Этическая сторона национализма
Любовь к родине — почти всегда благородное дело. В XX веке новые государства возникли тогда, когда люди одной национальности, этнической группы или религиозной принадлежности пожелали освободиться либо от господства другой национальности в многонациональных империях (например, Австро-Венгерской, Османской), либо от колониальных режимов. Распад таких полиэтнических образований отчасти снимал межнациональную напряженность, давая каждой нации шанс создать собственное государство. Людям было проще договориться по вопросам предоставления государственных услуг (например, на каком языке вести преподавание в школах) в рамках одной нации, нежели искать взаимопонимания поверх этнических барьеров.
Однако сама идея патриотизма подразумевает выбор. Человек выбирает «любимую отчизну» из множества других объектов почитания и лояльности — таких как семья, регион проживания, этническая группа, общность по признаку расы, религии или языка. Оказалось, что в мире слишком много таких общностей, чтобы каждая из них имела свое государство, поэтому альтернативные варианты проявления лояльности не исчезли в той мере, в какой этого ожидали националистические идеологи.
Если в этом выборе отказано частному человеку, то национализм (как показывает ряд примеров) становится авторитарным. Когда в XX веке после мировых войн и деколонизации возникли новые государства, некоторые национальные лидеры отождествили политическую нацию с численно преобладающей этнической группой. Порой националистические правительства стремились подавить самосознание этнических меньшинств, вводя, например, запрет на использование ими родного языка (как поступали турецкие лидеры в отношении курдов). В иных случаях преследовались религиозные меньшинства, чьи верования не совпадали с культурными кодами большинства (например, отождествление пакистанского национализма с суннитским исламом и, как следствие, подавление конфессиональных и других прав религиозных меньшинств — шиитов и христиан). Национальные власти жестоко подавляли любые сепаратистские движения — региональные или этнические (например, в южной части Эфиопии, на границе с Сомали, военные преследовали сомалийское этническое меньшинство).
В развитых странах авторитарный национализм, послуживший одним из детонаторов двух мировых войн, был полностью дискредитирован. Тем не менее с появлением развивающихся государств он (авторитарный национализм) получил новую жизнь. То, что богатые страны единственным объектом своих усилий в области развития считали национальное государство (по причинам, обусловленным их собственной внешней политикой, о чем мы говорили во второй части книги), совпало с усилиями националистических режимов, направленных на подавление любой иной идентичности, кроме национальной. Концепция развития непреднамеренно послужила оправданием для тех, кто во имя благополучия национального государства попирал свободу меньшинства. В бедных странах авторитарный национализм оставил за собой шлейф военных преступлений и нарушений прав человека. Этнические меньшинства (тутси, боснийские мусульмане, курды, тибетцы и уроженцы суданской провинции Дарфур) стали жертвами националистически настроенного большинства. В рамках проведенного в Университете Мэриленда проекта «Меньшинства под угрозой» было выявлено не менее 283 групп меньшинств, которые в тот или иной момент после с 1950 года оказывались под угрозой (почти все— за пределами развитых стран).
Миграция как средство защиты прав личности
В последние столетия защитой от авторитарного национализма и этнических преследований является миграция. Представители этнической группы, страдающие от репрессивного авторитарного режима, эмигрируют в страны с меньшей степенью угнетения. Подобное мы видели на примере семьи Сейшас, обосновавшейся в Нью-Йорке, в квартале на Грин-стрит. В Португалии X V III века, где была сильна инквизиция, ранняя форма авторитарного национализма требовала от португальца непременно быть католиком. Семья Сейшас и другие португальские евреи могли сохранить личные права, только покинув Португалию и перебравшись в Нью-Йорк. В случаях, когда положение людей становится невыносимым, миграция служит своего рода предохранительным клапаном или аварийным люком.
Как действует этот предохранительный клапан, мы видим на примере квартала на Грин-стрит, куда в 1880-е годы прибывает новая волна трудовых мигрантов. Из Российской империи, где официальной религией является православие, бегут иудеи, опасающиеся погромов. Именно этот исход евреев вдохновил Эмму Лазарус на написание в 1883 году строф, которые позже украсят статую Свободы: «А мне отдайте… своих изгоев, люд забитый свой… отверженных, бездомных… Я им свечу у двери золотой». Эмма Лазарус также происходила из семейства Сейшас: она — внучка упомянутых нами в главе 8 Натана и Сары Сейшас (в 1840-е годы живших на Грин-стрит, рядом с племянником Бенджамином Сейшасом). Величайшей трагедией в истории иммиграции стало то, что в 1930-е и 1940-е годы, когда немецкие евреи пытались спастись от нацистского режима (этого наихудшего порождения авторитарного национализма), США захлопнули перед ними свою — некогда воспетую Эммой Лазарус — «золотую дверь».
Принятые в США в 1920-е годы иммиграционные ограничения включали Акт об исключении выходцев с Востока, вызвавший расовую напряженность в отношениях с китайцами (о чем мы говорили в главе 3). Всякий раз доктрина развития невольно служила технократическим обоснованием ограничений на иммиграцию в США, даже когда последние диктовались не абстрактными суждениями по поводу развития, а банальной расовой неприязнью. Ограничения на въезд в Америку были в такой же мере выгодны авторитарным режимам в странах потенциальной эмиграции, ибо давали им возможность эксплуатировать своих подданных, не опасаясь увидеть их в толпе отъезжающих.
Да, эмигранты покидают родную страну, унося с собой трудовые навыки, которые могли бы способствовать развитию отечества. Нам понятна озабоченность экспертного сообщества судьбами тех, кто остается дома. При этом будущее потенциальных мигрантов во внимание не принимается. За ними (т. е. потенциально за любым из граждан страны) не признается право на собственный выбор, который они делают ради себя и своих семей.
Презрение экспертного сообщества к личным правам мигрантов налагается на озабоченность гуманитарных организаций судьбами тех, кто остается в родной стране. Особенностью технократического подхода к развитию является его способность служить интересам общественных групп с почти противоположными ценностями. Тем, кто в развитых странах испытывает неприязнь к пришлым этническим группам, указанный подход рекомендует иммиграционные ограничения. Гуманитарным организациям в развитых странах, озабоченным судьбами тех же этнических групп, этот подход предлагает экономическое развитие стран, откуда указанные группы происходят.
Наиболее впечатляющим примером того, как миграция оказывается «спасательным выходом» из состояния угнетения (в данном случае— национального), является исход этнических групп. Тем не менее у нас нет причин ограничиваться здесь одной лишь темой национального угнетения. Угнетение может проявляться и в лишении человека политических и экономических прав, отчего он также захочет бежать от своих угнетателей туда, где эти права будут ему обеспечены. Подобное происходит, когда известные диссиденты из стран с репрессивными режимами получают политическое убежище в свободной стране. Однако почему «спасательный выход» должен быть открыт только для наиболее известных персон? Опять же, развитие, основанное на экономическом успехе отдельных территорий, не всегда устраивает людей, ищущих места для реализации индивидуальных прав.
Миграция бывает вызвана и экономическими причинами: люди уезжают из мест, где их доход невелик, туда, где их потенциальный доход будет выше. Эти случаи нелегко отличить из стремления людей туда, где им будут гарантированы права личности. Отказ в правах и отсутствие экономических возможностей идут рука об руку и усугубляют друг друга. Даже если бы удалось выявить мигрантов, меняющих место жительства по одним лишь экономическим причинам, то отнюдь не факт, что из-за этого они заслуживают особо враждебного отношения.
Вместе с тем двойные стандарты показывают, как мало мы ценим права бедняков. В богатых странах многие из нас постоянно мигрируют по экономическим причинам — будь то смена места жительства в границах развитого мира или переход из одной отрасли в другую. Мы дорожим идеей, что каждый из нас имеет право реализовать свой максимальный потенциал, воспользовавшись свободой передвижения. Почему же к выходцам из бедных стран, ради реализации собственного потенциала пересекающим национальные границы, мы относимся с такой враждебностью?
Смысл этой дискуссии не в том, чтобы потребовать полной свободы миграции по всему миру. В национальной иммиграционной политике необходимо учитывать множество сложностей, которые выходят за рамки этой книги. Концепция развития — основанная только на максимизации экономического потенциала отдельной территории — пренебрегает правами личности, что становится очевидным, когда эта личность обнаруживает тягу к миграции. В своем пренебрежении мы не допускаем, что миграция сама по себе могла бы стать мощным инструментом развития— как глобального, так и специфически национального.
Миграция как инструмент сокращения бедности
Что бы вы сказали о программе борьбы с бедностью, обеспечившей в одной слаборазвитой стране 82% всех известных случаев избавления ее жителей от нищеты? Непосредственную реакцию экспертов по развитию нетрудно предсказать: «Это немыслимо!»
Эта страна называется Гаити, а программа называлась: «эмиграция в США». Расчеты, на которых основана большая часть настоящей главы, выполнили Майкл Клеменс и Лант Притчет. Предметом их интереса были гаитяне, получавшие более 10 долларов дохода в день, что намного превышает обычные международные критерии бедности (1–2 доллара в день), но составляет лишь треть от официального уровня бедности в США. В расчеты были включены как гаитяне диаспоры, так и гаитяне на родине. Оказалось, что около 82% обеспеченных гаитян живут в США; на Гаити таковых оставалось лишь 18%5.
Разумеется, нельзя не думать о гаитянах, остающихся в Гаити, однако сообщество экспертов по развитию, очевидно, впадает в другую крайность, забывая о гаитянах, отважившихся на эмиграцию. Подобное мышление, по-видимому, допускает борьбу с бедностью лишь в интересах тех, кто остается дома. Значение имеют только экономические успехи страны по имени Гаити, но не успехи конкретных гаитян. Подобная точка зрения бытует независимо от антииммигрантских настроений в США, но, конечно, приветствуется носителями этих настроений.
Ослепленные национализмом, мы не видим положительного воздействия миграции на глобальное развитие. Когда гаитяне перемещаются из страны, где они зарабатывают мало, туда, где они заработают гораздо больше, мировой ВВП возрастает. Почему мы беспокоимся о развитии лишь в национальном, а не в мировом масштабе?
Саммит ООН, которого не было
Провести саммит ООН по той или иной глобальной проблеме не составляет труда. Традиционно саммит ООН декларирует наличие проблемы и предлагает международные меры по ее решению. Заседания саммита ООН проходили по вопросам демографии, охраны окружающей среды, положения женщин, детей, пожилых людей, по задачам сокращения бедности, сформулированным в Декларации тысячелетия, а также по многим другим темам, соответствующим задачам Организации Объединенных Наций.
Общая ответственность за действия мирового сообщества по решению вопроса, поднятого на саммите ООН, означает, что ни одно национальное правительство за эффективность этих действий не отвечает. Как правило, единственным следствием отсутствия прогресса в действиях, предложенных саммитом ООН, бывает очередной саммит ООН. Надо признаться, что ваш автор неоднократно высмеивал саммиты ООН как пустую говорильню.
Чтобы понять, сколь политически чувствительным является вопрос о миграции, следует помнить, что для его обсуждения непреодолимым оказался даже крайне низкий порог, необходимый для созыва конференции ООН на высшем уровне. Вопреки частым предложениям провести «саммит О ОН по вопросам миграции», этого так и не случилось. В одной из резолюций Генеральной Ассамблеи ООН саммит по вопросам миграции предлагалось провести еще в 1993 году, т. е. раньше, чем состоялись саммиты по другим (перечисленным выше) темам. Однако политика — дело слишком сложное. Для богатых стран, таких как США, обсуждение этого вопроса грозит неудобными спорами о том, что Американский союз защиты гражданских свобод описывает как «законы, закрывающие иммигрантам доступ в суды и допускающие бессрочное и произвольное задержание, а также дискриминацию их по национальному признаку». Здесь усматривается слабая аналогия с предпринятой 90 лет назад попыткой избежать обсуждения закона о запрете иммиграции китайцев в Америку (Акт об исключении выходцев с Востока). Эту попытку мы обсуждали в главе 3, когда рассматривали истоки концепции авторитарного развития.
В 2006 году, после тринадцати лет усилий и переговоров, была достигнута договоренность о проведении «диалога на высшем уровне» по вопросам миграции. Диалог на высшем уровне — это еще более пустая версия саммита ООН, который и сам является почти беспредметным. По-видимому, этот вдвойне бессодержательный акт был призван полностью исключить любое международное внимание к обсуждаемой теме, что и произошло (о чем ваш автор готов свидетельствовать лично). Несмотря на мой профессиональный интерес к усилиям ООН в области развития и даже на мое особое внимание к проблемам мигрантов, я ничего не слышал о «Диалоге на высшем уровне по вопросам миграции». Чтобы приоткрыть завесу тайны над этим несостоявшимся событием, мне пришлось обратиться за консультацией к Майклу Клеменсу, специалисту по вопросам миграции.
Замалчивание «темы, которую нельзя упоминать» стало результатом достигнутого в 2006 году компромисса, отражавшего в основном интересы богатых стран, куда стремится попасть большая часть мигрантов, — это США, Австралия, Канада и ЕС. Возможно, эти страны не желали предавать огласке свое унизительное обращение с потенциальными мигрантами, попавшими на их территорию, или свой отказ в предоставлении убежища лицам, подвергшимся насилию у себя на родине или в иных местах. Разумеется, страны, принимающие иммигрантов, имеют полное право определять собственную иммиграционную политику, однако они не вправе цензурировать международную дискуссию на темы миграции и развитии.
Денежные переводы
Отдавая должное Всемирному банку и всему сообществу, занятому проблемами развития, признаем, что в нем имеется немало разумных, отзывчивых людей, согласных со многими мыслями, высказанными в данной главе. На сетевой странице Всемирного банка, посвященной вопросам миграции, сказано, что «общие экономические выгоды от международной миграции являются существенными как для стран происхождения мигрантов, так и для принимающих стран, а также для самих мигрантов». В то же время Всемирный банк сводит все обсуждение в основном к одному аспекту миграции — денежным переводам. Прежде чем признать упомянутые выше «общие экономические выгоды», Всемирный банк на сетевой странице отмечает: «Деньги, отсылаемые мигрантами на родину, втрое превышают размер официальной помощи, предоставляемой на цели развития, и обеспечивают прожиточный минимум миллионам нуждающихся семей. Денежные переводы, направляемые в развивающиеся страны, в 2011 году достигнут, по оценкам, суммы в 372 млрд долларов США».
Главная сетевая страница Всемирного банка, посвященная вопросам миграции, на самом деле называется «Миграция и денежные переводы». (Возможно, это случайность или оговорка по Фрейду, но там имеется ссылка на другую страницу: «Миграция и борьба с бедностью»; увы, эта страница пуста.) В аналитической записке Всемирного банка от апреля 2013 года («Миграция и развитие») на 11 страницах термин «денежные переводы» упоминается 150 раз. Слово rights (права) там не встречается ни разу.
Действительно, денежные переводы являются одним из преимуществ миграции: если вы уже эмигрировали, то можете беспрепятственно отсылать домой столько денег, сколько сумеете. Не будем замалчивать прогресс в сообществе экспертов, когда он имеет место: в последнее десятилетие состоялось наконец обсуждение темы денежных переводов как положительного фактора в экономическом развитии.
В то же время ни во Всемирном банке, ни среди экспертов по развитию почти не было обсуждения миграции как способа защиты индивидуальных прав и стремления избежать угнетения у себя на родине.
Утечка мозгов
Все это возвращает нас к теме «утечки мозгов», с которой мы начали эту часть, посвященную национализму. По мере накопления сведений о том, какую долю своих доходов «утекшие мозги» отсылают на родину, гипотеза о катастрофических последствиях утечки мозгов отчасти утрачивает достоверность.
Экономисты отмечают, что возможность эмигрировать — одна из причин, по которой человек, остающийся на родине, вкладывает силы и средства в повышение своей квалификации. Если человек может работать как за рубежом, так и на родине, то отдача от усилий по приобретению трудовых навыков повышается. В противном случае он этих усилий прикладывать не будет. Попытка остановить утечку мозгов путем ограничения миграции приводит к тому, что все меньше людей хотят инвестировать в свое образование. Сокращение «производства новых мозгов» перевесит в конце концов эффект от удержания в стране имеющихся в ней «мозгов» за счет запрета миграции. Кроме того, если страна готовит квалифицированных работников той или иной профессии, востребованных не только на внутреннем, но и на внешнем рынке (как филиппинские медсестры), то этому надо радоваться, а не печалиться.
То, что с начала «официальной истории развития» уяснение этих простых истин потребовало десятилетий, показывает, сколь контрпродуктивным было в сообществе экспертов увлечение экономическим национализмом. Однако теперь организации по оказанию помощи получили право обсуждать «чистый эффект» от утечки мозгов. Тем не менее до сих пор табуированным остается вопрос о главных бенефициарах утечки мозгов: о самих мигрантах. На них лежит клеймо предателей дела национального развития, а преимущества, полученные ими в результате отъезда, считаются не вполне законными. Тем не менее применительно к мигрантам «невидимая рука рынка» действует эффективно. Их заработная плата отражает величину вклада в мировое производство. Сменив низкооплачиваемые рабочие места на высокооплачиваемые, они повышают свою производительность, что идет на пользу не только самим мигрантам, но и глобальному развитию в целом. И лишь одержимость националистическими идеями мешает видеть в этом явную выгоду для мирового развития.
Одним из аргументов против утечки мозгов является то, что деньги на их «создание» тратило государство, которое должно заставить этих людей либо вообще не уезжать, либо вернуть родине потраченные средства. Однако этот аргумент выявляет довольно предвзятое отношение к самому факту миграции. Если образованные граждане остались на родине, но не участвуют в экономической жизни по личным причинам (скажем, предпочтя труду уход в монастырь или воспитание детей), то за это штрафные санкции на них, как правило, не налагаются.
