— Каков сегодня взгляд нейроэкономистов на природу денег?
— Нейроэкономисты Стивен Ли и Пол Уэбли писали, что у денег — двойственная природа, они одновременно являются инструментом для достижения цели и наркотиком. Дуализм денег иллюстрирует то соображение, что предмет, который изначально не имеет биологической природы, может стать мощным нейробиологическим стимулом. Именно такой подход — изучение денег в качестве вознаграждения — закрепился в нашей науке.
Но вознаграждение — не единственная роль денег. Они вызывают в мозгу разные нейронные процессы, которые не сводятся к одной только вознаградительной роли артефакта. Должно существовать что-то, что делает деньги в различных культурах универсально признаваемыми. Нейроэкономистам следует (и я не думаю, что это было сделано) попытаться понять, как мозг приписывает ценность — сакральную, экономическую, символическую — чему-либо материальному. Мы должны рассмотреть нейронные процессы вне идеи о деньгах как о стимуле. Как мы начинаем считать ценным тот или иной объект, первоначально не имеющий ценности? Когда вы глядите на деньги, у вас активируются те же зоны мозга, что и при восприятии, скажем, еды или лиц других людей. Это наводит на мысль о том, что мозг, чтобы обрабатывать символические или абстрактные аспекты денег, обращается к тем нейронным связям, которые уже были когда-то установлены для обработки других природных явлений.
— Удается ли ученым выявить нейронные процессы, связанные именно с распознаванием денег?
— Можно вспомнить одну из старых психологических школ — «New Look Psychology». Джером Брунер, один из ее самых ярких представителей, в 1947 году провел эксперимент, в котором бедным и богатым детям показывали монеты разного номинала. Их просили оценить размер этих монет. Бедные дети переоценивали размер монет. Для Брунера и его школы это стало доказательством того, что восприятие происходит сверху вниз и определяется когнитивными факторами высшего порядка, такими как экономическое положение семьи. Проще говоря, ценности и потребности рассматривались как «организационные факторы восприятия».
Моя коллега Малика Ауврай изучала, могут ли такие эффекты уравновесить визуальные иллюзии вроде иллюзии Эббингауза. На картинке красные круги имеют одинаковый размер, но не кажутся такими из-за окружающих их синих кругов. Теперь представьте, что мы заменяем центральные круги монетами разных значений. Если значение монеты слева выше, чем справа, визуальная иллюзия может быть уравновешена. Монеты были разделены в соответствии с тем, насколько они были знакомы участникам, и в соответствии с их стоимостью. МРТ показала, что люди категоризировали монеты в соответствии с их стоимостью, а не с тем, насколько они были им знакомы. Значит, причины категоризации нужно искать в высокоуровневых, абстрактных процессах, а не в процессах, связанных с подкреплением через практику и знакомство. Значит, существует особый способ восприятия денег и их взаимодействия с нашей нейробиологической визуальной системой. Пока понятно, что восприятие денег с точки зрения нейронных процессов больше похоже на распознавание лиц, чем на распознавание слов своего родного языка. Распознавание слов в этом эксперименте занимало в среднем 450 мс, а распознавание лиц (и монет) — 150 мс.
— Какие нейропроцессы можно наблюдать во время взаимодействия человека с деньгами? Насколько они измеряемы?
— В основном мы видим, как активируется центр вознаграждения, полосатое тело. Но это происходит не только во время взаимодействия с деньгами. Можно обнаружить, что механизмы, которые характерны для денежных стимулов, не уникальны, они возникают при реакциях и на другие объекты. Тем не менее мы можем надеяться — хотя бы на том уровне, на котором сейчас находятся функциональные исследования мозга в нейроэкономике, — найти такие механизмы, которые будут характерны исключительно для процесса восприятия денег. У этого существует достаточно фундаментальная причина.
Деньги — относительно молодой культурный объект, ему всего 7000 лет. За такой промежуток времени просто не могла произойти анатомическая модификация нашего мозга. Прошло слишком мало времени, чтобы сформировался конкретный механизм (не говоря уже о конкретной нейронной области — «денежной области»). Более вероятно, что произошла культурная переработка зон коры головного мозга. Некоторые старые эволюционные нейронные пути могут быть изменены в силу их специализации именно на обработке денег. Это способствует культурной адаптации артефакта, расширению его использования.
— Как можно объяснить различия в восприятии денег разными людьми в одной культуре, представителями разных культур?
— Существует множество межличностных и межкультурных различий в отношении к деньгам. Психологи разработали шкалы и опросные листы, чтобы исследовать такие различия. В ходе их разработки столкнулись с необходимостью унифицировать взгляды исследователей. Они оказались слишком разрозненными: психологи (я имею в виду, в частности, идеи Ямаути, заложенные в «Шкалу отношений к деньгам» в 1982 году) чувствовали себя обязанными совместить не только различные психоаналитические положения, но и базовые социально-экономические характеристики, а также такие факторы, как ежедневное использование бюджета, эмоции, вызванные деньгами, и так далее. Шкалы, которые совмещают все эти факторы самой разной природы, становятся очень сложными.
Черты характера, по всей видимости, напрямую связаны с тем, как тот или иной человек относится к деньгам. Но точные предсказания сделать трудно: зависимые, нерациональные, компульсивные люди склонны больше тратить или больше экономить? Что насчет экстраверсии и интроверсии? Принимая «большую пятерку» в качестве показателя профилирования личности, Доннелли и его коллеги в статье, опубликованной в «Журнале экономической психологии» в 2012 году, показали несколько парадоксальный факт: люди, которые верят, что обладание может обеспечить счастье, — другими словами, материалисты, — управляют своими деньгами меньше. Эти люди, пишут Доннели и его соавторы, сознательно или бессознательно испытывают страдание от осознания своего финансового состояния. Управление денежными средствами подразумевает слишком большую «проверку денег реальностью», «испытание» их реальной покупательной способности.
Входя в сферу психологических исследований отношения к деньгам, мы обнаруживаем сложность и разнообразие человеческого поведения. С моим учеником Жерменом Лефевром и коллегой Стефано Палминтери в Париже мы провели более прямой эксперимент, в котором смогли установить корреляции между склонностью к спекулированию в экономической среде и когнитивными чертами индивида. На нашем примере мы выяснили, что существует 1/3 спекулянтов и 2/3 неспекулянтов. Склонность к спекуляции отрицательно коррелировала со страхом риска и положительно с интенсивностью работы над собой на уровне мышления. Интересно то, что при этом мы не выявили различий между спекулянтами и неспекулянтами относительно способности мыслить стратегически и терпеливости/нетерпеливости в достижении желаемого.
— Есть ли различия в восприятии денег людьми разного возраста?
— Давайте рассмотрим две крайние точки: очень молодые и пожилые люди. Недавнее исследование неправительственной организации Money Advice Service показало, что отношение детей к деньгам определенным образом формируется в возрасте семи лет через усвоение финансовых привычек родителей. В это время они усваивают, для чего нужны деньги, как их потратить, учатся планировать траты и доходы, признавая необратимость финансовых операций. Согласно данным исследования, одна черта, которой не хватает детям в возрасте семи-восьми лет, — это понимание разницы между обычными товарами, необходимыми в повседневной жизни, и премиум-товарами. Детей нельзя назвать разумными покупателями.
Я склонен полагать, что понятие денег осознается на ранних стадиях развития ребенка, начиная с трех-четырех лет. Когда у меня есть возможность встретиться с маленькими детьми, я провожу с ними «дикий» полевой эксперимент. Я прошу их выбросить в мусор несколько предметов: ручку, фруктовую косточку и монету, имеющую реальную ценность. Когда они отказываются выбрасывать ручку, я объясняю, что она больше не пишет. Они проверяют, так ли это. Но чаще всего дети отказываются выбрасывать монету и полагают (надо сказать, справедливо), что я с ними играю. Какой можно сделать вывод из результатов такого незамысловатого эксперимента? Деньги имеют для детей ценность еще до того, как те научатся их считать.
Что с пожилыми людьми? Старение населения в целом и то, что пожилые люди остаются все дольше способными самостоятельно принимать экономические решения, объясняют тот факт, что индивидуальные различия в отношении к деньгам сохраняются вплоть до конца жизни. Я считаю, что пожилые люди в целом больше любят деньги. Но это не связано с оправданием неэтичных практик в бизнесе или какими-то негативными моральными качествами. Я думаю, что речь идет о зрелом признании власти денег, об их социальной эффективности.
Деньги — это инструмент, который заслуживает очищения от социальных и моральных предрассудков. Когда мы признаем ценность денег, мы склонны принимать решения о них более отстраненно. Чаще же всего есть две крайности: сильная зависимость от денег (обычно на ранних этапах жизни) и слишком большая отстраненность как «защитное безразличие» к деньгам. Я бы предложил параллель между тем, как связаны благосостояние и стремление к управлению деньгами, и тем, как оно же связано с управлением телом, с заботой о теле: фитнесом, здоровьем, косметикой. Деньги влияют на наше восприятие телесности.
Богатство заставляет нас чувствовать власть и благополучие. Это было прекрасно продемонстрировано простым экспериментом, проведенным Чжоу, Воз и Баумайстером. Главным результатом было то, что простое увеличение суммы денег для одного человека могло смягчить физическую боль. Почему пожилые люди должны больше любить деньги? Это связано с деградацией тела и боязнью смерти. Я согласен со статьей польских коллег — Залескевича и других, — в которой они показывают, что деньги играют роль буфера в процессе тревожного ожидания смерти.
— Как люди с ментальными проблемами воспринимают деньги?
— Это зависит от проблем, о которых мы говорим. Депрессия ожидаемо ведет к снижению финансового интереса. Еще лучше посмотреть на этот вопрос с другой стороны: как расстройства в денежном поведении влияют на психическое состояние человека? Стандартный список таких расстройств включает в себя нерациональные покупки, патологическую привязанность к азартным играм, слишком маленький финансовый расход или компульсивное накопление, финансовую зависимость.
Существует огромное количество исследований беспорядочного денежного поведения, которые основываются на интересе исследователей психиатрии. Например, немецкий психиатр Эмиль Крепелин первым диагностировал компульсивное покупательское поведение (ониоманию) в своей статье «Manifistation of insanity». Существует более современная типологизация патологий денежного поведения Милоша Формана — пятичленная шкала, которая классифицирует людей по категориям «скупой», «расточитель», «магнат, «любитель торговаться» (чрезмерное выражение этого качества здесь считается патологией!), «охотник, «игрок». Используя эту шкалу, некоторые исследователи пытаются установить, какие индивидуальные качества человека могут обуславливать разные типы денежных патологий.
Я процитирую отрывок из одного достаточно показательного исследования: «…женщины были более расточительными, склонными к депрессии, но менее склонными принимать моральный риск за деньги, в то время как более богатые, идеологически правые люди оказались большими „материалистами“. Те, у кого в целом меньше „денежного здравомыслия“, оказались более склонными верить в то, что удача и „нечестность“ являются важными факторами в зарабатывании денег; они были более самоотверженными и экономически пессимистичными, испытывали сильные отрицательные эмоции, такие как гнев и беспокойство по поводу денег» (Furnham, A., & Okamura, R. (1999). Your money or your life: Behavioral and emotional predictors of money pathology. Human relations, 52(9), 1157–1177.).
— Есть ли отличия в восприятии мозгом денежного обмена от обмена любыми другими вещами?
—Да, отличия есть. И это является своего рода подтверждением существования разницы между последовательностью «подарки — ответные подарки» и денежным обменом. Подарки не всегда основаны на чистой щедрости. Они являются основным элементом этнологических исследований начала XX века на примерах традиционных обществ Тихоокеанского региона. В них задокументированы проблемы статуса. Также эти работы касаются ожидания признания и благодарности — они как раз связаны с процессами обмена подарками. Денежный обмен, в свою очередь, основан на анонимности и не затрагивает проблемы социального престижа и иерархии. В этом смысле деньги являются своего рода уравнителем, несмотря на то что они сами порождают финансовую стратификацию, которая заменяет традиционный порядок.
В связи с этими социологическими вопросами мы можем вспомнить работу в сфере нейроэкономики, посвященную эффекту warm glow. Warm glow — это чувство, которое человек испытывает, когда совершил нечто хорошее, альтруистичное, щедрое. Ожидаемый интерес, можно сказать, полностью направлен вовнутрь. Существует небольшой подраздел нейроэкономики, который занимается поиском нервных корреляций благотворительности, филантропии и альтруизма. Так выглядит типичное исследование в этой области: путем распыления экспериментальной группе вводят окситоцин, а контрольной группе — плацебо. Окситоцин — это гормон, который коррелирует с просоциальным поведением, его секреция усиливается у кормящих матерей.
Так вот, участники эксперимента играют в базовые экономические игры, по итогам которых они могут заработать деньги. В конце игры у них есть возможность отдать часть заработанного на благотворительность. Наблюдения за этим экспериментом показали, что окситоцин не увеличивает вероятность пожертвований. «Щедрые» и «безразличные» люди в одинаковой пропорции разделены на экспериментальную и контрольную группы. Оказалось, что введение окситоцина увеличивает размер средств, переданных на благотворительность, на 50%. Надо понимать, что вы, разумеется, не увидите повышенной выработки окситоцина во время тех денежных транзакций, которые основаны на максимизации собственной выгоды. И это очень важный факт для поведенческой экономики и нейроэкономики. Просоциальные предпочтения обеспечивают один из факторов, который мы можем вводить в качестве дополнительного коэффициента в функцию полезности.
— Насколько исторической может быть нейроэкономика денег? Можем ли мы проецировать результаты сегодняшних исследований на предыдущие поколения?
— Археологи Колина Ренфрю и Ламброс Малафурис предлагают использовать методы визуализации мозга, разработанные нейроэкономистами, для анализа эволюции когнитивной системы человека. Например, привлекать данные МРТ для анализа того, как прогресс инструментов влиял на эволюцию когнитивной системы человека, и наоборот. Я хотел бы объединить их археологические знания с нейроэкономикой денег (в ее символических и культурных аспектах), чтобы лучше понять, как появились деньги в качестве особенного человеческого артефакта.
— Появляются ли исследования, связанные с изучением нейроэкономикой новых форм денег, например криптовалют?
— Я не думаю, что криптовалюты представляют собой концептуальные инновации, — скорее, технологические. Подумайте о знаменитых камнях Раи, которые использовались как деньги. Эти огромные камни добывались в шахтах, находящихся в трехстах милях от острова Яп, и доставлялись на него в хрупких каноэ. Они были символическими (и материальными) референтами транзакций. Люди знали, кому принадлежит определенная часть камня. Есть референт, и есть архив. Есть дорогостоящий процесс добычи, который придает ценность монете. Разве это не похоже на биткоин?
Что объединяет камни Раи и биткоин? То, что информационный аспект денег связан с материальным объектом. Кредитные карты, криптовалюты — это не дематериализация денег, хоть здравый смысл может указывать на это. Они представляют собой новые технологии материальной информации, необходимые для воплощения информации где-то еще — в некотором «виртуальном» архиве или какой-то абстрактной серии чисел. Деньги не могут быть полностью дематериализованы. Если это случится, то окажется, что деньги — это просто информация. А информация может быть неограниченно дублирована практически без затрат, если она не связана с материальной, в том числе электронной, поддержкой. Деньги — это материализованная информация (память, архивы и так далее). Но информация сама по себе, без ее включения в материальную систему, не является деньгами.
Что меняется? Только наше отношение к разным способам материализации денег. Как показывают простые психологические эксперименты, тот факт, что мы не чувствуем физических характеристик денег, меняет наше экономическое поведение. Мы тратим больше, когда расплачиваемся картой, а не наличными.
— Как нейроэкономические исследования денег пересекаются с теорий сознания?
— Чтобы пользоваться деньгами, социальные агенты должны учиться предвидеть и реагировать на конкурентные или совместные действия других людей, участвовать в стратегическом обучении. А это задействует теорию разума. Такие модели действительно изучаются с точки зрения нейроэкономики. В этих моделях можно различать два типа денежного равновесия: фундаментальное и умозрительное. В первом случае рассматриваются только обмены, в рамках которых человек получил вознаграждение немедленно. Во втором случае человек может принять неблагоприятный на текущий момент обмен, если предполагает, что в дальнейшем может рассчитывать на новые вознаграждения. Наша основная гипотеза заключается в том, что нейронные механизмы, которые вовлечены в стратегическое обучение, связанное с поиском умозрительного равновесия, связаны с усилением «учебных» зон мозга, а также за осознание своих действий («ментализация»).
Более того, мы предполагаем, что таким образом формируются отдельные, но взаимодействующие между собой нейронные системы. Их можно пытаться вычленить с помощью функционального МРТ. Функции отдельных нейронных систем могут быть исследованы разобщенно. Вычислительные процессы, лежащие в основе появления средств обмена, включают и обучение методом проб и ошибок, и обучение, основанное на вычислении байесовских вероятностей. Это высоко сознательная деятельность.
