Другой вопрос, что в золотой век не всем удается получить первосортные результаты. Люди, которые занимаются наукой, достигают в ней разных успехов. Их самих и окружающих часто интересует, почему именно они, а не кто-то другой.
В разных областях исследования науки возникло несколько традиций, которые обращаются к этому вопросу. Например, самая распространенная и частая переменная, которой объясняют рост или спад научной активности, — возраст. Благодаря массмедиа и массовой культуре мы усвоили стереотип молодого гения. Мы знаем, что способность к научному творчеству ограничена возрастом. Тот, кто не прославился до тридцати, вероятно, никогда не прославится (если принимать экстремистскую позицию из физики раннего XX века).
В физике раннего XX века мы находим много примеров ученых, прославившихся очень рано: Эйнштейн написал и опубликовал самые значительные работы, когда ему было около двадцати шести; Галуа успел перевернуть математику, погибнув в том возрасте, в котором ему еще бы не дали университетский диплом в России. Эти иконические образцы раннего успеха формируют неутешительный для ученых среднего и особенно старшего возраста стереотип.
Отчасти в отместку, отчасти чтобы дать себе надежду, ученые провели приличное количество исследований влияния возраста на шансы написать важную работу. Результаты получились противоречивыми. Есть явные различия по дисциплинам. У математиков и физиков вероятность написать выдающийся труд в раннем возрасте выше, чем у антропологов или историков (особенно у историков). Но разброс не такой большой, как можно ожидать. Во всех дисциплинах медианная важная работа будет написана в интервал между 35–47 годами (хотя будут выбросы в обе стороны) [1 ]Jones B, Reedy, E J & Weinberg, B. (2014) Age and Scientific Genius. In Simonton, D (ed.) Handbook of Genius. Wiley: 422–450. https://ideas.repec.org/p/nbr/nberwo/19866.html..
Исследовалось, насколько возраст влияет на восприимчивость к научным инновациям. Есть печальный афоризм Планка, что новое учение торжествует не потому, что все в него обращаются, а потому, что сторонники прежнего учения постепенно вымирают. Широко распространена вера, что взрослые ученые не меняют свои убеждения и, однажды сформировав какую-то картину и заявив о себе, следуют ей до самого конца. Многочисленные попытки проверить правдивость этого мнения дали противоречивые результаты. Для социальных наук возраст действительно имеет значение, младшие обращаются быстрее, чем старшие. Для некоторых исследований по естественным наукам закономерности не нашли, а одно даже продемонстрировало отрицательную корреляцию: старшие ученые были более восприимчивы к новым идеям, чем младшие.
Роберт Мертон сказал бы, что молодым нечего терять, а старшие ученые с мировым именем не хотят опускаться ниже той планки, которую задали своими собственными ранними работами. Поэтому старшие ученые могут быть даже слишком восприимчивы к новым радикальным идеям, которые превзойдут все, что они сделали прежде. С этим, видимо, связано широко распространенное и много обсуждаемое в академическом фольклоре явление безумия прежде великого человека, который создает общую теорию всего [2 ]Merton, R. K. (1968) The Matthew Effect in Science. Science 159: 56–63. http://www.garfield.library.upenn.edu/merton/matthew1.pdf..
У художников прогресс часто продолжается на протяжении всей творческой активности, и самые значительные работы создаются уже перед смертью или в очень зрелом возрасте. Тернер написал самые важные и революционные картины уже за шестьдесят, перед тем как полностью потерял трудоспособность. Любой историк искусства приведет массу примеров того, как творческий гений художников продолжал развиваться, приобретая все новые грани, до очень позднего возраста. С учеными не совсем так, и мы толком не знаем почему.
Если говорить о способности делать не теоретические перевороты, а производить просто важные, качественные работы, то исследования показывают, что количество цитирований работ ученого не сокращается с возрастом, но количество самих работ сильно уменьшается. Это может быть частью объяснения: не ум становится невосприимчив или неспособен производить гениальные идеи, но новые обязательства и заботы, пришедшие с признанием, оставляют все меньше времени и возможностей для производства новых идей [3 ]Sinatra, Roberta, Dashun Wang, Pierre Deville, Chaoming Song, and Albert-László Barabási. (2016) Quantifying the evolution of individual scientific impact. Science 354, no. 6312: aaf5239. http://www.sciencesuccess.org/uploads/1/5/5/4/15543620/science_quantifying_aaf5239_sinatra.pdf..
Статьи не становятся хуже, но их становится меньше. Выдающегося человека зовут председательствовать где-нибудь, возглавить редколлегию, занять административный пост, руководить десятками аспирантов, популяризировать науку. Со всех сторон раздаются голоса, которые отвлекают великого человека от производства великого. Наблюдения за публикациями свидетельствуют, что спада в способности производить первосортные работы до шестидесятилетнего возраста в большинстве дисциплин не отмечается.
Переменная, которая накладывается на возраст, — эффект статуса. Другая традиция в социологии науки говорит, что вероятность произвести первосортный результат определяется классом, из которого человек происходит. Многие научные революционеры отличались аристократическим происхождением. Они могли позволить себе рисковать, получали лучшее исходное образование, не боялись остаться без работы, имели собственные средства. С детства они привыкали к мысли, что они не такие, как все, и у них есть особая роль в жизни, поэтому, когда они начинали научную карьеру, они брались за самую сложную задачу, которая была на горизонте. Они не боялись поссориться с научным руководителем.
Студенты, которые знали, что их выживание зависит от того, останутся ли они в ассистентах у авторитарного профессора еще на год, всячески старались ублажить профессора и продолжали развивать его бессмертное учение, даже если сами в него не верили. Студенты, которые считали, что точно пробьются в жизни, легко ссорились с научным руководителем, образовывали раскольнические секты. Хотя часто это заканчивалось ничем, шансы произвести революционную оригинальную работу для них были выше [4 ]Бурдье, П. (2002) Поле науки. S/Λ’2002. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя. http://bourdieu.name/content/burde-pole-nauki..
Если этот аргумент под вопросом, то другой эффект статуса сомнению не подлежит. Статус явно играет в пользу ученого, если это статус учреждения, в котором ученый оказался. Академическое пространство устроено иерархически. Есть признанные центры и периферии. И те и другие по умолчанию ждут, что самые важные открытия будут сделаны в центре. Поэтому ученые периферии не склонны слушать друг друга. Они внутренне готовы к тому, что вокруг них не случится ничего важного, а настоящее знание придет из центра, где происходит настоящая интеллектуальная жизнь. Люди в центре уверены, что если кому-то предстоит совершить революцию, то именно им: у них больше ресурсов и возможностей, меньше преподавания и больше времени для занятия наукой. Старт может быть очень важен.
Ученые из ведущих университетов публикуют больше работ, но не потому, что ученые, которые публикуют больше работ, попадают в хорошие университеты, а потому, что, оказавшись в более благоприятной обстановке, с большей зарплатой, возможностями и количеством времени, люди начинают публиковаться [5 ]Allison, P. D. & Long, S. (1990) Departmental Effects on Scientific Productivity. American Sociological Review, 55(4): 469–478..
Похожие по публикационным карьерам ученые практически неотличимы. Если же один ученый попал в хороший университет, а второй — в плохой, в дальнейшем они будут демонстрировать расходящиеся публикационные траектории. У того, кто попал в хороший, будет все больше работ, и они будут цитироваться все чаще, поскольку люди вокруг будут верить, что он написал хорошую работу. Создается кумулятивный эффект: раз предыдущую статью хорошо цитировали, следующую хотя бы с интересом прочитают. Это ничего не даст, если следующая статья плохая. Но если статьи одинаковые по качеству и одну из них выпустил ученый из ведущего университета, а вторую — ученый из периферийного, то преимущество на стороне первого.
Даже если изначально статус распределяется случайно, он становится важным преимуществом на протяжении последующей исследовательской карьеры. Почти случайные события в ранней сортировке ученых могут сильно сказаться на дальнейшей биографии. Хотя, согласно исследованиям, не настолько сильно, как можно было бы опасаться. Высокая степень цитирования статьи не гарантирует, что следующие статьи, подписанные тем же именем, будут много цитировать. Длинная серия статей, которые не цитировались вообще, не исключает, что одну из следующих статей будут цитировать много. Но зато предыстория сильно повышает вероятность появления этой следующей статьи. Если ученый опубликовал какое-то количество неудачных статей, вероятность, что он больше не опубликует ничего, высока, даже если ученый остается преподавателем и остается где-то в академическом мире.
Еще один фактор, о котором часто говорят в истории науки, — маргинальность. Распространено утверждение, что выдающиеся открытия делаются людьми, мигрирующими из одной академической области в другую. Они приносят с собой свежие подходы и методы, свежий взгляд. Они пишут свежие работы, поскольку их подход абсолютно новый для той области, в которую они пришли. Традиционный способ написать биографию научного инноватора — показать, как он или она принесли с собой новый подход, нетипичный для области, в которой они оказались (иногда против своей воли).
Самый живописный пример такого рода — Фрейд, который мечтает стать генералом, но, как еврей, не имеет никаких шансов в австро-венгерском генеральном штабе того времени. Затем он мечтает стать писателем, но и это не удается из-за антисемитизма или по другим причинам. Тогда с горя он решает побыть врачом — приличным физиологом. Но со своими задатками генерала, желанием командовать своей армией (хотя бы интеллектуальной армией учеников), неудовлетворенным литературным стремлением он преобразует психологию. Вначале он еще притворяется физиологом, но потом вокруг него возникает психоанализ.
А теперь представьте, что в 1914 году австро-венгерский генеральный штаб возглавляет пятидесятивосьмилетний фельдмаршал Фрейд. История XX века могла бы быть написана совершенно иначе. Но теория говорит, что как фельдмаршал Фрейд мог бы быть довольно бездарен. Он создал нечто абсолютно новое, невиданное прежде, потому что привнес свои неудовлетворенные амбиции в новую область.
Тезис о маргинальности пытались проверить много раз. Он подтверждается. Чем больше человек стабилизируется в одной области, тем меньше у него шансов произвести прорывную работу. Мы не можем сказать, что является зависимой переменной. Возможно, более талантливые люди просто легче меняют разные области, потому что им становится скучно там, где они были прежде.
Разные исследования подтверждают, что разнообразие источников, которые статья цитирует, типичность комбинации литературы хорошо предсказывают влияние отдельной статьи, измеренное цитированиями. Внутри традиции, где все цитируют одни и те же статьи, иногда появляется структурная дыра — работа, которая цитирует два корпуса литературы, никогда не цитировавшиеся вместе. Иногда это очень плохо, это хищнический журнал, который цитирует всех случайно. Но во многих случаях это очень хорошо. Человек впервые рекомбинировал какие-то элементы, которые прежде никогда не сочетались. В этом смысле не самые благоприятные для ученых жизненные обстоятельства могут стоять за самыми важными революциями в науке [6 ]Bertsimas, Dimitris, Erik Brynjolfsson, Shachar Reichman, and John Silberholz. (2015) OR Forum—Tenure analytics: Models for predicting research impact. Operations Research 63, no. 6: 1246–1261. http://www-personal.umich.edu/~josilber/paper_OR_submission3.pdf..
