о научной работе
Родственник, работавший в академическом Институте Африки, Владимир Яковлевич Кацман, посоветовал мне попробовать поступить в Институт востоковедения. И я пошла поступать в аспирантуру по раннехристианскому, позднеантичному Востоку. Диссертация моя была посвящена языку древней Нубии, единственному, пожалуй, африканскому языку, который сохранился с достаточно древних времен, не принадлежа, возможно, к семито-хамитской (афразийской) семье. Нубия была крещена в эпоху поздней античности, и там просуществовали несколько столетий христианские государства.
Потом я занялась коптским Египтом, различными религиозными ответвлениями — манихейством, гностической религией. Мне посчастливилось попасть в необыкновенно интересный круг ученых. Это были яркие личности, сотрудники отдела Древнего востока Института востоковедения. Прежде всего, академик Коростовцев, египтолог, который до того, как посвятил себя науке, был боцманом дальнего плавания, а египтологию изучал, не выходя из плавания. Необыкновенный был человек. Эдвин Арвидович Грантовский, наш иранист, прекрасный человек. И Григорий Максимович Бонгард-Левин, ведущий индолог. А моими учителями были, сначала Исидор Саввич Канцельсон, египтолог, а потом Юрий Николаевич Завадовский — арабист. И старшие коллеги, и мои ровесники, и младшее поколение — все были исключительно интересные, талантливые и яркие люди. Так что я всегда просто наслаждалась общением с ними.
о библеистике
До 91 года, конечно, занятия библеистикой и ивритом были под большим подозрением, часто под негласным запретом. Иврит изучали и в ИСАА, и у нас в отделе Израиля, но изучение этого языка, разумеется, было сопряжено с идеологией. А официальная идеология тогда была проарабская и антиизраилская. Как не стыдно злым и нехорошим израильским агрессорам не дать бедненьким палестинцам себя перерезать и сбросить в море! Я немножко занималась ивритом, но, в общем, это были подпольные занятия. Мои родители испугались этого. И понятно — они выросли при Сталине. Помимо всего прочего, когда человек оказывался идеологически неблагонадежным, это означало, что он как минимум потеряет работу, равно как и его семья.
Так что до 91 года я библеистикой не занималась, а потом, в начале 90-х годов, мне посчастливилось: наш тогдашний заведующий, крупный иранист Борис Анатольевич Литвинский, подал мне идею — послать документы на Гумбольтовскую стипендию, чтобы поехать в Германию. И в городе Мюнстере, под руководством прекрасного человека, профессора Мартина Краузе, выдающегося специалиста по коптской культуре, я прожила в общей сложности два года с моим тогда маленьким сыном. Что интересно — поехала я одна с ребенком, я или работала, или возилась с ребенком, и все равно чувствовала себя отдохнувшей, такие были условия в Германии.
о гностицизме
Марианна Казимировна Трофимова, наш крупнейший исследователь гностицизма, всегда говорила, что ее часто принимают не за исследователя, а за адепта: изучает гностицизм — значит, гностик. Интересное представление. Если бы я изучала паукообразных, никто бы не подозревал, что я мужа съела, а раз изучаю гностиков, то непременно гностик. Хотя я бы никогда не стала бы исповедовать гностицизм или манихейство — религию, которая так отрицательно относится к материальному миру и живой природе.
о новом переводе Библии
Люди в нашей группе переводчиков собрались разных конфессий: православные, католики, религиозно индифферентные, опять же я — считаю себя хоть и никудышней, но еврейкой. И вот все мы приступили к переводу. Какой перевод был задуман? Не для церковного употребления, хотя и это, в принципе, возможно. Мы постарались сделать адекватный перевод на язык современной российской прозы, с историко-культурными комментариями — не богословскими, а просто с объяснениями, что это означало в данное время и в данной культуре, что подразумевается под той или иной реалией, какие есть разночтения, какие исторические события подразумеваются. Например, в книге Даниила, которую я переводила, в форме пророчеств изложена история эллинистического Востока до середины 2 века до нашей эры.
Иначе говоря, задуман был доброкачественный научный и литературный перевод. Мы старались, чтобы все было, с одной стороны, корректно в научном отношении, а с другой стороны, хорошо в литературном отношении.
о сортах науки
В советский период мы, будучи в культурной и научной изоляции, представляли себе, что здешняя наука — это какой-то второй сорт, а вот на Западе — там наука, высший класс! Не могу сказать, что, когда я попала на Запад, немецкие ученые меня разочаровали, Боже упаси, они оказались ровно такими, как я про них думала. Не говоря уже о том, что в Германии всегда была хорошо поставлена гуманитарная наука, в частности, в науке о древности они были всегда на первом месте. Как сказал один русский ученый физик, но не в меньшей степени это относится к гуманитарным наукам), после немецкого исследователя — как после танка: там, где он прошел, уже делать нечего. Но всё познается в сравнении: имея возможность сравнить западных ученых со своими российскими коллегами, прежде всего с сотрудниками отдела Древнего Востока, я поняла, что и наша наука не лыком шита, что нашими учеными можно гордиться.
И, казалось бы, сегодня в гуманитарных науках рухнули идеологические препоны — пожалуйста, исследуй. Помимо прочего, почему многие ученые сбежали за границу? Не только потому, что за науку мало платили: человек, увлеченный наукой, будет подрабатывать на стороне, как многие из наших и делают, но будет работать. Дело еще и вот в чем: нам, гуманитариям, только книги нужны, ну, может быть — ездить на раскопки, на конгрессы, а представителям точных и естественных наук, нужны приборы, нужны химикаты и многое другое, а многое из этого сейчас нашей науке просто не по карману. Поэтому они уезжают туда, где им создадут условия для работы. В 90-е годы кто-то сказал: раньше люди бежали на Запад за свободой, а сегодня — за колбасой. Но ученые бегут прежде всего не «за колбасой», а за своей наукой.
о болонской системе
Теперь нам начали вводить эту дурацкую болонскую систему с разделением на бакалавриат и магистратуру. Неизвестно, зачем — на Западе кое-кто от нее уже отказывается. Многие наши преподаватели от этого буквально стонут: была нормальная система, специалитет, хорошее образование. Не хуже, чем на Западе, а иной раз и получше — например, в отношении широты кругозора. Если там бывает, что человек по своей узкой специальности знает чуть ли не все, а чуть в сторону — и он оказывается в некотором смысле невеждой, то у наших студентов, благодаря большому количеству обязательных предметов, оказывался широкий кругозор, хороший охват, объем знаний. Ведь по узкой специальности можно что-то и самому добрать, а в более широких областях — тут очень важно, какое образование ты получил в университете. Может, по замыслу реформа образования и была попыткой интеграции в мировое сообщество, но получилось заимствование у Запада не самых удачных вещей.
Например, в магистратуре не изучают языки, а для нашей специальности очень важно именно всё время обучения продолжать изучать языки. Нам приходится вводить в магистратуре языковые дисциплины под какими-то псевдонимами. Например, «Введение в то да се», «Литература того и сего».
о грамотности студентов
Я часто встречаю студентов и даже выпускников гуманитарных вузов, которые толком не знают, где в русском тексте ставить запятые. Не сочтите это за брюзжание типа «раньше и вода мокрее была»: у нас хорошие студенты, и во многих отношениях у них преимущества перед теми, которые были в наше время. Люди, воспитанные и получившие образование на воле — это совсем другое дело. Но, конечно, что-то приобретается, что-то утрачивается.
о Центре египотологии
Наш Центр египтологии РГГУ принадлежит факультету истории искусств, и это, пожалуй, единственное место, где сейчас изучают исключительно египтологию, помимо общих искусствоведческих дисциплин. Это, конечно, создает двойную нагрузку для студентов, потому что египтология — очень трудоемкая вещь, один язык чего стоит. Причем, египетский язык на протяжении четырех тысячелетий своего существования прошел несколько стадий. Староегипетский, среднеегипетский, новоегипетский, коптский, и еще демотический выделяют — это все разные стадии.
Наш директор Элеонора Ефимовна Кормышева — выдающийся человек, египтолог, она у нас организатор и душа всего этого сообщества. И она набрала прекрасную команду, я просто радуюсь тому, что к ней принадлежу. Я, пожалуй, единственный не египтолог там, потому что изначально я филолог-классик, преподаю коптский язык, о египетском языке фараоновской эпохи лишь имею представление.
о грамматике коптского языка
Я сейчас делаю свою грамматику коптского языка, она уже почти завершена. Работаю над последней стадией. У нас есть прекрасные грамматики этого языка — академические, но они не предназначены именно для обучения со студентами, то есть не разделены по урокам и не дополнены упражнениями. С другой стороны, я раньше вела занятия со студентами по одной из западных учебных грамматик, она методически хорошо построена и есть упражнения, но автор до самых последних уроков дает для перевода искусственно построенные фразы. А это может отбить охоту изучать языкдаже у трудолюбивого студента. И я сделала поурочную грамматику, с изучением от простого к сложному, от более распространенных грамматических форм к менее распространенным, и с упражнениями. Я с самого начала стараюсь давать для примеров и перевода словосочетания и фразы из настоящих, «живых» коптских текстов. В упражнениях есть разделы перевода с русского на коптский. Хотя коптский уже давно перестал быть разговорным языком, но такой перевод помогает систематизировать и закреплять знания по грамматике и лексике. В этом году планируется редакторская подготовка, а если будут деньги, то, может быть, книга выйдет в конце этого года в Институте востоковедения Академии Наук.
о поэтическом переводе
Переводчик поэзии и должен быть поэтом. Но не все поэты могут быть переводчиками. У такого великого поэта, как Мандельштам, переводы не очень хорошо получались. С другой стороны, оригинальные стихи Лозинского сейчас мало кто читает, а переводчик он великий. Поэтический перевод — это особое искусство. Конечно, переводчик должен быть поэтом, но в какой степени и как, это другой вопрос.
Я перевожу главным образом то, что закажут, но занимаюсь этим с удовольствием. Здесь существуют свои приемы и правила. Я считаю, что переводчик должен сначала уважать автора оригинала, а потом уже себя. Но есть переводчики, которые никого, кроме себя, особенно не уважают. И это сказывается на качестве переводов.
об экспедициях в Египет
Элеонора Ефимовна Кормышева руководит раскопками в Египте, и в рамках экспедиции ежегодно проводится студенческая практика. Археологи, специалисты по древнеегипетской архитектуре, искусству, истории, учат студентов обращению с археологическими объектами, измерениям, работе с керамикой, чтению надписей. Так, в раскопанном нашими археологами некрополе есть гробницы, в лучших египетских традициях украшенные рельефами, статуями и надписями. А те, кто не занят на раскопках, проводят занятия в музеях — прежде всего следует назвать Каирский музей — это необыкновенное место, два этажа сплошных сокровищ. Одна гробница Тутанхамона чего стоит. Кроме того, под моей опекой студенты изучают египтологическую литературу в каирских библиотеках. Это Французский Институт восточной археологии, благодаря Элеоноре Ефимовне нас туда пускают работать. Немецкий Институт археологии, тоже очень хорошее место. Американский университет и Американский исследовательский центр, где тоже есть библиотека с хорошим подбором периодической литературы. Вот с этими материалами мы и работаем. Ведь у наших библиотек часто не хватает средств на новую научную литературу.
Что можно сказать о политических смутах последнего периода? В этот сезон студентов в Египет не пустили родители — побоялись революционных беспорядков. Но экспедиция всё равно состоялась, а я поехала одна и сама собирала библиографию для студентов. Но нас политические события почти не затронули. Один раз таксист отказался везти наших сотрудниц по периферийной загородной дороге, сказал: «Были бы вы мужчины — повез бы, а так боюсь, полиции там нет. Поедем через центру», то есть мимо площади Тахрир, где как раз и происходили демонстрации и уличные бои. Да еще один раз мы понюхали слезоточивого газа. Я иду из библиотеки примерно в полутора остановках метро от этой площади, вдруг чувствую: горло дерет и глаза щиплет. Удивилась: дым, что ли? Потом смотрю — со стороны Тахрира, где все это происходило, идут двое мужчин в марлевых масках, тут я и сообразила что это за дым. Быстро зажалась рукавом — и в метро. Там уже ничего не чувствовалось, только в вестибюле активно торговали этими самыми масками.
о нубийском языке
Письменных памятников на старонубийском очень мало, и занимаются ими немногие. Был профессор Джеральд Майкл Браун, в Соединенных Штатах, в Эрбанском университете, который изучал язык древней Нубии. Кроме того, нубийскую культуру активно изучают в Польше. Текстов и раньше было немного, а при постройке большой Асуанской плотины большую часть Нубии затопило. Очень много археологических объектов оказалось под водой, уж не знаю, можно ли сейчас отыскать новые тексты, хотя многие ценности удалось спасти — например, уникальные фрески из нубийских церквей. Была целая экспедиция под эгидой ЮНЕСКО, в ней участвовало несколько стран. В частности, многое сделали польские коллеги. Они особым образом наклеивали эти фрески на полотно, снимали со стен, перевозили и наклеивали на новое место — воистине титанический труд. Спасли все, что могли. Теперь большое количество этих фресок, в частности, хранится в Национальном музее в Варшаве.
о трудностях перевода
Научный перевод прежде всего должен быть корректен с научной точки зрения: для каждого слова, каждого оборота должен быть найден адекватно передающий его термин. Что касается художественного перевода, особенно поэтического, тут еще что важно — чтобы данное слово у читателя-носителя данного языка вызывало те же ассоциации, что у носителя языка оригинала. В книге известной переводчицы Норы Галь есть пример: когда переводили на один из прибалтийских языков «Песню о Соколе» Горького, ужа — отрицательный персонаж — пришлось в переводе заменить гадюкой. Почему? Потому что в фольклоре этого народа уж — добрый. В переводе Библии, пришлось сохранить термин «речные ивы», хотя на самом деле там упомянута не ива, а евфратский тополь — дерево, которое в этом регионе растет именно по берегам рек.
об исследованиях на русском языке
Как сказал один российский ученый, Rossica non leguntur, что по латыни означает «русское не читается». Либо потому, что наша научная литература пишется на русском языке, далеко не общепонятном и трудном для изучения (хотя многое сейчас переводится), либо потому, что нас считают отсталыми. Так было раньше, но этот разрыв частично ликвидируется. Кроме того, сейчас бывает, что ученые живут «на два дома» — то на Западе, то возвращаются в Россию. Это раньше мы провожали в эмиграцию, как на тот свет, теперь совсем другое время. Что касается научного приоритета… У меня такое впечатление — что если есть научное достижение в какой-то одной стране, то оно принадлежит всем. Кроме, разумеется, секретных исследований — но и тут всё тайное рано или поздно становится явным.
о специалистах
Конечно, хорошо, что научные знания популяризируются и становятся в какой-то мере доступны широкой публике. Но иногда мне хочется, чтобы статьи по гуманитарным наукам писались по латыни. Почему? Некоторые любители считают, что если в статьях и монографиях по гуманитарным наукам мы видим не формулы, а обычные слова и фразы — значит, любой, кто прочитает две-три популярных книги, может делать в этой области великие открытия. И делают! Наше руководство, Академия Наук, посылает их к нам, чтобы мы это рецензировали. Самый яркий пример — история с группой Фоменко. Несколько математиков решили доказать, что никакой древней истории не было, все это придумали в средние века и так замели следы, что до сих пор никто не догадался. И вице-президент Академии Наук послал этот девятитомный бред нам на рецензирование. Ничего не поделаешь, пришлось прочитать.
Есть и другие камни преткновения. У математиков есть специальный термин — «фермист», для тех сумасшедших, которые пытаются решить теорему Ферма. В науке о древности таким «пунктиком» стал Фестский диск. Это диск из Фесты, который покрыт по спирали непонятными письменами. Уже несколько десятилетий люди, в разной степени психически неадекватные, пытаются его дешифровать. Я не психиатр, но уже научилась распознавать таких людей по выражению лица, интонациям и движениям, потому что они очень любят делать великие открытия в науке о Древнем Востоке и торжественно приносят свои опусы к нам в отдел.
***
Выражаем благодарность «Фестивалю медленного чтения» проекта «Эшколот» за помощь в организации интервью.
