Иногда, когда говорят «русский космизм», включают в это понятие буквально все, начиная от Платона и заканчивая Владимиром Соловьевым. Платон — понятно, тоже ведь русский философ, писал о космосе. Не все, где есть космос, космизм. Понятно, что космос (в переводе с греческого «украшенный) — это мир, и любая философия занимается миром, занимается бытием, занимается to ontos, но совсем необязательно от этого становится русским космизмом.
Русский космизм — это определенное направление русской философии, которое я бы обозначал как проектная философия. То есть это философия воплощенного общественного идеала, конечного идеала. «О конечном идеале» — так называется работа Николая Сетницкого, изданная в русском Харбине в 1927 году, где он, полемизируя с Новгородцевым, говорит, что общественный идеал не может быть неким нереализуемым магнитом, который притягивает к себе историю. Идеал должен быть воплощенным здесь и сейчас, в истории.
Какой идеал? Идеал человеческого бессмертия, идеал воскрешения мертвецов, идеал продления человеческой жизни за счет либо удлинения ее срока, спасения от смертельной болезни, либо возвращения умерших на эту землю путем неких технологических, научных манипуляций, либо перенесения человеческой жизни в межзвездное пространство, освоения космоса, освоения космических пространств. Собственно говоря, там, где философия становится практической философией, реализованной в виде такого фантастического проекта, мы можем говорить о наличии элементов космизма.
И здесь, конечно, основателем, основоположником русского космизма необходимо считать Николая Федорова, библиотекаря Румянцевской библиотеки в Москве, который придумал «философию общего дела». Так назывались два тома его сочинения, изданного посмертно его учениками Кожевниковым и Петерсоном. Один из этих томов был издан в городе Верный (Алма-Ата).
Сам текст Федорова — у него было много текстов, он писал один мегатекст — назывался «Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства». О том, что необходимо сделать, чтобы человеческий род снова стал братским. Чтобы люди стали братьями. А как же люди могут быть братьями, когда их отцы умерли, когда их отцы истлевают в могиле?
И для того, чтобы осуществилась некая высшая справедливость, необходимо заниматься наукой, необходимо овладеть всеми атомами природы и вернуть эти атомы в надлежащее состояние, чтобы победить смерть. Федоров называл это регуляцией природы. Регуляция природы включает в себя множество наук, в том числе такие экзотические науки, как метеорология, о которой говорил Федоров. То есть мы должны научиться владеть небесными явлениями, мы должны подчинить себе дождь, грозу, мы должны низвергнуть воду на землю, когда засуха, когда есть угроза урожаю. Мы должны регулировать космос с помощью достижений науки и, в частности, с помощью того, что человечество тратит себе во зло, — с помощью оружия.
Есть две вещи, которые ненавидел Федоров: гонка вооружений, как бы мы сейчас сказали, и женские «штучки-дрючки», косметика.
Вместо того чтобы тратить средства, тратить силы на борьбу со смертью, человечество бессмысленно тратит свои силы и ресурсы на украшения для женщин и на производство вооружения. Необходимо сделать это средством для более благих целей, именно для приобретения человеком его бессмертия.
Это отношение к отцам Федорова, эта безумная идея, которая являет собой смесь позитивизма и такого экстатического, пасхального христианства, христианства воскресения, которую можно обозначить как магический позитивизм, дала на самом деле в его творчестве очень много интересных артефактов, потому что, вообще говоря, Федоров — блестящий аналитик культуры. Он говорит о музее, он говорит о кладбище, он говорит о Кремле, он говорит о человеческом теле, даже о татуировках, которые человек наносит на свое тело («Не забуду мать родную»). То есть это некий факт памяти, тело становится книгой памяти, в которую мы пишем некие таинственные письмена.
И, собственно говоря, к культуре можно отнестись как к своеобразной дарохранительнице, сокровищнице, собирающей артефакты, связанные с человеческой памятью. Почему человек хоронит своих покойников? И почему культура, религия начинаются там, где человек хоронит своих покойников? Потому что это мысль о бессмертии. Он их не просто так хоронит, чтобы утилизировать никому не нужные тленные тела. Он их тайно хоронит, он их помещает в особое место, для того чтобы обеспечить им возможную загробную жизнь и возможное воскресение.
Учение Федорова, которого Булгаков назвал загадочным мыслителем, оказалось очень востребованным и при его жизни, потому что им восхищался и Толстой, и Достоевский, и Владимир Соловьев, который назвал Федорова своим учителем, а его учение — первым шагом в осуществлении практического христианства. И масса последователей после смерти, после ухода Федорова, — например, Константин Эдуардович Циолковский, один из представителей русского космизма и отец русской космонавтики.
Что такое космонавтика? Давайте построим ракету. То, что воскресим людей, — это уже понятно. Но как они все на Земле поместятся? Надо осваивать другие планеты. Надо переселять их на Луну, на Марс. И Циолковский непосредственно продолжает идеи Федорова, оказывается основоположником космонавтики, показывая одну из целей освоения космоса — продолжение земной жизни.
Александр Леонидович Чижевский, друг Циолковского, человек, который тоже прожил некоторое время в Калуге, получил множество образований — он был и доктором истории, и написал диссертацию на тему «Физические факторы исторического процесса», и механико-математический факультет окончил, и естественный факультет. И в своих трудах, которые некоторые считали гениальными, выдвигали его на Нобелевскую премию, а другие считали его полным шарлатаном, занимался проблемой гелиофизики, то есть влияния Солнца на нашу земную жизнь.
Есть определенные циклы эпидемий на Земле, есть всплески некой социальной активности. В какой-то период люди вдруг становятся более пассионарны — устраивают революции, войны. Все это кроется в некоем факторе Z, то есть в глубинных сферах Солнца, которое влияет на земную жизнь. И Чижевского можно назвать философом Солнца.
В знаменитом фильме Александрова «Весна» есть некий профессор, который создает Институт Солнца. Это 1937 год. Я не знаю, можно ли с достоверностью сказать, но этот профессор может быть намеком на фигуру космиста Чижевского.
Другая его сфера — это аэроионизация. Он ставил опыты с ионизацией воздуха и, осуществляя эти опыты у себя дома на живых существах, стремился доказать, что положительные ионы отрицательно влияют на живых существ, а отрицательные ионы, напротив, влияют положительно.
Он создал лабораторию, которая существовала в 1930-х годах, которая потом была закрыта советской властью как шарлатанская, где он разрабатывал идею ионизации различных публичных пространств. Более того, после того как она была закрыта, Чижевского приняли на работу как главного ионизатора Дворца Советов, который должен был быть построен на месте Храма Христа Спасителя, там, где сейчас снова находится Храм Христа Спасителя. То есть это огромное здание 300-метровой высоты, где должны были находиться Публичный зал заседаний, Верховный совет и так далее, Чижевский должен был ионизировать.
Судьба этого ученого, философа, поэта, который вошел в историю русской поэзии, стал выдающимся русским поэтом, художника, написавшего более 300 картин, которые продавал для того, чтобы осуществлять свои опыты и финансировать свои научные исследования, — это тоже судьба одного из представителей русского космизма.
Валериан Муравьев, который был клерком, офисным чиновником, но писал трактат «Овладение временем». Время — это некая физическая реальность, это некая субстанция, которую мы можем использовать так, как мы хотим.
Если человек — демиург, если человек — творец, если человек — это такое фихтевское эго, которому подвластно все, то, наверное, и время подвластно человеку.
Мы можем его повернуть вспять, мы можем его ускорить. «Время, вперед!» — так называлась симфоническая сюита Свиридова, с которой начиналась программа «Время» в советскую эпоху. Валериан Муравьев считал, что мы способны быть хозяевами времени и использовать это в научной организации нашего труда. Сама идея НОТ, научной организации труда, — это тоже идея, присутствующая у космистов.
Кроме этого, сидя в своем офисе, в 1920-е годы Валериан Муравьев писал гностический трактат, который недавно опубликовала по архиву отдела рукописей Ленинской библиотеки Анастасия Георгиевна Гачева, замечательный исследователь русского космизма, — трактат «София и Китоврас». Это одна из немногих законченных русских мистерий, где мы видим традиционный образ Софии Премудрости Божией, которая вступает в некий историософский контекст, в том числе осмысляется ее роль в революции и так далее.
Интерес к космизму — это последний фактор русской философии, который исчезает в 20-е годы, потому что возникает масса кружков, масса сект, пытающихся совместить Федорова и его последователей с марксизмом. Даже возникает целое течение — федоровомарксизм. Потому что, вообще говоря, и марксизм, и федоровство — это практическая проектная философия.
Интересно, что они же первые и возвращаются в контекст русской философии. Первое издание религиозного русского философа в серии «Философское наследие» происходит в 1981 году. Светлана Григорьевна Семенова, замечательный филолог и философ, исследователь творчества Федорова, Тейяра де Шардена, выпустила этот том в «Философском наследии», когда вообще сам разговор о русской философии еще был под запретом, когда не переиздавались труды Соловьева, Бердяева, Розанова, Шпета. Федорову первому дали возможность вернуться в общественное пространство. Потому что, несмотря на религиозные идеи, которые существовали у Федорова, на упоминание Иисуса Христа, Пасхи, Воскресенья, это был практический философ, который давал человечеству конкретную задачу: давайте победим смерть, давайте воскресим мертвых. А о том, что для большевиков, пришедших на гребне революционного переустройства мира, задача победы смерти была не последней, свидетельствует и сам Мавзолей.
Ведь Ленина захоронили не только для того, чтобы трудящиеся могли с ним попрощаться, но и для того, чтобы этот труп стал, по сути, первенцем из мертвых, для того, чтобы была возможность его последующего воскресения. Для этого же был создан Институт крови, где Богданов проводил эксперименты по переливанию крови с целью омоложения человека.
То есть федоровство, космизм стало элементом практической философии. Здесь, конечно, необходимо упомянуть Георгия Владимировича Вернадского, одного из ярчайших представителей русского космизма, с его учением о био- и ноосфере как сфере, которая позволяет регулировать отношения живой материи и неживой, изменять тектонические пласты Вселенной с помощью человеческого разума. Поэтому русский космизм сегодня оказывается весьма популярной темой не только среди философов, но и среди политиков, среди практиков и среди разного рода маргиналов.
