Вместе с тем, несмотря на то что сам этот термин не слишком конвертируем в случае, допустим, западного философского сообщества, тем не менее сама та смысловая реальность, которая за этим термином стоит, там, конечно же, присутствует. Просто используются другие термины, причем в разных европейских странах разные. Допустим, немцы больше тяготеют к терминологическому разделению на модерн и постмодерн. Французы приемлют термины «структурализм» и «постструктурализм». Так или иначе, с теми или иными оговорками и уточнениями речь идет о кальке той смысловой пары, которая имеет место в случае отечественного разделения на классическую философию и неклассическую.
Если отвлечься от самих терминов и немного подискутировать на тему оправданности разделения, то и здесь единого мнения нет. Многие философы, в том числе современности, не приемлют этого разделения, исходят из того, что философия достаточно целостна в своей основе. Как дисциплина она имеет четкие дисциплинарные рамки, ограничивающие ее от других потенциальных областей знания, и говорить, что она внутри себя имеет такое драматическое, фатальное разделение на какую-то классику и неклассику, не совсем верно.
В действительности философия идет единым путем и имеет, конечно же, некий исторический вектор, но в целом являет собой довольно-таки единую направленность мышления. Как правило, такое представление бытует в рамках аналитической философии. Она тоже очень авторитетна, успешно развивается в современности и сама себя считает наследницей единственной классической философии, но, встречая какие-то иные разновидности, иные способы философствования, не готова посчитать эти области рефлексии философией вообще. Считает разновидностью, может быть, литературы, может быть, сферы искусств, но не вполне философией.
Напротив, что касается так называемой континентальной философии, европейской философии, то она приемлет разделение на классический период и неклассический. Но нужно сказать, что ряд мыслителей опять же вполне резонно и аргументированно указывают на то, что какой-то жесткой, четко прочерчиваемой исторической линии, которая отличала бы один период от другого, нет. В любую эпоху, когда существовала и развивалась философия, были очаги некой официальной философии и маргинальной. И эта диспозиция, авангард и нечто, протекающее на полях или за скобками, — это и есть то самое разделение на классическую и неклассическую, очень условное, поэтому никаких хронологических рамок не может и не должно быть.
Я как философ, так или иначе интересующийся этим разделением, в общем-то признаю и приемлю все эти критические доводы, они в определенной степени верны. Но, как мне кажется, в какой-то момент времени ключевые установки философского способа мышления трансформировались таким образом, что наиболее влиятельными и употребимыми стратегиями стали те, которые созрели как нечто специфическое. И достаточно явственно видно, чем они отличаются от предыдущих стратегий. Можно очень четко увидеть, что они себя идеологически противопоставляют всем стратегиям, которые были раньше. Я думаю, что такое положение дел является достаточным основанием, чтобы все-таки говорить о том, что есть некая граница, ее можно обозначить и даже описать, в чем эти различия заключаются.
Я вкратце назову основные. В первую очередь неклассическая философия противопоставляет себя предыдущей и по теоретическим основаниям, и по социально-политическим. Теоретические основания — это действительно ключевые трансформации с точки зрения познавательной логики. Классика исходила из того, что наблюдатель, исследователь, так называемый философский субъект, тот, кто познает, занимает привилегированное положение, обладает неким инструментарием, который не вполне принадлежит тому миру, который он исследует. Это классическая философия в своей фундаментальной познавательной основе — эпистемологии (эпистемология — это философский раздел, который описывает, как выстраивается возможная технология получения знания).
Классическая эпистемология считала, что субъект является неким выделенным наблюдателем. Одна часть классической философии придерживалась мнения, что он просто не заинтересован и отражает, другие полагали, что он, наоборот, моделирует то, что потом будет познавать. Тот момент, что при этом непонятно, является ли он частью мира или нет, как-то даже не оговаривался. Неклассика будет настаивать на том, что он является непосредственно частью этого мира, он вмонтирован в этот мир. Поэтому сама познавательная субъект-объектная модель, являющаяся добротной, классической и по сию пору в эпистемологии использующаяся, содержит в себе ряд даже логических противоречий. Нужно понимать, что субъект познания и объект познания не находятся на разных островах и полярным образом не разведены. Субъект познания каким-то образом включен в сам мир, который должен стать объектом познания, и поэтому возможная система познания является гораздо более сложной, чем считала классика.
Вкратце, каким образом это усложнение можно себе представить схематически. Человек, с одной стороны, в процессе познания трансформирует мир, и сама трансформация становится частью этого мира, которую предстоит познать. То есть речь не идет о том, что мир уже готов для того, чтобы человек пришел и познал. Познание меняет мир и этим неким новым измененным шагом представляет собой новый материал для изучения.
Короткая иллюстрация, которая могла бы показать, как это происходит в современности и о чем думают устремленные в будущее философы, — это многочисленные дискуссии об искусственном интеллекте. Создание роботов — возможных антропоморфных копий — напрямую является достоянием такого способа понимания мира. Современный философ считает, что может создать некую свою копию, которая станет частью мира, и в тот момент это будет уже не совсем тот мир, который человек застал до создания своей копии. Возникают сложные, парадоксальные рассуждения на тему того, где заканчивается человек, когда появляются роботы, продолжает ли он оставаться привилегированным исследователем или уже робот будет таковым. Граница между познающим и познаваемым стирается, мы начинаем мыслить спиралевидным образом: на каждом витке мы делаем новый мир, но наблюдаем его в виде внешнего.
Последнее, что тут можно упомянуть, — знаменитый антропный принцип, которым пользуются ученые. Он тоже является наглядной иллюстрацией к этой идее. Ученые начинают думать, почему именно человек появился в этом физическом мире. Вероятно, эта связь человека с внешним миром не является мертвой схематикой, когда наблюдатель приходит откуда-то, спускается на парашюте и застает мир готовым для того, чтобы человек его изучал. Видимо, этот мир готовился к тому, чтобы в нем появился человек как наблюдатель, который увидит этот мир.
Политические и идеологические мотивы тоже очень важны в понимании того, почему этот перелом произошел, и они более наглядны. Речь идет о драматических, глубоко трагических событиях, постигших человечество в XX столетии, а именно об опыте двух мировых войн. Из них интеллектуалы Европы вынесли важнейший урок: весь опыт философствования, являющийся наследием западноевропейской рациональности и давший в качестве своего главного продукта идеалы Просвещения, оказался несколько скомпрометирован. Замечательная колыбель западного просвещения, если мы говорим о Германии, оказалась беззащитной перед вирусом нацистских идей. Пафос западной философии всегда состоял в том, что если мы делаем ставку на рацио, то можем обезопасить себя от помрачений, что рациональность сращена с нравственным началом и неизбежно ведет в сторону света. В XX веке стало ясно, что классическая рациональность с этими задачами не справляется, и после этого начался опыт переосмысления именно этих рациональных установок. Предпринималась попытка понять, что в старой рациональности не так и может ли быть некоторая новая рациональность, которая теперь предоставит лучшую защиту.
Если говорить о социально-политическом направлении, то эта дискуссия не закрыта. По сию пору в философии ведется мучительный поиск возможного противоядия от этих помрачений. И каждый раз получается так, что вроде мы уже подошли вплотную, что выработали такую стратегию, которая нас страхует, но нет, всякий раз понимаешь, что, похоже, и в ней содержатся некоторые опасности, подводные камни. Некоторые философы даже исходят из того, что, по-видимому, рациональность вообще не является тем способом, который может оказаться помощником, и его надо искать в других местах.
