В книге рассматриваются классические и современные теории городов — от классической чикагской школы до сложившейся в последнее десятилетие акторно-сетевой теории.
Верно ли представлять себе мировую экономику как сумму «контейнеров» — государств, содержащих «контейнеры» поменьше — города? Теоретики глобальных городов пытаются доказать, что эта популярная картина уступает место другой, на первом плане которой — Нью-Йорк, Лондон и Токио и базирующиеся в них транснациональные корпорации, соединенные друг с другом разнообразными связями, в которые также вовлечены и не столь значительные города.
Изучение влияния глобализации на города в настоящее время представляет бурно развивающуюся исследовательскую индустрию. Урбанистика в ней соединяется с международной политической экономией и анализом мировых систем. С одной стороны, урбанисты анализируют мировые экономические сети, в которые включены (или нет) города. С другой стороны, специалисты по международной экономике рассматривают ее организацию в виде городов — командных пунктов экономики — и связей между ними. Схемы описания мировой экономики, в центре которых лежат отдельные государства и национальные экономики, в свете этих исследований обнаруживают свою недостаточность. Огромное количество появившихся в последние два десятилетия исследований глобальных городов (или городов, претендующих на этот статус) показывает, как связаны городская экономика и возникающая мировая иерархия городов. Главные тенденции современного городского развития: деиндустриализация, расширение сфер сервиса и финансов, сегментация рынка труда, социальная поляризация, этнические конфликты, пространственная сегрегация — объясняются на основе обращения к динамике мировых экономических сил. Создаются такие варианты географии капитализма, которые отходят от «государство-центричных» схем.
Города, несмотря на разнообразие функций, которые они в принципе способны выполнять, — от религиозных до военных — со становлением промышленного общества оказались подчиненными одной функции — способствовать централизации капитала. Их размер и масштаб, как показал в своих исследованиях американский географ Нил Смит, задавались одним критерием — географическими пределами ежедневного перемещения рабочих из дома на работу и обратно [см.: Smith, 1990: 136—137]. Социальное разделение труда между производством и воспроизводством одновременно стало и пространственным разделением. Города представляли собой, иными словами, территориальную организацию социального воспроизводства труда. И, как это ни парадоксально, промышленные города воплощали прежде всего место для воспроизводства рабочего класса.
В 30–60-е годы ХХ века, когда преобладающей экономической политикой западных стран было кейнсианство, задачи социального воспроизводства рабочей силы выполняло главным образом государство. От жилья до транспорта, от социальных льгот до мест отдыха — государство в городах создавало условия воспроизводства рабочих. То, что в урбанистической литературе 1970-х получило название кризиса городов, отразило ту точку в развитии западных городов, когда нужды капиталистического накопления, превращение городов скорее в центры извлечения прибыли и потребления, чем в места воспроизводства, стали брать верх. Кризис городов мыслился именно как кризис социального воспроизводства.
Кейнсианство
Кейнсианство — экономическая теория Джона Мейнарда Кейнса, воплотившаяся в государственной политике большинства западных стран в 1930–1960-е годы. Ее суть — в акценте на государственном регулировании экономики. По Кейнсу, рыночная экономика не способна развиваться так, чтобы обеспечивать полную занятость. Накопление капитала встроено в ее функционирование, что делает совокупный спрос меньше совокупного предложения. Государство должно оказывать воздействие на совокупный спрос: финансировать из своего бюджета заказы предприятиям, увеличивать расходы на социальные нужды, увеличивать денежную массу, снижать процентную ставку, стимулируя тем самым инвестиционную деятельность. Государственный заказ предприятиям — дополнительный наем рабочей силы — повышение номинальной заработной платы — оживление потребительского спроса — рост предложения товаров и услуг — оздоровление экономики — такой виделась Кейнсу логика экономического развития. Эта модель способствовала формированию в западных странах смешанной экономики, в которой государственное регулирование эффективно взаимодействует с механизмами рынка.
Города стали основой капиталистического развития в результате соединения двух тенденций: возникновения нового международного разделения труда, во главе которого встали транснациональные корпорации, и кризиса фордистско-кейнсианской технологической системы. Старое разделение труда основывалось на добыче сырья на периферии и его промышленной обработке в промышленных центрах. Новое разделение труда переместило промышленную обработку сырья на периферию: нужна была более дешевая, чем в крупных западных городах, рабочая сила. Фордистский капитализм основывался на массовом производстве, кейнсианской модели управления и распределительной социальной политике. Его кризис в 1970-е годы сопровождался расцветом пространств «новой промышленности». Силиконовая долина, Баден-Вюртемберг, Третья Италия — регионы, в которых было организовано «гибкое» производство, включенное не столько в национальные иерархии, сколько в транснациональные сети. Новая организация ремесленного производства, IT-производство и финансы — главные виды постфордистского производства.
В глобальных городах место промышленных предприятий заняли обслуживание бизнеса и собственно индустрия сервиса, а также разнообразные административно-организационные службы. Если транснациональные корпорации охватывают весь мир, то управляются они из трех-четырех городов — командных пунктов. Развитие новых информационных технологий способствовало этому процессу нарастания концентрации управления.
В бурных исследованиях связи городов и глобализации сказывается необходимость создания теорий, адекватно описывающих капитализм в целом, его развитие, его варианты и последствия. Так, экологические проблемы и нарастание неравномерности развития регионов мира требуют более эффективного управления со стороны глобальных институтов. С другой стороны, оппозиция усреднению развития стран, которую несет с собой глобализация, сохраняя при этом глобальное неравенство, выражается во внимании к различиям между городами, странами, регионами и местностями. Накопление капитала транснациональными корпорациями порождает негативную реакцию на местах. Она выражается в разных вариантах «фетишизации» (Д. Харви) мест и пространств, коммерческой в одних случаях (брендинг мест) и сепаратистской в других. Середина 1990-х — 2000-е годы отмечены распространением антиглобализационных настроений и движений. Некоторые города (Сиэтл) стали их эмблемой. В этой теме вначале мы рассмотрим понятия мирового и глобального города и дискуссии вокруг них, затем посмотрим, в каких тенденциях развития городов сегодня глобализация проявляется наиболее заметно.
Теории глобализации
Термин глобализация стал общепринятым в бизнесе и политике в 1990-е годы, его популярность была подхлестнута стремительным взлетом экономик стран Юго-Восточной Азии и падением Берлинской стены, то есть уверенностью, что с крахом коммунизма мир быстро станет единым («глобализуется»). «Глобальная парадигма», как ее называет изобретший понятие глокализация Р. Робертсон, изменила социальную теорию, побудив ее перейти от нации к миру как главному объекту анализа. Глобализация, конечно же, и просто модное слово, из-за частоты употребления теряющее смысл. Происходит смешение научного и повседневного использования термина в идеологии, политике, бизнесе, рекламе. Наблюдая коммодификацию термина, часть ученых переключилась на термин транснационализм, часть — продолжает работать с прежним.
Основные проблемы теории глобализации:
• Происхождение и продолжительность процесса глобализации.
• Движущие силы глобализации.
• Связь между разнородным и одинаковым в рамках глобализации.
• Связь между глобальным и локальным (и степень, в какой локальное произведено глобальным).
• Судьба национального государства в исторических рамках глобализации.
• Связь между глобальностью (глобальностями) и модерностью (модерностями).
• Социальное (прежде всего коммуникативное, интерактивное) измерение глобализации (наряду с экономическим, культурным и политическим измерениями).
Глобализация — система социальных отношений производства и воспроизводства, поддерживаемая неравномерным развитием разного масштаба — от местного и регионального до национального и сверхнационального. Глобализация — это интенсивное (все быстрее и дальше) движение людей, капиталов и информации.
Во-первых, это результат различных тенденций и сил, проявляющихся на разных уровнях. Во-вторых, глобализация усиливает способность капитала отсрочивать проявление его противоречий и лавировать между разными масштабами экономических процессов, углубляя пространственное разделение труда и усиливая неравномерность развития. В-третьих, она усиливает способность капитала избегать воздействия иных систем регулирования и, соответственно, ослабляет возможность государств сочетать развитие капитала и нужды социальной политики. С экономической точки зрения, глобализация сигнализирует сдвиг мировой экономики от производства к финансам. В идеологическом плане термин означает рыночную экономику и в целом распространение неолиберализма (свобода торговли, приватизация, дерегуляция).
История идеи глобализации
• Конец XVIII–XIX век — Кант, Гегель, Маркс, Сен-Симон, Конт: изменения в характере путешествий и коммуникаций приводили к мысли, что возникает новый, единый мир.
• Эти изменения в восприятии пространства и времени (телеграф, телефон, самолет) не нашли места в трудах великих социологов-классиков 1880—1920-х годов — Дюркгейма, Вебера, Зиммеля, Тённиса.
• То, что происходило на их глазах, интересовало их меньше того, как современное общество (европейское) стало современным.
• Их работы привели к тому, что и поныне главным объектом исследования (и главной рамкой) является не мир в целом, а национальное государство.
• Национально-государственное мышление образует барьер на пути к новым способам анализа, к новым представлениям о мире.
• Большинство из нас, обучившись социологии или чему-то еще, впитали вместе со своими дисциплинами «национально-государственную аксиоматику» (Ульрик Бек).
• Бессознательно наша ментальная карта мира поделена на отдельные «контейнеры»: «американский культурный империализм», «природа Киргизии», «немецкая философия».
• Все в современном мире, что подвижно, одновременно присутствует здесь и там (а потому попадает между дисциплинами и этими организующими категориями), социальные теоретики пытаются охватить понятиями транснациональных социальных пространств и логикой «не только, но и»: глобализация и регионализация, централизация и децентрализация и так далее.
• Есть ли разница между глобализацией и мировой историей? Есть, если считать, что глобализация началась недавно (Э. Гидденс): причина глобализации — рост западной модерности. Нет, если считать, что она началась давно (Р. Робертсон). Мировая история изучает историю человечества, а теория глобализации — те аспекты мировой истории, которые ведут к объединению мира (или препятствуют ему).
Мировые города и глобальные города
О глобальных городах и мировых городах исследователи рассуждали с начала ХХ века (не прибегая к самим терминам). Они обсуждали торговые связи и международные рыночные связи, связывая изменения в городах с международными и национальными политическими условиями. Патрик Геддес — шотландский урбанист, спланировавший Тель-Авив, в книге, посвященной основам городского планирования «Города в развитии» (1915), уже говорит о мировых городах. Фернан Бродель и другие историки Европы подчеркивали, что город всегда был центром притяжения мировой экономики. Бродель называет города «логистическими центрами» и прослеживает эволюцию экономики от основанной на городах к основанной на территориях, то есть улавливает все более тесную включенность городов в национальные экономические системы и их подчиненность политической власти соответствующих государств.
. Итак, на ранней стадии работы теоретиков с понятием мирового города подчеркивалась включенность городов в экономику той или иной страны. Так, по Холлу, космополитичность мировых городов — выражение геополитического положения соответствующих государств.
В 1980-е годы экономист Джон Фридман с коллегами сформулировал иную гипотетическую теоретическую рамку для изучения глобальных городов. Крупный сдвиг в пространственной организации капитализма состоит в том, что города стали главными моторами мировой системы, ее организующими узлами, выражениями (артикуляциями) глобальных, национальных и региональных товарных потоков. Другой сдвиг в географии мирового капитализма заключается в том, что с 1970-х годов города и сети городов заменяют государства в качестве основной территориальной инфраструктуры капиталистического развития. Фридман, во-первых, подчеркнул значимость появления в городах развитой индустрии сервиса, состоящей, «с одной стороны, из высокого числа занимающихся контролем профессионалов, а с другой — из огромной армии малоквалифицированных рабочих, занятых в персональном обслуживании… привилегированных классов, ради которых мировой город и существует» [см.: Friedman, 1995: 322]. Откуда берется армия малоквалифицированных рабочих? Ее доставляет иммиграция. Удается ли глобальному городу справиться с «социальной ценой» своего роста, состоящей в классовой поляризации и пространственной сегрегации? Отнюдь. Во-вторых, Фридман первым сформулировал идею глобальной иерархии городов, в которой Нью-Йорк, Лондон и Токио представляют мировые финансовые центры, Майами, Лос-Анджелес, Франкфурт, Амстердам и Сингапур — мультинациональные центры, а Париж, Цюрих, Мадрид, Мехико-Сити, Сан-Паулу, Сеул и Сидней — важные национальные центры. Все они входят в единую сеть городов. Мануэль Кастельс считает формирование сети городов столь же значимым социальным сдвигом, как и переход от традиционной к промышленной экономике. Фридман исследует ряд городов Азии и Австралии и предлагает новую исследовательскую стратегию: анализировать пространственную организацию нового международного разделения труда [Ibid.: 69]. Главная ее черта в том, что города или городские регионы, а не государства составляют самые важные географические единицы. Городские регионы можно расположить иерархически в глобальном масштабе в зависимости от того, каким образом они интегрированы в мировую экономику. Идеи Фридмана были развиты британским географом Энтони Кингом, написавшим книгу «Глобальные города: постимпериализм и интернационализация Лондона» [см.: King, 1990].
Если Фридман и Кинг строили свои исследования на эмпирическом анализе городов стран «третьего мира», то американский экономист и социолог Саския Сассен сосредоточивается на городах стран развитого капитализма. Неизменная и повсеместная притягательность Нью-Йорка, Лондона и Токио как мест, в которых происходит все самое главное, усилила популярность ее исследований. В книге «Города в мировой экономике» она дает такое определение глобальных городов: «Стратегические места, из которых ведется управление городской экономикой и в которых сложились самые продвинутые варианты сервиса и финансовых операций… телекоммуникаций, необходимые для осуществления и управления глобальными экономическими операциями… это места, в которых концентрируются штаб-квартиры компаний, в особенности глобальных компаний» [Sassen, 1994: 21].
С помощью концепции глобального города Сассен оспаривает один из популярных нарративов глобализации, согласно которому — в силу «сжатия пространства и времени» (Д. Харви) — отдельные место и город больше не имеют значения. Карл Маркс одним из первых стал рассказывать историю современности так, что динамизм развития в ней стоял на первом плане, а пространство считалось не столь важным. Во-первых, развитие транспорта и коммуникаций делает все расстояния относительными, во-вторых, города, как и все остальное при капитализме, включены в универсальные экономические законы, а потому одинаковы. В 1980-е годы популярным стал образ «глобальной деревни» (М. Маклюэн), в которую обитатели земного шара превращены силой массмедиа. По аналогии с «концом истории», о котором толковал Фрэнсис Фукуяма, французский философ Поль Вирильо считает возможным говорить о «конце географии»: расстояния значат сегодня гораздо меньше, чем в прошлом, а идею геофизической границы становится все сложнее отстаивать. Так, становится очевидным, что деление мира на континенты, каждый из которых понимался как замкнутый и недоступный анклав, было функцией расстояний между ними: транспорт был примитивен, а стоимость путешествий огромна. Расстояние, при том что оно, бесспорно, обладает физическими параметрами, есть социальный конструкт. Его величина зависит от скорости, с которой оно может быть преодолено и (в капиталистических культурах) от стоимости его преодоления. Другие пространственные моменты складывания и упрочения коллективных идентичностей — границы между странами или культурные барьеры — являются, по мнению З. Баумана, лишь следствиями того, что современным культурам присуще постоянное совершенствование транспортных средств и увеличение мобильности.
Многие авторы считают, что сокращение расстояний изменяет наше понимание общественной жизни. Автор термина сжимание пространства-времени Дэвид Харви уверен в дезориентирующем воздействии описываемой им тенденции как на политико-эконономическую жизнь, так и на культуру. Противоположная линия мысли представлена британским (Дейдри Боден) и американским (Харви Молоч) социологами, которые настаивают, что, вопреки всем глобальным влияниям, люди испытывают особое притяжение пространственной близости [см.: Boden, Molotch, 1994: 258]. Не получается ли тогда, что влияние сжимания пространства-времени на повседневную жизнь сильно преувеличено? Традиционная коммуникация, ее структуры и ценности (важность разговора лицом к лицу) сохраняют свою силу. Другое дело, что роскошь доверительного разговора могут позволить себе не все: при всем шуме вокруг IT-технологий самые рутинные операции, которые вовлечены в их функционирование, достаются низкоквалифицированным рабочим. Пространственно-временной порядок современного города таков, что у разных акторов и социальных групп разная способность включаться в коммуникационные сети и расширять за счет них свое собственное пространство и время. Британский географ и социальный теоретик Найджел Трифт предлагает сравнить доступность глобального пространства-времени европейским трейдерам с их широкополосным доступом в Интернет, постоянными перелетами с континента на континент и качественным сервисом в любом глобальном городе (который на них и ориентирован) с «сетевыми гетто», которые есть в любом городе и куда вообще почти никакие коммуникации не доходят, так что «сжимание пространства-времени» означает для живущих там людей необходимость попросту убивать время и обреченность лишь на то пространство, что у тебя есть [см.: Thrift, 1995: 31].
С точки зрения С. Сассен, для составляющих глобализацию потоков людей и капитала место как раз имеет центральный характер. Если значение национальной экономики сильно изменяется (как правило, в сторону уменьшения), то особые, укорененные в отдельных местах сочетания политических и экономических возможностей, напротив, становятся все более важными. Глобальные города возникли в 1970-е годы, когда сильно расширилась мировая финансовая система, а капитал стал перемещаться между рынками. В городах это отразилось в создании зданий, в которых размещались «командные пункты», в организации необходимых финансовым компаниям видов сервиса, в усилении социальной поляризации, в зависимости от труда иммигрантов. Второй виток усиления «глобальности» городов приходится на начало 1990-х и последующего повсеместного нарастания популярности неолиберализма, отзвуки чего проявились и в развитых и в развивающихся странах.
Протекционистская экономическая политика утратила популярность, а мировая торговля интенсифицировалась и ускорилась.
Стремительный рост глобальных городов обусловлен требованиями транснационального капитала, циркулирующего в банковском деле, аудите, рекламе, финансовом менеджменте и консалтинге, а также деловом праве. Глобальный контроль капитала возможен только на основе особых мест — городов с их аггломеративными экономиками, технологически институциональными системами, организацией производства и так далее. Глобальные города представляют собой одновременно: 1) базы для глобальных операций ТНК; 2) места производства и рынки; 3) лидеров иерархии городов, занимающих в ней места в силу своих различающихся ролей в мировой экономике.
По мере того как регионы, в которых располагаются глобальные города, превосходят территориальную экономику государства, умножаются новые формы неравномерности развития — в глобальном, национальном и региональных масштабах. Исключительной роли глобальных городов соответствует исключенность ряда городов из волнующих глобальных экономических игр. Это и те города и регионы, которым не удалось успешно справиться с последствиями деурбанизации, и так называемая глобальная периферия, в которой проживает большинство населения мира.
Сассен выделяет семь главных характеристик глобальных городов:
1. Рассредоточение деятельности компаний в различных странах. Увеличиваются масштаб и сложность координации их деятельности.
2. Многие компании решают привлечь третьих лиц для выполнения этой работы (outsourcing), то есть поручить менеджмент своей деятельности специализирующимся на менеджменте, консалтинге, правовых аспектах финансовой деятельности фирмам. Те же стратегии используются для таких обычно выполняемых силами работников самой компании, задач как расчет зарплаты и коммуникаций.
3. Глобальные компании зависят от «аггломеративных экономик» (понимаемых не в привычном для нас смысле экономического соединения центрального города и близлежащих к нему), то есть присущей тому или иному глобальному городу особой концентрации высококвалифицированного персонала и специализированного сервиса, собранной в «информационном центре». Прибегнуть к услугам такого центра — значит решить задачу быстрее и эффективнее, чем с опорой лишь на собственный персонал компании.
4. Глобальные компании могут перемещать свои штаб-квартиры, так как у них уже больше нет нужды быть близко к тем, кто их обслуживает, и к поставщикам.
5. Рост специализированного сервиса (когда одна специализированная компания нанята для обслуживания другой специализированной компании) ведет к созданию транснациональных городских систем, так что экономическая ситуация отдельных городов уже не зависит от тех регионов, где они расположены, или даже от национальных экономик.
6. Решения о расположении глобальных компаний принимаются с учетом доступности источников малоквалифицированного труда. Столичные города с постоянным притоком в них иммигрантов — вне конкуренции. Нужды ТНК в мойщиках стекол и курьерах проще удовлетворять с помощью труда иммигрантов, чем местного населения.
7. Космополитизм глобальных городов сопровождается разрывом в доходах их обитателей.
Главный вклад этих теоретиков в понимание глобализации — включение в политический и исследовательский дискурс перспективы побежденных, ведь растущая группа проигрывающих от глобализации людей не улавливается обычной сетью политического восприятия. Если глобализация есть политический проект, то каким образом ее участники принимают решения? Учитываются ли при этом минимальные стандарты человечности? Кто попадает в число проигравших от глобализации? Эти люди — бедняки, но и служащие, низ среднего класса в развитых странах. Они ощущают себя брошенными как на правом фланге политики (который и работает на глобализацию), так и на левом (они не нуждаются в политических партиях, которые хотят обложить их ненадежный доход более высокими налогами, чтобы помочь безработным).
Основные теоретики глобализации
• Роланд Робертсон ввел термин глокализация, призванный: 1) подчеркнуть разнообразие проявлений глобализации; 2) преодолеть нивелирование локального своеобразия социальной жизни; он настаивает на различении «настоящей» глобализации и репрезентаций глобализаций, внедряемых в сознание людей с помощью массмедиа. Они представляют собой две стороны одного процесса.
• Энтони Гидденс мыслит глобализацию как окончательный захват Западом остального мира; считает, что термин должен стать ключевым в социальных науках.
• Арджун Аппадураи понимает под глобализацией циркуляцию: 1) различающихся людей и мигрирующих групп («этноскейпы»); 2) технологий («техноскейпы»); 3) денег («финанскейпы»); 4) электронных коммуникаций и создаваемых ими образов («медиаскейпы»); 5) идеологий («идеоскейпы»). Подчеркивает, что возникающие «на местах» культуры уже никак не привязаны к определенному месту и времени, насыщены образами, созданными где-то далеко. Отсюда противоречие между собственной жизнью и возможной жизнью, которое чувствует индивид.
• Зигмунт Бауман рассматривает социальные последствия глобализации. Глобализация есть поляризация и стратификация жителей планеты на глобальных богачей и локальных бедняков, для которых нет свободы выбора, а есть обреченность и бесперспективность. Богачи уже не нуждаются в бедняках. Между теми, кто выиграл, и теми, кто проиграл, нет взаимной зависимости. Разрываются связи солидарности.
• Ульрик Бек также сосредоточивается на противоречиях глобализации, подчеркивая, что два «хронических бедняка» — общество и работающие люди — должны финансировать то, чем пользуются богачи (образование, инфраструктура, охрана природы). Идеология «глобализма» (неолиберализма) проявляется в том, что люди не действуют, но осуществляют законы мирового рынка, которые вынуждают сократить социальное государство и демократию.
Критика теорий глобальных городов
Одна линия критики сложилась в стане специалистов по постколониальным городам. Ее представители, в частности Энтони Кинг, оспаривают доминирование экономической логики в описании мировых городов. Он считает, что все они описываются на основе понятий и нарративов одной дисциплины — урбанистической политической экономии. В итоге разнообразие политических, географических, культурных, религиозных и так далее обстоятельств в каждом из таких городов оказывается редуцированным к трем феноменам: городские социальные движения, потребление и случаи государственного вмешательства в городскую политику. Кинг считает сами понятия глобального города и мирового города ограниченным плодом мысли американских урбанистов. Гегемония западных форм знания и преобладание англоязычных публикаций обсусловили, во-первых, приоритет экономических критериев описания таких городов и, во-вторых, интерес исследователей лишь к 30—40 городам, расположенным либо в Штатах, либо в Европе. Сам по себе этот интерес тоже достаточно узок: что, в самом деле, дает для нашего знания ответ на вопрос применительно к данному городу: «Мировой это город или нет?» Не уподобляются ли исследователи городским чиновникам, которым слава нескольких городов — безусловных лидеров — не дает покоя? Кинг считает, что рассмотрение таких социально сконструированных понятий, как накопление капитала и экономика, без учета исторических и культурных обстоятельств оставляет многие вопросы без ответа. Было бы иллюзией полагать, что понятие мирового города универсально приложимо и что оно может помочь понять особые смыслы и специфические истории, сложившиеся во многих городах. В частности, компаративные культурные урбанистические исследования должны больше внимания уделять религиозным движениям. Известны города, пространство и политика которых сложились под влиянием продвижения или защиты какой-то религии. Это Белфаст, Иерусалим, Бейрут, Тегеран, Варанаси, Рим, Стамбул. Кинг считает симптоматичным, что мировые города — феномен христианского мира и возникли по преимуществу в протестантских странах.
Другая линия критики развита английским урбанистом Полом Тейлором, который, не оспаривая значимости парадигмы в целом, считает, что главный изъян исследований мировых городов — слабая эмпирическая база. Дело не в плохой методологической подготовке исследователей, но в природе доступной им статистики. Сбор статистических сведений организован государственными ведомствами, которые нацелены на удовлетворение информационных потребностей правительств. В результате мир измеряется «государство-центричными» способами не только государствами, но и всемирными организациями, например ООН. Другая особенность статистики — исследование атрибутов, качеств тех или иных феноменов в ущерб связям между ними. Например, нужно сравнить характер зарубежных инвестиций в тот или иной город. Если вы составите таблицу, в которой города будут ранжированы по объему инвестиций, вы ограничитесь сравнением атрибутов. Но если вы укажете, откуда приходят эти инвестиции, ваша таблица отразит реальные связи между городами, то есть станет реляционной. Даже если потоки людей, товаров и информации, то есть связи городов, измеряются статистикой, эти данные оказываются погребены под обилием сведений об атрибутах. Исследования мировых городов должны демонстрировать интенсивность связей между ними. Доступная статистика не позволяет эти связи продемонстрировать: преобладают сведения о странах, а не о городах.
Как с этой сложностью справляются авторы ключевых текстов по мировым городам? Тейлор сравнивает работу со статистикой, таблицы и иллюстрации в текстах Мануэля Кастельса, Саскии Сассен, специалистов по электронным коммуникациям в городах Стивена Грэхэма, Саймона Марвина и других. Он просматривает эмпирическую базу их работ с точки зрения того, насколько она отражает связи между городами, то есть указывает, откуда и куда поступают информация, товары, деньги, люди и так далее. Хотя работы «отца-основателя» всего этого поля исследований Джона Фридмана носили гипотетический характер, последующие тексты носят эмпирический характер, но какой именно? Тейлор замечает, что сведения о государствах и о городах занимают в этих книгах почти одинаковое место и что среди сведений о городах встречается просто статистика населения (а что это говорит о характере мировых городов?). Он справедливо говорит, что, когда мы читаем социологическую литературу, посвященную национальной экономике и политике или государственной истории, мы ведь не ожидаем, что сообщаемые в них сведения могут быть беспроблемно распространены на города. Почему же тогда в литературе о мировых городах содержится такое обилие данных о государствах?
Далее, тезис о том, что эти особые, мировые города своей деятельностью превосходят государственные границы, должен быть подтвержден демонстрацией связей между ними. Тейлор обнаруживает, что во всем этом массиве литературы о сетях городов и городских иерархиях только 6% приводимых данных прямо иллюстрирует их наличие! Это лишь информация о полетах, выполняемых из города в город, телекоммуникациях, доставке грузов. Тейлор призывает урбанистов вместе преодолевать этот «кризис доказательности», и посетители созданного им сайта Сети исследований мировых городов и глобализации могут познакомиться с проведенной с тех пор работой. В изложении данной темы используются в том числе и иллюстрации с этого сайта [см.: Website on World Cities and Globalization (GaWC): http://www.lboro.ac.uk/gawc/].
Нил Смит считает, что части литературы по глобальным городам (включая книги С. Сассен) недостает радикального продумывания последствий изменения масштаба протекающих сегодня экономических процессов. Да, города и ТНК стали главными игроками современной экономики, так что торговые связи налаживаются между компаниями, а не между странами. Но какие последствия это имеет для традиционной функции городов — быть местом социального воспроизводства? Сассен просто подчеркивает полярность глобальных городов, то есть тот факт, что их богатство и привлекательность для глобальных трейдеров и менеджеров возможны за счет невидимого и дешевого труда тысяч мигрантов, что они — такая же значимая часть глобальных городов, как и офисные небоскребы, элитные дома и бесконечные бутики. Смит рассуждает иначе. Вводя понятия реваншистского города и неолиберального урбанизма, он показывает, как функции и роли городов изменились в результате двух взаимно усиливающих друг друга тенденций: 1) города, а не нации стали главным местом организации производства и 2) правительства отказались от либеральной городской политики. На место американского Среднего Запада или немецкой Рурской области — классических примеров индустриального развития — пришли Шанхай и Мумбай, Сеул и Сан-Паулу, Мехико-Сити и Бангкок. Если традиционные промышленные регионы были «становым хребтом» национальных экономик, то эти мегаполисы — основа экономики глобальной. В то же время современная правительственная политика часто бросает города на произвол судьбы. Американские президенты последних трех десятилетий печально прославились публичными жестами, из которых было ясно: выживание городов и их жителей — их собственная проблема, и правительства не будут в этих целях делиться своими ресурсами. От отказа президента Форда поддержать Нью-Йорк во время финансового кризиса 1970-х годов до закрытия президентом Клинтоном в 1996 году системы welfare — все это может быть истолковано как симптомы «переформатирования» государств и правительств — превращения их в самостоятельных экономических игроков. Если сильно огрубить суть дела, получается, что субъектов, ответственных за социальное воспроизводство населения и обладающих достаточными для этого ресурсами, в мире больше не осталось: всех, включая правительства, волнуют только производство и финансы.
Дебаты по поводу «расползания» пригородов в США и Европе, кампании за «возрождение» европейских городов, обсуждение проблем экологической справедливости — все это свидетельствует, что развитие городов сегодня все дальше и дальше отходит от задач социального воспроизводства. Смит предлагает именно в этом контексте рассматривать проблему кризиса ежедневного перемещения работников из дома на работу и обратно. Экономически обусловленное географическое расширение многих городов не позволяет им выполнять одну из главных своих функций — способствовать доставке работников из дома на работу и обратно. Противоречие между экономическими процессами и географической формой городов проявляется повсеместно. Москва в этом отношении давно стала притчей во языцех: то, как выглядят по утрам пригородные электрички, конечные станции метро, не говоря уж о ключевых автомагистралях, — грустные иллюстрации цены, которую люди платят своим проведенным в дороге временем за неразрешимость этого противоречия. Но Смит напоминает, что в Сан-Паулу люди отправляются на работу в 3.30 утра, тратя до 4 часов на дорогу в один конец. Точно так же дела обстоят в зимбабвийском городе Хараре: 4 часа ты едешь на работу, твой рабочий день длится 16 часов, добравшись домой опять через 4 часа, ты «остаток времени» спишь. По требованию Всемирного банка транспорт во многих городах «третьего мира» был приватизирован, так что и в денежном отношении эта цена возросла так, что в иных случаях люди тратят на дорогу до 45% недельного заработка!
Смит справедливо утверждает, что сетования на слабую развитость городской инфраструктуры в таких случаях совершенно недостаточны. Здесь проявляется другое географическое противоречие — между чрезвычайно высокой стоимостью земли, сопровождающей централизацию капитала в сердцевине городов, и маргинальными пригородами, где рабочие вынуждены жить на те гроши, что им платят те, кто ответствен за централизацию капитала. Эти гроши, то есть искусственно заниженные заработки тех, кто находится на нижнем конце пищевой цепи неолиберализма, — условие эффективной централизации капитала. Так что, по Смиту, передним краем неолиберальной трансформации городов являются не европейские столицы, а стремительно растущие метрополисы Латинской Америки, Азии и Африки, где никогда и не было прочной связи между городом и социальным воспроизводством. В этих городах ставятся рекорды производительности труда и человеческой выносливости, и, кажется, никто пока не помышляет о бунте.
