В гиде On the Edge, который мы подготовили вместе с Отделом культуры и образования Посольства Великобритании в Москве, профессора из ведущих британских университетов объясняют 15 главных научных тем, которые должен понимать каждый образованный человек. Следите за новостями проекта и будьте на крае науки вместе с нами.
Я хотел бы рассказать о возможном применении психоделиков в психиатрии. История применения психоделиков в западной медицине довольно короткая и плачевная. Она началась 1943 году, когда Альберт Хофман открыл свойства ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты) во время работы в швейцарской компании Sandoz. Он исследовал эффекты экстрактов спорыньи и в результате синтезировал это вещество, которое во время работы попало ему на пальцы. Хофман заметил странные субъективные ощущения, и он был достаточно умен, чтобы понять: они очень необычные. Ему стало любопытно, с чем связан такой эффект, взял синтезированное им вещество и намеренно принял 250 микрограмм. Хофман был первым человеком в западном обществе, принявшим чистый ЛСД. Затем на велосипеде он поехал домой обедать, и это была занимательная поездка — иногда ее называют днем велосипеда. В этот день он пережил все поразительные визуальные субъективные ощущения, которые характерны для ЛСД-трипа.
Его поразило значение этого открытия, и, когда другие о нем прочитали, оно невероятно заинтересовало и их тоже. Хофман показал, что вы можете глубоко изменить восприятие и сознание при дозировке препарата в микрограммах. До этого препараты, воздействующие на мозг, рассматривали как депрессанты, их следовало принимать по меньшей мере в миллиграммах, и механизм их действия не был известен. В то время мы не знали, что клетки мозга взаимодействуют на химическом уровне, и это открытие опередило свое время. Оно послужило толчком к развитию основ нейробиологии. После этого ученые открыли соединения под названием «моноаминовые нейромедиаторы», которые схожи с ЛСД. ЛСД воздействует на рецепторы, от природы предназначенные для этих нейромедиаторов, в частности серотонина. Вдобавок к тому возник интерес к клиническому применению ЛСД. Это произошло уже в 1947 году. Sandoz дала психиатрам возможность прописывать пациентам ЛСД.
В то время эта область регулировалась слабо, и врачи могли свободно тестировать разные препараты и сообщать о результатах. Именно это они и делали в 1950-х годах, и масштабы этих проб поражают — в основном с ЛСД, но затем появились и другие препараты. Оказалось, что огромная традиция использования этих веществ — экстрактов растений — существует у ряда коренных народов по всему миру, в особенности в Южной Америке. Это привело к открытию таких веществ, как мескалин, который содержится в кактусе пейот, а также псилоцибин, который получают из грибов — их иногда называют волшебными грибами. Они растут в умеренном климате, например в Европе, так что все время у нас под рукой. Все эти вещества объединяет то, что они присоединяются к 5-HT2A-рецепторам в мозге и таким образом стимулируют серотониновые пути. Это было установлено сравнительно недавно, но именно это дало первоначальный толчок развитию нейробиологии.
Что же произошло, если раньше эти препараты так широко применялись в клинике? Такое лечение прошли 4 тысячи пациентов: его рассматривали как помощь в психотерапии. Проблема в том, что это было до того, как психиатры начали принимать в расчет объективные особенности болезни, с которой имеют дело. Это начали делать только в 1980-х годах. Психиатры оставляли очень размытыми описания, а в понимании эффектов опирались на терминологию психоанализа, которую сейчас мы считаем немного путаной и неоднозначной. Это ограничивает наше понимание того, что происходило в 1950-х годах, и затрудняет чтение документов того времени.
Если бы мы продолжили прописывать эти препараты, мы бы лучше понимали, каким пациентам они больше всего подходят, насколько они хороши, каковы долгосрочные последствия такого лечения. Но, к сожалению, все было не так. Широкое применение в первую очередь ЛСД, а затем и остальных препаратов началось в 1960-х годах в контркультуре США, и это вызвало моральную панику вокруг использования этих препаратов молодежью. В результате произошел масштабный раскол общества. Он также спровоцировал прием препаратов во время Вьетнамской войны, которая разделила американское общество и противопоставило молодое поколение зрелому. Применение этих препаратов стало символом, подчеркивающим это различие, и политики забеспокоились. Как обычно, они решили обуздать все законами и запретили эти препараты, а когда США запрещают препарат, другие страны по действующим соглашениям обычно должны следовать их примеру. Так и произошло.
В 1970 году ЛСД и его аналоги были классифицированы как высокоопасные наркотики и запрещены, а запрещенный препарат обычный человек может использовать нелегально, но врач по определению не может использовать легально. Врачи и исследователи больше не могли использовать его в экспериментах на людях или в терапии. Его применение стало подпольным: в США продолжали его прописывать в рамках психотерапии, но такая деятельность была вне закона и оставалась вне формальных отчетов. По сути мы на многие годы потеряли эти важные препараты, а за два поколения можно потерять интерес к чему угодно. В таком положении мы оказались к 2000-м годам.
Примерно в это время снова возник интерес к этой области, и в последние десять лет ученые начали подавать заявки на клинические, научные исследования психоделиков в контролируемой среде с применением современных методов измерения. Мы начали заново открывать эти препараты и их потенциал применения. Если вкратце, сейчас проводится по меньшей мере два строго контролируемых исследования — в частности, плацебо-контроль, который позволяет определить эффекты от приема препарата по сравнению с его отсутствием или минимальным приемом. По-видимому, у пациентов с симптомами депрессии наблюдаются долгосрочные улучшения, которые сохраняются на протяжении многих месяцев после однократного приема препарата, главным образом псилоцибина. Псилоцибин, по-видимому, оптимальный для терапии галлюциноген, поскольку действует мягче ЛСД, а последствия его приема длятся не так долго и умещаются в рабочий день. Сейчас он сравнительно синтезируется, то есть доступен, его не надо выводить из грибов, вы можете получить его в чистой форме. С нелегальными же препаратами существует большой риск, потому что вы не знаете, что вы принимаете.
Сейчас мы будем более пристально изучать в первую очередь псилоцибин и его свойства, которые могут пригодиться при лечении, в частности, пациентов с аффективными расстройствами. Интересно, что первые исследования проводились на людях с депрессией и тревожностью, которые вызваны раком в терминальной стадии. Предполагалось, что прием таких препаратов поможет им снять экзистенциальную тревогу о том, что их жизнь подходит к концу, и даст мистический опыт, который позволит им переоценить свою жизнь и перспективу смерти и облегчить этот груз. Примерно это описывали, примерно это и ожидали от приема препарата, но не было так очевидно, что симптомы депрессии просто исчезнут.
Сейчас мы начинаем изучать пациентов с резистентной депрессией, у которых нет экзистенциального кризиса, жизнь которых не подходит к концу, но тем не менее она кажется им унылой и бессмысленной. Восстановит ли этот препарат их здоровье? У первых двадцати пациентов, которых мы лечили в Имперском колледже Лондона, мы увидели поразительно хорошую динамику. Состояние некоторых пациентов полностью изменилось после приема полной дозы псилоцибина и оставалось таким в течение года. Я встречался с тремя пациентами, у которых была наилучшая динамика. Беседа с ними впечатляет: у них очень долгая и сложная история болезни, и они дошли до самой грани, они серьезно рассматривали возможность самоубийства, их жизнь казалась им абсолютно бессмысленной. Но после приема препарата все изменилось. Это не значит, что победа осталась за психоделиками: нам еще нужно сравнить этот метод лечения, стандартные методы и отсутствие лечения. Сейчас начинают проводить такие исследования.
По-видимому, мы стоим на пороге нового этапа, когда начнем рассматривать эти препараты всерьез, использовать их в клинике и, возможно, вернем их в разряд лекарственных препаратов. Однако мы рискуем: если введем их в медицинское употребление, они будут более доступны, и люди начнут принимать их в рекреационных целях. Сложность в том, что эти препараты опасны, если принимать их не в том сеттинге, не с теми людьми и не в тех обстоятельствах: тогда реакция на него может быть очень плохой. Отчасти первоначальная моральная паника связана в том числе и с этим, а не только с политической обстановкой. Это по-прежнему вызывает определенные опасения, и их нужно рассматривать всерьез. Для нас как ученых главная проблема здесь — восстановим ли мы этот препарат для медицинского применения и если да, то что будем делать с рекреационным использованием? Опыт с марихуаной показывает, что вы вводите препарат для медицинского применения, но в конечном счете он используется намного более широко, и его рекреационное употребление законно во многих регионах Северной Америки. Мы не уверены, что для общества в целом это хорошо.
Сейчас мы обнаружили себя в очень интересном положении: мы ждем, когда результаты исследований покажут пользу псилоцибина и других галлюциногенов в терапии, особенно при тяжелой депрессии. Но мы не очень хорошо понимаем, как можно будет продвинуть эту идею и ввести медицинские ограничения для обеспечения безопасности, в то же время признавая, что люди могут заявить о своем праве использовать эти препараты в рекреационных целях. Правильно все это организовать — крупная политическая и социальная задача.
