Большая и обильная страна
Наиболее ранние свидетельства того, как японцы определяли положение своей страны, относятся к VIII веку. В мифах «Кодзики» (712 г.) и «Нихон сёки» (720 г.) синтоистские боги Идзанаги и Идзанами создают в море «большую страну, состоящую из восьми островов». Таким образом, в это время японцы считали свою страну большой. Кроме того, считалось, что земля Японии, отличается изобилием и богатством. Достаточно часто она именуется «страной богатых урожаев», «страной обильных тростниковых равнин и удивительных колосьев риса». Разработанные в то время месторождений меди, железа и меди совершенно удовлетворяли потребности ее жителей.
В VIII в. Япония испытывала сильнейшее культурное влияние Китая, и оформление японской государственности происходило в значительной степени по «китайскому лекалу». Китайская модель пространства предполагала, что вверху находится круглое Небо, а внизу — квадратная Земля (Поднебесная). В центре Поднебесной располагается «срединная страна» — сам Китай, окруженный с четырех сторон варварскими племенами и странами. Японии в этой модели уделялась роль «восточных варваров», которые обязаны приносить дань ко двору «сына Неба» (китайского императора). Японская элита не приняла эту концепцию и позиционировала Японию как независимую страну.
В связи с этим концепция Поднебесной была «клонирована» применительно к Японии — в том смысле, что она сама начинает позиционировать себя как «срединную страну». На роль варваров были «назначены» племена хаято (обитатели юга Кюсю и прилегающих островов, «южные варвары»), к восточным и северным варварам» относили племена эмиси (предков айнов), населявших север Хонсю, обитатели Силла и Бохай относились к категории «западных варваров». Такая картина мира исключала возможность переживания «малости» Японии, скорее, наоборот — японская элита считала свою страну достаточно большой — настолько большой, что на ее периферии находилось место и для варваров.
Концепт «срединной страны» предусматривал «недвижимость» порядков: Центр, где пребывает священный правитель, обладает наилучшим климатом, именно там селятся самые культурные люди, обитатели Центра отличаются превосходными моральными качествами, периферия же не имеет шансов на то, чтобы превратиться в Центр — потому что там дурные условия для проживания. Осознание этого доставляло глубокое удовлетворение обитателям Центра, которые не ставили своей целью окультуривание периферии. Именно этим объясняется наблюдаемое в японской истории длительное и упорное нежелание расширять свою территорию. Считалось, что периферия непригодна для проживания там «культурного» человека. На севере слишком холодно и не растет рис — основа пищевого рациона «настоящего» японца. На юге же слишком жарко, поэтому там ходят раздетыми. Правильная же одежда (та одежда, которая выполняет роль социального маркера) — это основа государственного и общественного порядка. Таким образом, природно-климатический фактор (реальный или же домысленный) играл огромную роль в идентификации страны уже в древности. Прямую зависимость «качества» страны и ее населения от природного фактора можно охарактеризовать как «географический детерминизм».
Внимание к природному фактору, осмыслявшемуся как неотъемлемая характеристика человека, имела следствием интенсивное воспевание (прежде всего, поэтическое) красот японской природы. Начиная с «Кокинсю» (905 г.), императорские поэтические антологии непременно открывались природным циклом, в котором соблюдалась сезонная очередность (стихи разнесены по рубрикам времен года: весна — лето — осень — зима). Это подчеркивало «правильное» географическое положение страны, ее превосходный климат и — в конечном итоге — праведное правление императоров. В противном случае наблюдались бы отклонения от размеренной погодной поступи. Показательно, что классическая японская поэзия древности не фиксирует «аномальных» природных явлений — тайфунов, цунами, засух, морозов, землетрясений, извержений вулканов и тому подобное.
«Зависимость» верховной власти от природных явлений и катаклизмов (понимаемых как знаки свыше) сохраняется на всем протяжении японской истории вплоть до начала вестернизации (модернизации). Это хорошо видно по такому важнейшему показателю, как девизы правления. Каждый новый император объявлял свой девиз правления, и мог менять его во время нахождения на троне в зависимости от благоприятных или неблагоприятных природных (а также социальных) бедствий. Но если в «благополучных» VIII–IX веков не случалось ни одной смены девиза под влиянием отрицательных знамений, то в дальнейшем это становится делом обычным. Впервые смена девиза правления под влиянием неблагоприятных знамений (наводнения и болезни) фиксируется в 923 году, затем мы наблюдаем весьма частую смену девизов по этим причинам. Девизы правления были своеобразным заклинанием, они всегда имели благопожелательный характер, а их смена была направлена на то, чтобы избавиться от девиза, не оправдавшего свою действенность. 923 год маркирует определенный слом в мировосприятии, которое теперь окрашивается в преимущественно пессимистические тона. Прежде всего это было связано с начавшимся упадком централизованного государства, утратой контроля Центра над делами в стране.
Начиная со второй четверти X века источники фиксируют нарастание природных и антропогенных катаклизмов. К ним относятся наводнения, засухи, землетрясения, эпидемии, мятежи, усобицы, пожары. Японцы того времени воспринимали указанные факторы как явления одного порядка — как гнев Неба. Разумеется, землетрясения, пожары случались и ранее, но они не приводили к сменам девизов. Таким образом, субъективный (эмоциональный) фактор играл значительную роль в тех случаях, когда решался вопрос о смене девиза.
С одной стороны, Япония являлась «срединной» для окружающих варваров страной. Тем не менее, Китаю не находилось места в этой геополитической модели — осознание Китая как культурного лидера не оставляло японскую элиту, никому не приходило в голову считать Китай варварским государством. Мысль о том, что Япония находится на востоке (то есть к востоку от Китая), прочно вошла в сознание. Восточное положение Японии закреплено в ее достаточно частом именовании страной «Фусо». Страна Фусо (кит. Фусан) в китайской мифологии — это земли, населенные великанами, чудищами, черными и волосатыми людьми. Эти земли описываются как «дикие» и «варварские». Страна Фусо получила такое наименование потому, что на этом острове произрастает огромное чудесное дерево фусо, на ветвях которого расположено солнце.
Однако для японцев, в отличие от китайцев, восток неизменно имел положительные коннотации. Восток стойко соотносится с рождением, жизнью и процветанием, а запад — со смертью. В начале VIII века Япония получает свое нынешнее название — Нихон (Присолнечная страна).
Страна островов с просяное зернышко
Буддийское вероучение получает распространение в Японии с VI века. Особенно широкое распространение оно получает начиная с X века. В связи с этим синтоистская и китайская модели мира были в значительной степени потеснены картиной мира буддийской. Она предполагает, что в центре мироздания находится мировая гора Сумеру, окруженная четырьмя «материками». Японии отводилось место возле побережья Южного материка, на котором расположены и Индия, и Китай. И теперь вполне распространенным стало определение Японии, как зернышек проса, разбросанных в море — то есть на окраине мира. Таким образом, Япония удалена от мировой горы и ее благодати, она противопоставляется «большим странам» — прежде всего, Индии и Китаю, которые расположены ближе к Сумеру. Одно из первых упоминаний Японии в качестве такой маленькой страны встречается в сочинении монаха Дзёкэй (1155-1213), где тот говорит о том, что родился в неудачное время («до Будды, после Будды»), и в неудачном месте — «в маленькой стране с просяное зернышко, в стране Фусо, без кармы, позволяющей освободиться от привязанностей, без деяний, что позволяют достичь просветления и спасать живые существа».
Жизнь Дзёкэй пришлась на то время, когда в Японии напряженно ожидали конца света (конца «буддийского закона» — маппо). Эту концепцию можно определить как «хронологический детерминизм»: после того, как Будда достиг нирваны, все реалии этого мира с неизбежностью ухудшаются. Это касается упадка набожности, невозможности достичь просветления, общего упадка и огрубления нравов, потери почтительности и церемониальности, сокращения продолжительности жизни, участившихся природных бедствий и мятежей и т. д. И люди сожалеют о том, что их жизнь пришлась именно на это время. Герой воинского эпоса «Повесть о Тайра» (XIII век) восклицает: «О, как несчастна моя судьба, видно, за грехи мои в прошлой жизни суждено мне было родиться в сей горестный век упадка!»
Уверенность в приближающемся конце света постоянно подкреплялась событиями внутренней жизни страны: упадком центральной власти, началом длинной эпохи междоусобиц, которая продлилась до начала XVII в. Характерные для этого времени частые смены девизов правлений свидетельствуют о растерянности. В правление императора Годайго (1318-1339) переименование девизов происходило наибольшее количество раз — восемь, что служит прямым указанием на неблагополучие ситуации в стране, сотрясаемой мятежами и династическими раздорами.
С точки зрения аномальности поведения природы вряд ли это время было хуже других времен. Однако катастрофизм сознания был велик, люди искали неблагоприятных знамений и находили их. Это и тайфуны, и наводнения, и землетрясения. В то же самое время они перестали обнаруживать счастливые знамения. Несмотря на то, что конца света так и не наступило, для этой эпохи характерен в целом пессимистический настрой.
Солнечная страна-крепость, окруженная рвом с морской водой
Ситуация с «размером» страны решительно меняется в период Токугава (1603-1867), когда военным правителям (сёгунам) из дома Токугава удалось объединить страну, и тогда после эпохи кровавых усобиц в стране наступает длительный и долгожданный мир. И тогда общественная мысль вновь приобретает оптимистический заряд, начинает позиционировать Японию, как страну благоденствия, как страну «божественную» — созданную синтоистскими божествами. Одновременно страна как бы прибавляет в размерах, а гора Фудзи начинает позиционироваться как самая высокая в «трех странах» (Китай, Корея и Япония).
В отличие от сегодняшнего дня, когда принято подчеркивать бедную ресурсную базу Японии, расхожее мнение того времени заключалось в том, что Япония обладает всем необходимым для благополучного существования. Один из мыслителей этого времени бескомпромиссно утверждал: «Наша страна изобильна пятью злаками [рис, ячмень, чумиза, бобы, просо], богата пятью металлами [золото, серебро, медь, железо, олово] и во всем испытывает достаток, потому, видимо, имеет полное основание не оглядываться на других».
Одновременно с похвалами относительно собственной страны умами овладевает сознание того, что от внешнего мира (стран Запада и Китая, где к власти приходит кочевническая и «дикая» маньчжурская династия) следует ждать только неприятностей. Сёгунат Токугава проводит политику изоляционизма, отношения с зарубежьем почти прекращаются. В то же самое время буддизм перестает быть основным средством для осмысления мира. На смену буддизму как официальной идеологии прежних сёгунатов вновь приходит конфуцианская картина мира, в которой актуализирована прямая связь между природными условиями, качеством власти и жизнью общества. Реанимация конфуцианства означала реанимацию тех взглядов на природу и общество, для которых характерен крайний географический детерминизм.
Нисикава Дзёкэн (1648-1724) принадлежит к числу тех мыслителей, которые внесли большой вклад в процесс переосмысления места Японии в мире. Одной из известных работ Нисикава Дзёкэн стал трактат «Нихон суйдо ко» («Размышления о японской земле», 1720 год), в котором он обосновывал несравненные достоинства географического положения Японии.
В традиционных китайских (и японских) мыслительных построениях наилучшее место — это, безусловно, Центр, и Нисикава признает, что Япония находится к востоку от Китая, который и занимает центральное положение. Но положение Японии все равно более благоприятно. Япония — самая восточная страна, поэтому солнце освещает ее первой. В связи с этим там берет начало положительная (солнечная) энергия (яп. ки, кит. ци), дающая жизнь растениям. Япония расположена таким образом, что на ее земле кончается инь и начинается ян. Поскольку по теории пяти первоэлементов «дерево» дает жизнь «огню» (солнцу), то территория Японии благоприятна для солнечных (ян’ных) божеств, о чем и свидетельствует название «Нихон». Кроме того, Япония — это страна воды (рек и обильных осадков), благодаря которой она обладает богатейшей растительностью.
Япония — это страна, где четыре времени года пребывают в гармонии, то есть погоды сменяются в правильной последовательности, температурный режим — умеренный, здесь не бывает ни слишком холодно, ни слишком жарко. Япония же занимает «срединное» в этом отношении положение, а любая срединность имеет положительный смысл.
Благоприятное географическое положение Японии обуславливает тот факт, что японцы обладают несравненными моральными качествами: человеколюбием и верностью. Японцы любят светлое-чистое-белое, и ненавидят грязно-мутное, они следуют церемониальности (уважительности), то есть тем правилам поведения, которые направлены на поддержание иерархии в обществе. Японцы постоянно веселы, жизнерадостны, а уныние — ненавидят. И эти чувства народа — следствие естественного географического положения страны.
Мыслителей эпохи Токугава перестало удовлетворять прежнее определение «страны с просяное зернышко», им хотелось большего. Поэтому Нисикава вступает в полемику с мнением, что Япония — страна маленькая. В море расположено множество островов-стран, но Япония среди них — самая большая. Земной шар — это 360 градусов, а протяженность Японии с востока на запад меньше этого числа всего в 32 раза.
Продолжая свою полемику против буддийской концепции мира, Нисикава отмечал, что большие размеры страны вовсе не означают, что такую страну следует считать «заслуживающей уважения». «Уважаемость» страны определяется климатом (правильностью смены четырех времен года) и его производной — качеством проживающих там людей. В странах со слишком большой территорией — чувства людей и их обычаи чересчур разнообразны, их трудно объединить. Китай — это большая страна, но там из-за ее размера обычаи людей чересчур разнообразны, что ведет к частой смене династий. Размеры Японии — не большие и не маленькие, обычаи ее людей, их чувства — одинаковы, управлять ими — легко. Поэтому и правящая династия в Японии никогда не менялась, и это делает ее уникальной.
Нисикава Дзёкэн утверждал, что территория Япония превосходно «укреплена». По этому параметру она превосходит все другие страны. И это чрезвычайно важно — ведь закономерность состоит в том, что маленькие страны покоряются большим. Хотя земля Японии находится поблизости от больших стран, она отделена от них бурным морем и поэтому как бы далека. Поэтому она никогда не была покорена большими странами. Японию с древних времен называют «Ураясу» («страна спокойных заливов»), потому что она защищена от вторжения природными условиями. В предлагаемой системе ценностей морю придавались положительные смыслы — как стихии, которая отделяет и предохраняет «культуру» от «варварства». Море играло роль искусственного рва с водой. И такая точка зрения являлась в эпоху Токугава доминирующей.
Идеи Нисикава Дзёкэн предполагали неизменяемость предложенного им толкования геополитики, исключали активную реакцию на происходившие в мире изменения. Такая позиция была близка и власти. Увеличивающаяся со временем угроза вторжения со стороны западных держав так и не побудила сёгунат к сколько-нибудь активным действиям. Те, кто выступал с инициативой по подготовке отпора западному давлению, рассматривались властями как диссиденты. В этом отношении показательна судьба самурайского сына Хаяси Сихэй (1738-1793). Он выступал за строительство береговых укреплений и флота, но его сочинения были запрещены, а сам он подвергся домашнему аресту. Таким образом, образ Японии как страны недоступной в силу своего географического положения являлся частью государственной идеологии, а искажение этого образа приравнивалось к крамоле. Сёгунат находился в плену своей идеологии (распространявшейся и на природу, и на географию), а потому и его последующая реакция на угрозы, исходившие с Запада, оказалась совершенно неадекватной и закончилась его свержением.
От крошечной островной страны к материковой империи
Когда Япония в середине XIX века вплотную столкнулась с давлением западных держав и была вынуждена открыться миру, это привело к свержению сёгуната Токугава, который стал осуждаться за свою изоляционистскую политику, приведшей к «отсталости» Японии. Одновременно начинается и переосмысление стихии моря. Если раньше ее благодарили за то, что она предотвращает проникновение в страну иноземцев и их культуры, то теперь мы слышим сетования по поводу того, что море послужило препятствием для проникновения в страну достижений мировой культуры и цивилизации. И ныне следовало овладеть морской стихией — построить военный и торговый флот.
В первые годы периода Мэйдзи (1867-1912) комплекс неполноценности овладевает японцами. Им казалось, что в Японии нет ничего привлекательного. Своя страна тоже казалась японцам слабой и крошечной по своим размерам. Япония представлялась в качестве ничтожных островов, страну часто называют «одиноким островом». Термин «островная страна» воспринимается в это время как уничижительный. В сетованиях тогдашнего времени хорошо слышна главная идея прошлой эпохи: какова земля, таковы и населяющие ее люди.
Однако надежда на лучшее не оставляла японцев. Вера в прогресс сделалась символом их веры. К 90-м годам XIX века Япония добилась больших достижений во многих сферах: политической (первой в Азии она обзавелась конституцией и парламентом), образовательной, экономической, военной и т. д. Это повлияло и на восприятие понятия «островная страна». В деле переосмысления этого понятия вдохновляющим примером оказалась Великобритания.
Оптимистическим пониманием термин «островная страна» обязан историку Кумэ Кунитакэ (1839-1931). Он полагал, что имеется два «островных характера». В первом случае островитяне проводят изоляционистскую политику, страдают ксенофобией, не склонны заимствовать достижения мировой цивилизации и в результате превращаются в отсталую страну. Второй тип — открытый миру и для мира. Люди такого «островного характера» покоряют моря, склонны к цивилизационным заимствованиям и экспансии. Японцы относятся именно ко второму характеру, а изоляционистская политика сёгуната Токугава была лишь досадным исключением. Островное положение совсем не обязательно является свидетельством обреченности. Ведь Великобритания тоже является островной страной, но при этом сумела стать самой могущественной державой мира. А потому, заключал Кумэ, для Японии тоже не существует ничего невозможного в том, чтобы превратиться в такую же державу.
Именно такая «оптимистическая» трактовка термина «островная страна» становится господствующей в Японии конца XIX — начала XX веков. За Японией прочно закрепляется величание «Англия Востока».
Поиски достоинств японской земли осуществлялись в самых разных направлениях. В 1894 году в свет вышла книга географа Сига Сигэтака (1863-1927) «Японский ландшафт», в которой он заявлял, что природа Японии — самая красивая в мире. Прежде всего благодаря обилию вулканов и гор, невероятному разнообразию флоры и фауны. Сига Сигэтака был согласен с Кумэ Кунитакэ в его оптимистическом понимании термина «островная страна». Не останавливаясь на достигнутом, он преобразует «островную страну» в «островную империю». Однако в его подсознании все-таки сохранялся «комплекс островитянина» по отношению к огромному материку. Он прорывается в именовании Японии «материковым островом», который когда-то составлял часть материка, но потом отделился от него. Географические знания Сига Сигэтака позволяли ему именовать Японию материком — хотя бы и бывшим. В глубине души японцы того времени горели поэтическим желанием избавиться от своей «островной» сущности, «примазаться» к материку и расшириться до состояния «материковости».
Сига именовал Японию «островной страной» и находил, что эту страну ждет «блестящее будущее». И, действительно, он оказался прав. Военные успехи Японии создали принципиально новую ситуацию, при которой почти прекратились разговоры о малости Японии. В 1894–1895 годах Япония выиграла войну со своим всегдашним культурным донором — Китаем. Ее территория приросла Тайванем. После победы в войне с Россией (1904-1905) в состав империи влилась южная часть Сахалина. Эта первая победа азиатской страны над страной европейской вызвала невероятный прилив гордости, но Япония еще не стала материковой державой. И лишь после присоединения Кореи (1910 год) мыслители, публицисты и обычные граждане наконец-то получили веские основания, чтобы объявить Японию теперь уже «материковым государством», они наперебой заговорили и о том, что из «островной империи» Япония превратилась в «материковую империю».
Изначальная концепция Поднебесной не предполагает территориальной экспансии, но к этому времени она была уже переосмыслена и превращена в свою противоположность. Япония объявила себя азиатским лидером, провозглашая идею паназиатизма под эгидой Японии, в 30-х годах ХХ века она ввергла себя в серию войн, выиграть которую она не имела ни малейшего шанса. Поэтический модус описания действительности взял верх над трезвым расчетом, и реалии жизни не простили такой дискриминации — Япония потерпела жестокое поражение во Второй мировой войне, лишилась своих заморских владений и перестала быть «материковой империей».
Островная страна — родина японцев
После окончания войны в Японии господствовали пессимистические настроения, обусловленные как самим поражением, так и крахом прежней картины мира. Однако потребность в национальной самоидентификации оставалась острой. И тут на арену выходят этнологи. Этнологам во главе с Янагита Кунио (1875-1962) казалось, что именно природные условия являются ключевым моментом в формировании национального менталитета. В этом отношении они наследуют географический детерминизм правоверных конфуцианцев.
Термин «симагуни» — «островная страна» был одним из наиболее частотных в словаре этнологов. Твердя о том, что островная Япония окружена водной стихией, послевоенные этнологи воспринимали море как преграду, а не как возможность для общения. Однако эта преграда воспринималась в сугубо положительном смысле — как возможность для выработки уникального японского менталитета и стиля жизни. Такой подход как бы возвращал японцев в эпоху Токугава, когда островное положение трактовалось как непреодолимая преграда для для иноземной экспансии.
Закончилась ли дискуссия по поводу того, каким смыслом наполнено понятие «островная страна»? Думается, что нет. В последние десятилетия в общественном дискурсе большой популярностью стало пользоваться понятие «Японский архипелаг», которое обозначает множественные острова с прилежащим к ним морем. Впервые в широкий оборот это понятие было введено премьер-министром Танака Какуэй, который в 1972 году опубликовал книгу «Реформа Японского архипелага». Поскольку в это время Япония стремительно превращалась в экономического гиганта, то в общественно-государственно-этническом дискурсе господствовали в целом оптимистические настроения, под влиянием которых в общественном сознании «увеличивалась» (не могла не увеличиться) и территория страны. Этому осознанию способствовало введение в 1982 году в международное право понятия «исключительной экономической зоны», в связи с чем общая территория Японии, подверженной хозяйственному освоению, значительно возросла. Стали говорить, что хотя площадь японской суши составляет 380000 квадратных километров (60-е место в мире), но с учетом исключительной экономической зоны она занимает уже почетное девятое место.
Желание соотнести человека с территорией, на которой он обитает, видимо, имеет биологическое основание. Меняется человек, под влиянием антропогенного фактора меняется и территория. И теперь из уст японцев мы слышим не только похвалы японской земле и природе, но и призывы к их улучшению. Об этом свидетельствуют и правительственные программы по «улучшению» среды обитания. В 1998 г. была принята пятая после окончания войны программа по комплексному развитию Японии. Эта программа, рассчитанная на выполнение к 2015 году, имеет подзаголовок «Создание прекрасной земли». В преамбуле программы говорится о необходимости «продемонстрировать миру прекрасную землю, на которой живут японцы, которые обладают современной культурой и образом жизни, связанных с особенностями исторического пути и территории, продемонстрировать вызывающие чувство уважения острова-сад, утвердить идентичность нашей страны в условиях глобального мира». Таким образом, мы видим, что и в нашем «рационалистическом» времени находится достаточно места и для мечты о «райском острове».
Проведенный анализ показывает, что представления о размере страны имеют достаточно субъективный характер, обусловленный культурными особенностями, господствующей в тот или иной период картиной мира и эмоциональным настроем эпохи. Именно указанные факторы, а не точно измеряемая «площадь», имеют определяющее влияние на представление о размерности страны в общественном сознании и подсознании.
Литература:
Кодзики. Записи о делах древности. Перевод Е. М. Пинус, Л. М. Ермаковой, А. Н. Мещерякова. СПб., «Шар"-"Гиперион», 1994.
Нихон сёки. Анналы Японии. Перевод Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова. СПб., «Гиперион», 1997, т.1.
А. Н. Мещеряков. Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. М., 2009, «Наталис»
А. Н. Мещеряков. Природа Японии глазами эталонного японца. — «Восточная коллекция», 2012, № 1.
Повесть о доме Тайра. Перевод И.Львовой. М., «Художественная литература», 1982.
Н. Н. Трубникова, А. С. Бачурин. История религий Японии. М., «Наталис», 2009.
Щепкин В. В. Трактат Хаяси Сихэй «Кайкоку хэйдан» как памятник военно-политической мысли Японии эпохи Эдо (1603-1867).
Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб, 2010.
