1
Необычность академической сферы заключается в том, что единственная репутация, которая здесь имеет значение, — это репутация, которая есть у вас в глазах вам подобных. Если вы производитель или торговец, то ваше положение зависит не от того, что о вас думают другие продавцы, а от того, что о вас думают потребители. Если вы политик, то важно, в первую очередь, не то, что о вас думают другие политики, важно то, что думают о вас широкие массы избирателей. Даже если вы режиссер «кино не для всех», то все-таки лучше, чтобы вами восхищались не только другие режиссеры, а еще и какая-то часть публики.
Podolny, Joel M. 2005. Status Signals. A Sociological Study of Market Competition. Princeton University Press
Klein, Daniel. 1997. Reputation. Studies in the Voluntary Elicitation of Good Conduct. Ann Arbor: Universoty of Michigan Press
2
Если вы ученый, то абсолютно не важно, что о вас думают все, помимо других ученых. Академический мир добился невероятной автономии в том смысле, что ученые закрепили за собой право решать, кто чего-то стоит, и отказали в этом праве всем остальным людям, то есть полностью монополизировали эту сферу экспертизы. Они объявили, что все мы, аутсайдеры в их области, не разбираемся в том, в чем разбираются они и только они могут решать, кто хороший ученый, а кто плохой. И в этом смысле наука совершенно необычна. Ученые — это люди, которые озабочены репутацией в узких кругах и почти не озабочены всей остальной репутацией. На принципе автономии и монополии внутрипрофессионального суждения строится распределение, административных, экономических и любых других ресурсов, значимых в академическом мире. Любое легитимное, то есть принимаемое за правильное устройство науки по умолчанию, предполагает, что тем, кто добился наибольшего признания среди коллег, дают все, что они захотят, а остальным достанется то, что останется.
Whitley Richard. 1984. The Intellectual and Social Organization of the Sciences. Oxford and New York: The Clarendon Press, Oxford University Press
3
Еще одна удивительная особенность научной репутации — это то, что она одна из наиболее частных, специфических. Она не включает в себя его оценку как человека целиком, а только человека как исполнителя очень специфических функций. Например, репутация политика — это репутация, которая характеризует человека целиком. Хороший политик — это человек, который способен принимать решения, который разбирается в самых разных вещах, от экономики до сельского хозяйства, но который при этом просто хороший человек. Никто не проголосует за кандидата в президенты, который мучает свою собаку. Никто не поверит, что такой мерзавец будет хорошо обращаться со страной. Но в случае с наукой, это все «вынесено за скобки». Способность устанавливать истину, способность что-то придумывать, что-то изобретать в нашем сегодняшнем представлении автономно от моральных свойств. Поэтому мы не чувствуем никакого диссонанса в том, что мерзавец оказался очень хорошим ученым.
Merton, Robert. 1938. ‘Science, Technology, and Society in Seventeenth Century England.’ Osiris, 4:362-630
4
Основным источником академической репутации является способность производить научный результат, который позволит другим людям произвести новый результат. Ученый признается настолько, насколько он делаете вещи, которые оказываются полезны другим ученым в том, чтобы делать вещи, полезные третьим людям. Научные открытия — это то, что позволяет продвинуться какой-то группе людей вперед. Например, вы изобрели новый способ ставить эксперименты и получать результаты, и много людей пользуются этим способом, для того, чтобы получить нужные им результаты. Но каждый раз, когда они обращаются к вашему изобретению, они воздают вам дань, цитируя, упоминая где-либо, приглашая куда-либо, потому что с этого момента, (с момента, когда они взяли из ваших рук какую-то идею), с одной стороны, они ваши должники, а с другой стороны, их собственная работа хороша настолько, насколько хороша эта идея.
Именно поэтому наука — это та сфера, в которой люди постоянно следят за тем, что делают другие и пытаются высмотреть самые новые и самые лучшие идеи, которые можно поставить себе на службу. Соответственно, им важно отличать хороших производителей от плохих. В этом смысле, научное признание за прошлые достижения — это основной способ ориентации в академической среде. Мы предполагаем, что тот, кто обладает признанием, обычно производит результат, на который можно полагаться и который представляет ценность, и наоборот, больше всего шансов, что, если такой результат будет получен, то именно он его произведет. Последнее очень важно в информационно перенасыщенной среде. Можно, скажем, не тратить время на то, чтобы читать все, что написано по какой-то теме целиком, а только следить за статьями, которые пишет самый известный в данной области человек, потому что мы верим, что он или сам придумает все самое интересное, или, по крайней мере, сразу поймет, когда кто-то другой это придумает. На него можно ставить, в каком-то смысле, как на лошадь. Этот механизм, который Роберт Мертон назвал «эффектом Матфея» в честь евангельского изречения («Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Мф., 25: 29) часто приводит к вопиющей несправедливости, когда всю славу за коллективное или одновременное достижение приписывается тому, кто уже наиболее известен. Им же достаются деньги и прочие ресурсы для будущих исследований, так что даже если исходный отбор был случаен (скажем, кому-то просто повезло поставить правильный эксперимент), разрыв уже не удается сократить.
Merton, Robert K. 1968. «The Matthew Effect in Science.» Science 159: 56–63
5
Появление научной репутации в ее современных формах во многом и есть рождение современной науки. Сейчас считается, что её формирование происходило в XVII столетии, одновременно в Англии и во Франции, хотя Англия вносит более важный вклад. Возможно, нам так кажется, поскольку ученые, которые написали самые важные работы на эту тему, работали в основном с английским материалом. К этим ученым относятся прежде всего упоминавшийся уже Роберт Мертон, и Стивен Шейпен, который написал «Социальную историю правды». И тот и другой говорят, что люди в это время начинают иначе относиться к интеллектуальным результатам, которые они производят и одновременно начинают иначе относиться к результатам, которые производят другие люди. Тогда появляется много идей, прежде никому почти не знакомых — например, борьба за научный приоритет и борьба с плагиаторами, разразившаяся с XVII столетия. Люди, которые понимают, что их репутация зависит от того, насколько они были первыми в совершении какого-то открытия, очень сильно страдают, если кто-то украдет их результаты и опубликует раньше. Сравним это с учеными средневековья или античности, которые часто публиковали свои результаты анонимно или приписывали их какому-то великому философу прошлого. Мы никогда не узнаем, какой вклад внес в геометрию лично Пифагор, поскольку его ученики и ученики учеников несколько столетий подписывали всю свою работу его именем. Индивидуалистическое желание увидеть именно свое имя на обложке было им чуждо. Книга Шейпина прекрасно показывает, как это меняется, на примере эволюции одного человека, Роберта Бойля, того, в честь которого назван закон Бойля-Мариотта. Бойль — сын герцога Корка и владеет несколькими дворцами. Наука для него и многих людей его круга– скорее способ одновременно соблюсти протестантскую заповедь, повелевающую трудиться в поте лица своего, и аристократическую заповедь, запрещающую опускаться до уровня простонародья, занятого обеспечением хлеба насущного. Эксперимент оказывается очень удачный выходом. Они одновременно очень заняты, но труд их возвышенный, лишенный корыстного интереса и служащий благу всего человечества. В начале своей карьеры, Бойль пишет анонимно и часто откладывает публикацию, если ему кажется, что работа не закончена. Он обнаруживает, однако, что его результаты воруют (или ему кажется, что воруют), и под конец жизни он включается в ожесточенные споры о приоритете, иногда весьма неприглядные, с Гуком и другими. При его живом участии создается первый научный журнал, «Философские транзакции королевского общества», который должен служить доской объявлений по поводу того, кто что открыл, чтобы приоритет не вызывал сомнений. Бойль еще не зависит от своей репутации экономически — его социальное положение в глазах современников мало изменится от того, назовут его именем закон или нет — но он уже смотрит на нее как на одну из основных составляющих награды за свои труды.
Shapin, Steven, 1995. A Social History of Truth: Civility and Science in Seventeenth-Century England. Chicago and London: University of Chicago Press
6
С XVII века многое меняется, но, как правило, в том направлении, которое задано уже тогда. Ученые все больше озабоченные репутацией, поскольку она становится и способом обеспечения хлеба насущного. В XVII веке большинство людей, которые занимались наукой в Англии были джентльменами, которые в свободное время ставили какие-то опыты и писали об этом другим джентльменам в журнал. Во Франции возникает новая разновидность ученых, которые были госслужащими, которые получали пожизненные пенсии за то, что оказывали экспертные услуги двору и самим своим присутствием прославляли королевство. Для этих людей академическая репутация была вопросом экономического выживания. Она, как и в Англии, не была, однако, особенно массовой; в Академию попадали единицы, и вряд ли многие начинали свою профессиональную карьеру с мыслями о том, что закончат ее академиками. Массовая академическая профессия появляется лишь с возникновением исследовательских университетов, в начале в Германии, а затем и в других странах в XIX веке. Именно там воспитывается порода людей, которые с самого момента профессионального самоопределения начинают смотреть на академическую репутацию как на синоним карьерного успеха.
Ben-David, Joseph. 1971. The Scientist’s Role in Society: A Comparative Study. New Jersey: Prentice Hall
7
Последнее кардинальное изменение в истории научной репутации происходит тогда, когда рождается большая наука. Наука до последних десятилетий XIX столетия — это деятельность, которой занимаются несколько тысяч людей в Европе и несколько сотен — за ее пределами. Наука тогда была дешевой, в том смысле, что люди со средствами могли заниматься ей за собственный счет или, в крайнем случае, за счет своего университета или богатого мецената, который помогал организовать экспедицию. Но с момента, когда для проведения исследований начинают требоваться атомные установки и спутники, расходы возрастают и довольно быстро достигают нескольких процентов от бюджета. Одновременно, ставки повышаются, и государства вынуждены эти проценты выделять, поскольку иначе их обгонят в гонке вооружений и экономическом росте. Если раньше, однако, деньги можно было раздавать понемногу каждому, кто попросит, то здесь возникает необходимость дать их правильному человеку. На суверенное право ученых выносить оценки другим ученым никто не покушается, но чиновники и прочие аутсайдеры пытаются научиться точно вычислять, какие это оценки. Чиновники обязаны полагаться на формальные показатели, им требуются такие вещи, как индекс цитирования, цифры, которые они способны увидеть и передать другим, и показать, что они приняли правильное решение. Главная тенденция в развитии научной репутации во 2-й половине XX века — это появление формальных методов ее оценки — анализ публикационной активности, индекс цитирования и тому подобные вещи, которые ученые дружно ненавидят.
Whitley, Richard & Jochen Glaser (eds.). 2007. Governance of the Sciences. The Advent of Research Evaluation Systems. Springer
