1
Понятно, что гражданство связано с государством. Но государство — феномен двойственный. С одной стороны, оно предполагает контроль над определенной территорией. Это измерение государства именуют суверенитетом. Я гражданин в той мере, в какой я получаю права и несу обязанности, вытекающие из факта моего нахождения в юрисдикции данного суверена. С другой стороны, государство — это ещё и ассоциация индивидов, некое сообщество, и я гражданин в той мере, в какой я член этого сообщества. Значит, я должен себя с этим сообществом некоторым образом идентифицировать. А из этой идентификации вытекают мои обязательства перед сообществом. Обязательства уже не юридического, а морального свойства.
2
Специфика современной ситуации заключается в том, что эти два измерения гражданства — статус и членство в сообществе (идентичность) — не столько дополняют друг друга, сколько друг другу противоречат. Если гражданство — это членство (причём полноправное членство) в некотором сообществе, то отсюда следует, что если я исключён из сообщества, я не гражданин. Возьмем для примера недокументированных иммигрантов в США из Сальвадора. По паспорту они граждане Сальвадора. Но в Сальвадоре они были лишены всех прав, в том числе права на жизнь. Там в 1970-1980-е шла гражданская война, у людей не было работы, их подвергали пыткам, убивали за их убеждения. Таким образом, будучи де-юре гражданами того государства, из которого бежали, т. е. из Сальвадора, они де-факто его гражданами не являются. И наоборот, после того, как они перебрались в Штаты, они де-факто граждане этой страны, поскольку они там работают, обрастают друзьями, в том числе и среди местного населения. Но де-юре они «нелегалы», то есть совсем не граждане. Что произошло, когда была проведена иммиграционная амнистия, которая легализовала этих людей? Де-факто превратилось в де-юре.
На эту ситуацию можно взглянуть и с другой стороны. Те же выходцы из Сальвадора, уже получив американский паспорт, т. е. став гражданами США, могут сохранить теснейшие связи со страной происхождения. И, как правило, сохраняют такие связи. Они делают регулярные денежные переводы родственникам, жертвуют каким-то общественным организациям в Сальвадоре и т. д. Это значит, что, уже не будучи гражданами Сальвадора де юре, они остаются его гражданами де факто. Но это гражданство в смысле эмоциональной и коммуникационной, а не юридической принадлежности.
Мне это кажется очень любопытным явлением, и о нём сейчас много пишут. Пишут о том, что гражданство — это, прежде всего, идентичность и участие, и его нужно осмыслять в категориях участия, а не в категориях статуса. Поэтому редукция гражданства к формальной принадлежности государству — это устаревший подход.
Sassen, S. 2002 Towards Post-National and Denationalized Citizenship, in Engin F.Isin and Bryan S. Turner (eds.) Handbook of Citizenship Studies. London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage Publications.
Kymlicka, Will, and Norman, Wayne (eds). 2000. Citizenship in diverse societies. Oxford: Oxford University Press.
3
О чем, по сути, идет речь? О несовпадении границ гражданства и границ государства.
В политической социологии и социальной антропологии это явление активно осмысляется. Предположим, я беженец из Турции, и я получаю такой статус во Франции. Во Франции двойное гражданство не запрещено, и я через пять лет получаю французский паспорт. У меня теперь две возможности участвовать в политической жизни: я участвую в выборах и в парламент Франции, и в парламент Турции. И очень часто обе эти возможности реализуются. Поскольку живущие во Франции выходцы из Турции ощущают принадлежность и своей новой родине, и стране происхождения. Далее. Я, будучи гражданином Евросоюза, переезжаю куда-нибудь в Гамбург. Конечно, я не получаю немецкий паспорт, потому что в Германии это очень непросто, но я имею право голосовать на муниципальных выборах. Сегодня многие страны в Европе приняли законодательство, которое разрешает легально проживающим негражданам не только голосовать, но и быть избранными на местном уровне. Таким образом, я становлюсь потенциальным (а возможно и реально активным) членом еще одной политической общности, наряду с названными двумя. Но это еще не все. Предположим, я по происхождению курд. Тогда я, скорее всего, воображаю себя членом курдской нации. У нее нет суверенитета. Но Курдистан как культурная — и, может быть, когда-нибудь в будущем, и политическая — общность живет в моём сердце. И я посылаю деньги борцам за независимость Курдистана, участвую в акциях поддержки курдских повстанцев и так далее. Вот такое наложение друг на друга разных членств, разных «гражданств».
Groenendijk, Kees. 2008. Local Voting Rights for Non-Nationals in Europe: What We Know and What We Need to Learn. Washington, D.C.: Migration Policy Institute.
Bauboeck R., Heller A., Zolberg A.R. (eds.) 1996. The Challenge of Diversity: Integration and Pluralism in Societies of Immigration. Aldershot: Avebury.
4
В литературе последних десяти лет бытуют такие выражения, как «гендерное гражданство», «экономическое гражданство». Первое указывает на членство в воображаемом сообществе женщин, приверженных идеям феминизма. Второе — на членство в какой-нибудь крупной корпорации. Если, я, скажем, работаю в ТНК вроде Microsoft или Toyota, я ощущаю себя членом этой корпорации. Она не просто предоставляет мне множество материальных благ, которые не в силах предоставить государство, гражданином которого я являюсь по паспорту. У этой корпорации есть целый ряд атрибутов квази-государства — и гимн, и герб, и флаг, и символика на всевозможных авторучках, толстовках, посуде. Она культивирует совместные торжества по праздникам, совместное проведение дней рождения и т. д. В результате формируется ощущение причастности этой компании, некая форма лояльности. Чем не «гражданство»? Равным образом эксперты ведут речь о гражданстве «идеологическом» или «субкультурном». Это ситуация, когда люди чувствуют себя членами какого-то воображаемого коллектива — либо единомышленников (скажем, активистов экологизма), либо людей, приверженных одному и тому же стилю жизни (байкеры, хакеры).
Мне, однако, кажется, что мы здесь имеем дело с семантической инфляцией понятия. Гражданство в подобных случаях — метафора. И не стоит этой метафорой злоупотреблять.
5
Если все же вернуться к гражданству как к категории, характеризующей юридическое состояние индивида (т.е. «подданство»), то и в этой плоскости произошел ряд любопытных сдвигов.
Первый — изменение представлений об условиях интеграции выходцев из мигрантской среды. Многие европейские консерваторы долгое время утверждали, что гражданство должно быть венцом интеграции. Мол, сначала докажите, что вы интегрированы, а потом мы вам дадим подарок в виде признания вас гражданами. Теперь философия изменилась. Даже консерваторы сегодня считают, что надо сначала дать человеку возможность получить гражданство, а потом произойдет его/ее интеграция. Без гражданства интеграция невозможна. Человек, у которого нет доступа к тем же правам, которыми обладают остальные, практически обречён на маргинальность. Тем самым увеличивается вероятность его девиантного поведения. И напротив, если он гражданин, он получает доступ к социальным и политическим правам, он чувствует себя включенным в общество. И вероятность успешной интеграции возрастает.
Другой сдвиг — изменение отношения к институту двойного гражданства. Прежде считалось, что двойное гражданство — зло, которого следует избегать. Теперь набирает силу иное мнение. Каковы основные аргументы противников двойного гражданства? Это аргументы безопасности, лояльности, удобства и интеграции. Согласно аргументу безопасности, человек, имеющий гражданство другого государства — потенциальный агент этого государства на нашей территории. Практика, однако, показала, что наличие или отсутствие второго гражданства не является причиной шпионской деятельности. Более того, настоящие разведчики как раз стремятся продемонстрировать, что не имеют гражданства той страны, в пользу которой работают. Согласно аргументу лояльности, нельзя одновременно нести обязательства перед двумя государствами — так же, как нельзя одновременно быть верным двум женщинам. Но, опять-таки, современная жизнь такова, что на каждом шагу опровергает этот императив XIX-ого века. Миллионы мужчин после развода продолжают поддерживать бывшую супругу (и, разумеется, детей от прежнего брака). А есть еще миллионы, которые ухитряются делать это, не оформляя развод. Аргумент удобства гласит, что двойное гражданство создает неразрешимые коллизии для государств — как платить пенсию, в какой армии служить, что делать с детьми от интернациональных браков в случае, если брак распался и т. д. Однако и в этом случае практика показывает, что эти коллизии вполне разрешимы. Наконец, согласно последнему аргументу, сохранение гражданства страны происхождения может помешать интеграции мигранта в национальное сообщество его новой родины. Но и этот аргумент теряет убедительность. Дело в том, что требование отказа от прежнего паспорта часто оказывается трудно выполнимым. Ибо такой отказ сопряжен с множеством неудобств. Например, мигрант, имеющий дачный участок в стране происхождения, в случае утраты гражданства этой страны, будет вынужден либо отказаться от прав собственности, либо платить за нее налоги по шкале, предусмотренной для иностранцев.
Aleinikof, A.T. and Douglas Klusmeyer (eds.) (2000) From Migrants to Citizens: Membership in a Changing World. Washington, DC: Brookings Institution/Carnegie Endowment for International Peace.
Hansen R. and Weil P. (eds) 2002. Dual Nationality, Social Rights and Federal Citizenship in the US and Europe. Oxford: Berghahn Books.
6
Тем самым мы затронули вопрос о том, что происходит с политикой в области гражданства под влиянием иммиграции. Я уже упомянул иммиграционные амнистии. Они предпринимаются на регулярной основе многими государствами. Легализуя вчерашних нелегальных мигрантов, государство признаёт, что, коль скоро эти люди в течение многих лет были включены в экономическую жизнь принимающей страны, они (при условии, что они не занимались преступной деятельностью), доказали свое членство в национальном сообществе этой страны. Они де факто стали членами нации. Еще одно характерное новшество — либерализация правил натурализации. При этом у разных ведомств могут быть свои представления об оптимальной «политике гражданства». Если, скажем, министерство внутренних дел исходит из того, что чем больше контроля — тем лучше, то министерство труда и занятости подходит к проблеме совершенно иначе. Оно, скорее, настроено на максимально простые правила натурализации, ибо, если люди нужны экономике, их следует как можно скорее превращать в граждан. А министерство обороны? Казалось бы, это «силовики», и их точка должна быть близка к точке зрения МВД, но не тут-то было. Например, российские военные говорят: «Киргиз? Отслужи в российской армии — и будешь гражданином России». Разные ведомства — разные политики гражданства.
7
Авторов, разрабатывающих затронутые здесь темы, много. Некоторые наиболее важные имена — Саския Сассен (Saskia Sassen), Александер Алейникофф (Alexander Aleinikoff), Патрик Вейль (Patrick Weil), Рэндел Хансен (Randal Hansen), Райнер Баубек (Rainer Bauboeck) мы уже упомянули, делая ссылки в ходе изложения. Из тех, кто оказался неупомянутым, но должен быть упомянут — Ясмин Сойсал (Yasemin Soysal). Её главная книга, которая называлась «Границы гражданства» («Limits of Citizenship»), вышла еще в 1994 г. За два года до этой книги вышел другой труд, произведший огромное впечатление на ученый мир — это «Гражданство и национальность во Франции и в Германии» Роджерса Брубейкера (Rodgers Brubaker, Citizenship and Nationhood in France and Germany). Труд, впрочем, столь же яркий, сколь и спорный. О полемике вокруг него см.: Малахов В. С. Гражданство и иммиграция в странах либеральной демократии: между идеологией и прагматикой // Общественные науки и современность, 2012, № 4.
