Другое дело, что само понятие оказывается очень сложным, очень многозначным. Во-первых, мы не можем опереться на язык эпохи, потому что в годы Французской революции различные политические группировки у власти постоянно сменяли друг друга, едва ли не каждая называла своих предшественников контрреволюционерами, едва ли не каждая оправдывала так свой приход к власти. Обвиняли друг друга не только в абстрактной контрреволюции, но и в стремлении поддержать или восстановить монархию. И так будет вплоть до самого конца революции, то есть даже Робеспьера обвиняли в том, что он хотел произвести переворот, жениться на дочери короля и стать королем Франции. Также, в принципе, язык эпохи, конечно, очень размыт, потому что аристократом могли называть кучера, если он выступал за монархию.
Кроме этого, возникает очень большой вопрос: те, условно говоря, простые люди, которые выступали против революции, против республики, — они контрреволюционеры? Вот было восстание в Вандее, на западе страны, где крестьяне в определенный момент поднялись и стали требовать, чтобы Париж не вмешивался в их дела. Они выступают против революции или они выступают против других конкретных вещей? Те же самые жирондисты, которые поднимают мятеж, после того как монтаньяры исключают их из Конвента. Они кто? Контрреволюционеры? Вроде бы нет: они продолжают выступать за республику, они признают все завоевания революции. Как быть с ними тогда?
Поэтому в свое время английский историк Колин Лукас придумал такой термин — «антиреволюция». И он предложил разделять антиреволюцию, то есть некое неосознанное и неотрефлексированное выступление против революционного режима или против каких-то фрагментов этого режима, и собственно контрреволюцию, то есть выступление осмысленное и нацеленное на то, чтобы повернуть время вспять. Именно поэтому обычно все-таки контрреволюционерами называют роялистов, сторонников возвращения монархии, королевской власти. По-другому, оказывается, очень сложно.
Но если сказать, что контрреволюционеры — это роялисты, то ситуация, конечно, станет проще, но несущественно. Людовик XVI, который, очевидно, должен был возглавлять роялистов, король Франции, как известно, одно за другим одобряет все решения Учредительного собрания. Он одобряет Декларацию прав человека и гражданина, он одобряет отмену титулов, в том числе дворянских, он одобряет Конституцию 1791 года, уничтожившую тысячелетнюю французскую монархию в том виде, в котором она существовала. А он тогда кто? Контрреволюционер, если он эти революционные решения одобряет? Поэтому здесь тоже появляется дополнительная сложность.
Причин такого поведения короля было множество. Прежде всего, конечно, сам характер, то есть Людовик не был, как мы бы сказали сегодня, харизматическим лидером, способным мгновенно реагировать на изменения обстановки, способным повести за собой людей против революции. Он был человеком очень мирным, абсолютно несклонным проливать кровь, абсолютно несклонным воевать со своими подданными, тем более что он основывался на единственном историческом примере, который был ему доступен, — это история английской революции.
Карл I Английский выступил против парламента, развязал гражданскую войну и закончил жизнь на эшафоте. Естественно, Людовик XVI стремился сделать все, для того чтобы этого не произошло. Так продолжалось примерно до 1791 года, когда Людовик осознает, что он фактически является заложником в руках своих подданных, он лишается свободы передвижения, за ним наблюдают в королевском дворце, и он решает в июне 1791 года бежать из страны. Бежит из страны он вместе с одним из своих братьев, графом Прованским — впоследствии он тоже станет королем под именем Людовика XVIII. Другой брат короля, граф д’Артуа, будущий Карл X, эмигрировал сразу после взятия Бастилии, он был уже за границей, и вот два других брата решают к нему присоединиться. Причем они постарались сделать так, чтобы не было ощущения, что король бежит. Он должен был отправиться на восток Франции, на северо-восток, там встретиться с верными ему войсками, которые должны были в условленное время приехать в условленное место, и с этими войсками, опираясь на вооруженную силу, вернуться уже обратно и подавить революцию.
Граф Прованский бежит благополучно: он ночью вышел из своего дворца, никому ничего не сказав, взяв с собой только одного приближенного, и он благополучно уезжает. А король с королевой бегут вместе, вместе с детьми, вместе со слугами. Заказывается специальная огромная карета, и известный писатель Стефан Цвейг в одном из своих произведений написал, что забыли только королевский герб на дверце кареты изобразить, потому что в общем она, конечно, привлекала к себе внимание.
Короля узнают в местечке Варен. Есть разные версии, почему его узнали: кто-то пишет, что по монете, кто-то пишет, что по гравюре, поскольку ехала семья вместе. И короля под конвоем возвращают в Париж. А Учредительное собрание, испугавшись того, что короля нет на месте, уже объявило о том, что король бежал. Это пытаются как-то завуалировать, но в общем авторитету монархии был, конечно, нанесен смертельный удар. И впоследствии, когда в августе 1792 года монархия пала, когда произошел штурм королевского дворца 10 августа, и тогда король тоже не смог ничего противопоставить революции. Дворец охраняли швейцарские гвардейцы и дворяне, которых призвали на его защиту. Посреди штурма король, не отменив своих распоряжений, никому ничего не сказав, переходит под защиту Законодательного корпуса, дворяне погибают, швейцарцев разрывает озверевшая толпа, и до сих пор, на мой взгляд, один из самых трогательных швейцарских памятников — это лев, поставленный в память как раз о гибели этих швейцарских гвардейцев.
Король с семьей оказывается в тюрьме. Национальный конвент объявляет республику, судит, его приговаривают незначительным большинством голосов к смертной казни. В октябре 1793 года его жена, Мария-Антуанетта, взойдет на эшафот, и после смерти Людовика XVI королем провозглашают его сына, Людовика XVII.
Людовик XVII был провозглашен королем формально, но, естественно, править он не мог, так как находился в тюрьме. Множество страшных историй, особенно уже после революции, рассказывалось о том, что его отдали на воспитание сапожнику, который учил его пить, ругаться, он свидетельствует против своей матери… Но в любом случае, конечно, руководить он ни при каких условиях ничем не мог, и контрреволюционное движение фактически остается без лидера, оно вынуждено было действовать от имени Людовика XVII. Действовали два его дяди — граф Прованский и граф д’Артуа. Но до 1795 года, когда Национальный конвент объявляет о том, что Людовик XVII скончался в тюрьме, руки их были, конечно, связаны.
Здесь тоже есть множество всяких историй о том, что он не скончался, а сумел бежать, несколько десятков человек потом претендовали на это, и были даже судебные процессы, где люди требовали признать их вот этим спасшимся мальчиком. Так или иначе, в 1795 году Людовик XVIII объявляет о том, что он взошел на престол, и с этого момента, конечно, перед контрреволюцией открываются совершенно новые возможности.
1795 год. Массовая усталость от революции. Массовые роялистские настроения внутри страны — настроения стихийные, то есть не то чтобы люди мечтали отдать свои жизни за покойного Людовика XVI или за царствующего Людовика XVIII, но все чаще начинаются разговоры о том, что раньше-то было хорошо, спокойно, никого не убивали, был хлеб, никто не голодал… Людовик, конечно, об этих настроениях знал, и перед ним стояла задача контрреволюционное движение сплотить, потому что оно было расколото организационно, были самые разные центры контрреволюции. Оно было расколото идейно: часть выступала за конституционную монархию, часть — за возвращение старого порядка, часть — за компромисс между старым и новым.
И Людовик XVIII, всходя на престол, понимает, что теперь нужно начинать действовать, благо условия для этого очень благоприятные. Другое дело, что те расклады, которые существовали до того, приходится пересматривать, потому что долгие годы роялисты, конечно, рассчитывали на то, что они придут к власти за счет интервенции иностранных держав, Австрии и Пруссии прежде всего. Пока военные действия развивались успешно, ведь против Франции воевала едва ли не вся Европа. Антифранцузская коалиция была огромной, и Россия в том числе в нее входила.
Но к 1795 году войска интервентов уже отброшены за пределы французских границ, Франция заключает мир с рядом стран, и приходится делать ставку либо на то, что роялисты победят на выборах, либо на государственный переворот с участием какого-нибудь генерала. Людовик XVIII чувствует, что ему необходимо как-то провозгласить, рассказать о своих взглядах. Он издает специальную декларацию — тогда он был в Вероне, на территории итальянских государств, на территории Венеции, — он издает декларацию, но она оказывается неудачной. В ней увидели — не совсем, правда, справедливо — стремление восстановить старый порядок. И Людовик понимает, что он должен корону не просто завоевать, а в определенном смысле эту корону купить. Он должен купить ее теми уступками, на которые придется пойти ради того, чтобы французы и французские политики в том числе его приняли, потому что хорошо было бы опереться на те политические элиты, которые выдвинулись в ходе революции.
И вот между 1795 и 1799 годами он разрабатывает огромный комплекс документов, которые как раз показывают, что он готов пойти на уступки. Он заявляет об амнистии, он заявляет о том, что готов дать стране конституцию, он заявляет о том, что готов сохранить должности за теми, кто выдвинулся в ходе революции, если они принесут ему клятву верности, готов реформировать старый порядок, готов сохранить на время революционную систему законодательства в налоговой сфере. То есть это был действительно очень обширный и очень убедительный проект компромисса.
На этом фоне роялисты дважды выигрывают выборы, в 1795 и 1797 годах. Но оба раза республиканцы не дают им прийти к власти: в 1795 году не объявили выборы в новый Законодательный корпус целиком, то есть роялисты заняли лишь небольшую часть этого корпуса, а в 1797 году выборы кассируются за счет государственного переворота, роялисты изгоняются из Законодательного корпуса, и значительное их число высылается из страны.
Король начинает искать генерала, на которого он мог бы положиться. Поиски эти оказываются по разным причинам неудачны, но в 1799 году такой генерал к власти приходит — Наполеон Бонапарт, но он совершает переворот совершенно не в интересах Людовика. И когда Людовик пытается с ним договориться и предлагает ему лавры английского генерала Монка, то есть реставратора монархии, Наполеон довольно презрительно отвечает ему отказом.
И здесь, естественно, начинается совершенно другая история, здесь оценки в историографии очень разные, потому что часть историков говорит о том, что это и есть, собственно, контрреволюция, ведь Наполеон возрождает империю, возрождает квазикоролевскую власть, отменяет республику. Часть историков говорит о том, что нет, ничего подобного, это продолжение революции, а часть историков вполне, на мой взгляд, разумно говорит о том, что Наполеон сумел найти тот компромисс между республикой и монархией, который не сумели найти роялисты.
