А в чем проблема? Дело в том, что в литературном языке существует качественная редукция гласных, то есть гласные, которые мы очень легко различаем под ударением, мы не различаем в безударных слогах. Связано это с тем, что у русских гласных есть особенность: в безударных слогах самостоятельные гласные «а», «о», «э», «и», «у» совпадают в одном варианте звучания, причем гласный «у» может тут стоять чуть в стороне — он, как правило, не обладает такой качественной редукцией, чтобы совпасть со всеми остальными. Но гласные «а», «о», «э», «и» совпадают в одном варианте звучания — в гласном [и].
, то есть другая норма произношения получилась в каком-то ограниченном интервале времени, так что люди стали это замечать.
В русских говорах ситуация точно такая же. Смотрите, что мы имеем в литературном языке: гласный «а» в слове, например, «плясать» — «пляшет», как мы узнаем по школьной практике (ставим под ударение, или, иначе говоря, в сильную позицию), и какой-нибудь там гласный «о» в слове «нёс», «несу», то есть «плясать», «несу», «лиса». Попробуйте угадать, что я имею в виду в слове «лиса»: то ли животное «лиса», то ли «леса горят» — это целая проблема. Редукция как раз тут и вкрадывается, и эта ситуация непростая, с неразличением слов «лиса» и «леса», — редукция очень сильно влияет на смысловой компонент, и вне контекста просто невозможно понять. Это только одна из возможных систем редукции. Русское литературное произношение очень простое для лингвистов, классифицирующих эти нормы, потому что есть гораздо более сложные системы, известные и северным, и южным говорам.
Для среднерусских и северных говоров известна еще отдельная система, которая называется еканье — это то, что было у Дмитрия Николаевича Ушакова, когда произносили [пл’эса́т’], [в’эду́], [н’эсу́] — это старомосковская норма произношения. Но в северных говорах есть потрясающая вещь, которая называется различение гласных. И в северных говорах в первом предударном слоге после мягких согласных — равно как и в других слогах, но первый предударный диагностически очень красивый для лингвистов слог — все гласные различаются. Там скажут: [пл’аса́т’], [в’эду́] и какая-нибудь [н’эв’э́ста], то есть [а], [э], [о], и будет там [в л’эсу́] и [л’иса́] — видите, различаются, наша литературная проблема исчезает, там они различаются.
Эта система, которая связана с системой оканья после твердых согласных — об этом отдельный разговор и, наверное, чуть-чуть в другое время, но сейчас, характеризуя позицию после мягких согласных, я вам должен представить такую картину: севернорусские говоры не испытывают качественной редукции в значительной степени, которая есть в литературном языке. Но это не единственная система. Смотрите, иканье, еканье старомосковское и части северных говоров, различение гласных, и эта система различений может сворачиваться.
Например, в северных говорах появляется система, в которой гласный «а» как самостоятельный в первом предударном слоге перестает выделяться.
То есть произносится уже не [пл’аса́т’], а [пл’эса́т’], [в’эду́], но [н’осу́], различаются говоры по такой степени редукции. А если мы опускаемся с северного наречия южнее, на полосу среднерусских говоров, вы обнаружите там еще систему. Видите, место литературной системы в ряду других очень скромное, это простая система.
В среднерусских говорах распространено так называемое умеренное яканье. Выглядит оно следующим образом: гласный [а] в первом предударном слоге произносится только тогда, когда он находится перед твердым согласным, а когда он в первом предударном между мягкими, произносится гласный [и]. Например, мы скажем [пл’аса́т’], но [пл’ишу́] — в истории языка [ш] был мягкий, поэтому говор на него реагирует, это не самый лучший пример, но он показательный, диагностический. Какой-нибудь «белок» — [б’ало́к] будет, но [б’ил’э́т’] — как только он оказывается между мягкими согласными, он звучит как [и]. А есть система абсолютно синонимичная, такая брат-близнец — это умеренное яканье: будут произносить не [б’ало́к], [б’ил’э́т’], а [б’эло́к], [б’ил’э́т’], то есть гласные [э], [и].
Опускаясь еще южнее, в рязанскую группу говоров, мы с вами обнаружим, что там распространена очень сложная система, которая называется ассимилятивно-диссимилятивное яканье. В рамках нашего сегодняшнего разговора я бы не стал характеризовать ее отдельно, потому что это займет очень много времени, но смысл ее в том, что в этой системе предударные гласные реагируют не только на качество соседних согласных — твердые или мягкие, но еще на то, какой гласный находится под ударением. Это одна из разновидностей системы, которая называется диссимилятивное аканье.
. Это принцип диссимилятивного аканья. Это один из самых простых типов диссимилятивного аканья, который известен.
Диссимилятивное аканье может быть нескольких типов, и один из типов диссимилятивного аканья, который называется архаический, зависит от того, какой гласный находится под ударением: ѣ («ять») или не ѣ, «о закрытое» или «о открытое», и в этом случае гласные реагируют по-разному. Например, какой-нибудь случай: [в вад’э́] — был ѣ под ударением, следовательно, будет произноситься [в вад’э́], но в слове [с’ил’о́тка], где «о» позднего происхождения, уже будет произнесен гласный типа [и]. То есть «э» разного происхождения — а «селедка», понятно, слово позднее, заимствованное, но оно образовано по русской модели, оно будет реагировать на этот суффикс, где был не «э», который перешел потом в «о». Это такая очень непростая система — после мягкого перед твердым согласным гласный «э» в русских говорах перешел в «о». Это система диссимилятивного яканья и аканья, которая известна в русских говорах.
Здесь очень важно сказать, и я могу тут сбиться даже, что системы после твердых и после мягких согласных, то есть диссимилятивное аканье и диссимилятивное яканье, во многом симметричны, они могут соотноситься. Это необязательно так, но они могут иметь общее устройство, то есть диссимилятивное яканье в говорах с диссимилятивным аканьем. Но все это, так или иначе, вотчина южного наречия русского языка, в котором эти черты распространены. И такая непростая система, в которой литературный язык находится где-то в области простейших лингвистических задач, очень важна для понимания этой сути лингвистического многообразия, которое существует в русском языке. А вообще надо сказать, что такая многовариантная система крайне сложная, она в общем известна, пожалуй, из славянских языков только русскому.
Такая супермноговариантная система, в которой можно отметить около 20 типов предударного вокализма, свойственна именно русским говорам.
И, что самое интересное, мы сейчас, выезжая в экспедицию, фиксируем ее.
Диалектологические экспедиции, которые проводятся в этом веке, показывают, что те диалектные черты, которые были известны 50 лет назад, сохраняются и сейчас, и привезенные материалы из экспедиций обрабатываются диалектологами, и они тоже выявляют все эти закономерности. Причем, что очень важно, диалектологические материалы, которые мы можем получить из данных конца прошлого века, начала XX века и конца XIX века, очень согласуются с тем, что есть и сейчас. И эта необычайная устойчивость диалектных черт, по большому счету, изумляет лингвистов, ведь мы привыкли считать, что в языке сменяются поколения и конкурирующие варианты исчезают, устраняясь как архаичные, ненужные.
В 90-х годах XIX века выдающийся русский лингвист Алексей Александрович Шахматов написал письмо другому крупному лингвисту, в котором были такие слова: «Именно сейчас я понимаю, что я должен ездить по русским деревням, чтобы записывать язык русского крестьянства, который очень быстро исчезает». Прошло 120 лет, а мы до сих пор записываем те же самые материалы в очень хорошей сохранности. И академический архив-фонотека, и архив, который сейчас собирается в Российском государственном гуманитарном университете, показывает ровно то же самое. Материалы сохраняются, материалы можно использовать и сейчас, и как данные для исторической науки это совершенно незаменимая вещь.
