том, что они соответственны за приход Гитлера к власти, за то, что он смог реализовать то, что хотел. А с другой стороны, они поставили важный человеческий вопрос о сопереживании.
Возможно, следует обратиться к статье и радиолекции 1959 года известного философа и социолога Теодора Адорно из Франкфурта-на-Майне «Что значит переработка прошлого?», где он как раз обращается к проблеме преодоления прошлого (Vergangenheitsbewältigung), для немцев тоже очень актуальной, и полемически ставит вопрос о том, что преодоление прошлого не означает отказа от него, не означает подведения черты. Преодоление — это именно сопереживание, переживание прошлого. И далее эта широкая общественная дискуссия, развернувшаяся в 1960-е годы, привела к тому, что немцы поставили вопрос о сопереживании на первый план. Он напрашивался с такими масштабами абсолютно нечеловеческих жертв и зверств. И выяснилось, что вопрос нацизма и ответственности за него шире даже понимания термина Холокост (Holocaust), уничтожения человеческих жизней — это вообще вопрос об ответственности западной цивилизации за свой исторический путь.
Вопрос ответственности за уничтожение человеческой свободы и человеческой личности, и тут речь идет не только о том, что миллионы были просто стерты с лица земли на основании просто национальной психопатии, этого понимания сакральности расы, нации, крови — можно привести много понятий. Проблема ответственности идет от того, что у человека было вообще отнято чувство свободы, что он не ощущал себя личностью, что режим национал-социализма не востребовал человека как такового. Человек становился винтиком государственной машины, и он должен был думать по-нацистски, чувствовать по-нацистски и действовать по-нацистски, иначе он просто выпадал из системы и его следовало уничтожать, не только по принципу крови и расы.
Вопрос о том, насколько ответственен нацизм за исторический тупик всей цивилизации в целом, буквально взорвал немецкое общество. Эти дискуссии: проблема преодоления прошлого, проблема необходимости жить с этим чувством, понимать, откуда оно происходит, и, собственно, предотвратить подобное развитие на той или иной основе в будущем (потому что все в истории может повториться, к сожалению) — стали национальными.
В Германии существует огромное количество исторических мастерских, различных общественных организаций, объединений, например Geschichtswerkstatt — Историческая мастерская в Берлине, локальные архивы, которые занимаются огромной полезной работой. Школьники, студенты собирают интервью, воспоминания очевидцев, создают своего рода народные архивы (у нас тоже была такая инициатива, но, к сожалению, она впоследствии заглохла). В конечном счете они создают политику познания обществом самих себя, именно культуру памяти, собирая комплексные свидетельства очевидцев, в том числе и прежде всего о тех многочисленных жертвах режима, о тех нелицеприятных страницах прошлого, которые надо помнить, сопереживать в отношении происходившего.
Поэтому интерес общества к культуре памяти, к тому, что происходило в период национал-социализма, очень широк. Он может быть инспирирован извне, он может возникать из семьи, потому что для каждого немца национал-социализм — это его история, его семейная история. И на этом пути возможны совершенно страшные переживания. Когда, допустим, одна из моих коллег нашла на чердаке переписку родителей в период национал-социализма, где наряду с любовными признаниями были строки о том, что необходимо отправить на эвтаназию беспомощного дедушку, потому что он мешает продвижению народного сообщества к светлому будущему. Это люди писали в частных письмах, друг другу писали любящие молодые люди, откровенно и искренне признавая правильность этих идей.
Какой же должна была быть дорога к признанию не то что своего сумасшествия, а коллективного сумасшествия нации? И немцы этот путь, на мой взгляд, во многом прошли именно признанием этого чувства коллективного сопереживания жертвам режима, признанием коллективной ответственности за повседневную жизнь, за 1930-е годы, за возвращение к нормальному бытию — они отвечают за то, что это произошло в период национал-социализма. И это очень важно, поскольку, на мой взгляд, чувство коллективного сопереживания лежит в основе преодоления прошлого, когда человек понимает, что прошлое никуда не ушло, что оно продолжает жить в нем самом, в его семейной истории и его надо действительно вернуть в этом чувстве сопереживания.
Что касается каких-то знаковых моментов, то, конечно, стоит упомянуть символический акт канцлера Германии Вилли Брандта, когда он в 1970 году встал на колени перед памятником погибшим евреям Варшавского гетто, тем самым признав эту коллективную ответственность, вину и сопереживание всех немцев. Этот акт был чисто символическим: канцлер встал на колени, но он имел, может быть, даже такое же или большее значение, чем подписание каких-то международных соглашений, актов о признании вины. Этот чисто символический акт, показанный всеми средствами массовой информации, для немцев до сих пор означает определенный рубеж. Вся нация в лице своего канцлера, своего тогдашнего лидера встала на колени, и не только перед евреями, но перед всеми жертвами Второй мировой войны, во многом, конечно же, вызванной национал-социализмом и прежде всего его представлениями о расовом превосходстве, расовых идеях и так далее.
Отсюда можно сделать много выводов и на современность, на проблему мигрантов — об удивительной толерантности, которая сейчас раскалывает немецкое общество. Тем не менее немцы не могут не быть толерантными, потому что все это уже было: было изгнание чуждых наций в период национал-социализма, было объявление других наций недочеловеками, потому что они несколько иные, и так далее. Поэтому сегодняшнее настоящее — это тоже преодоление прошлого, это тоже политика памяти, и на этой основе современное немецкое общество, надеюсь, каким-то образом продвинется вперед, а не отступит назад в тени этого прошлого, которое весьма и весьма печально для немцев.
Суть культуры памяти и памяти о национал-социализме на государственном уровне состояла не только в признании ответственности и сопереживания, но и в признании того факта, что для немцев конец войны был освобождением от национал-социализма, а не просто фактом военного поражения со всеми комплексами жертвы. Это произошло еще позже, в 1980-х годах, когда Рихард фон Вайцзеккер, президент ФРГ, впервые заявил о том, что это было Befreiung — освобождение. С тех пор 8 мая для Германии — памятная дата. Это не может быть праздником как таковым, но это, безусловно, памятная дата, день освобождения от национал-социализма. Вот, собственно, тот путь, который каждый немец так или иначе проходит по мере взросления, вхождения в общество и социализации и который прошло в конечном счете и германское государство, прежде всего признавшее свою ответственность за историческое прошлое и за то, что оно, пусть под другим именем и с другими лидерами, сотворило для мировой цивилизации.
