Мы замечаем, что после этих ядерных ударов, а также после того, как ядреное оружие появилось у Советского Союза четыре года спустя, крупные межгосударственные войны стали редкостью. Этому также способствовало и послевоенное разделение мира на два блока, и начало холодной войны. Блоковость и противостояние в «холодном виде», без использования прямых военных нападений, связаны с тем, что обе стороны владели ядерным арсеналом. Нередко стороны были готовы к открытой конфронтации, но представление о разрушительных последствиях, политической нестабильности, которая может быть связана с ядерной войной, всякий раз предотвращало мир от ядерной катастрофы. Таким образом, создание и применение ядреного оружия переформатировало всю систему международно-политических отношений.
Безусловно, изменения сказались на практике ведения войны. Нельзя сказать, что война в принципе исчезла из политического арсенала современных государств. Однако, обращаясь к истории XX века, мы можем заметить, что война была выдвинута за пределы Европы и Северной Америки. Она происходила в странах третьего мира, где могли опосредованно сталкиваться между собой Советский Союз и Соединенные Штаты, участвуя в антиколониальных движениях, в революциях, в местных освободительных движениях. Немаловажный момент, который определил переформатирование отношения человечества к практике ведения войн, связан с появлением после Второй мировой войны Организации Объединенных Наций, которая активно начала содействовать развитию международного права.
Можно отметить характерную тенденцию к появлению на международной политической арене негосударственных субъектов, которые в последние десятилетия все чаще начинают претендовать на монополию государства на применение насилия, в том числе и военной. Мы можем говорить об активных действиях различных повстанческих организаций, террористических групп, наркокартелей, частных военных компаний и даже экономических корпораций, которые создают свои армии. В исследовательской литературе используется термин «приватизация насилия», то есть когда право на ведение войны отбирается у государства и представители негосударственных групп начинают воевать сообразно с собственными представлениями и интересами.
Еще один факт, который характеризует современное восприятие войны, связан с ее делегитимацией. Американский военный и политический эксперт Эдвард Люттвак называет это рождением постгероической эпохи. Война в современном западном мире становится не вполне возможной и популярной, поскольку с государством в первую очередь связано представление о безопасности и благополучной жизни. И призывы к войне по малопонятным причинам и по каким-то идеологическим основаниям уже больше не воспринимаются столь же широко и не поддерживаются, как еще сто лет назад. Западный человек в меньшей степени готов отправляться на военную службу. Мы замечаем, что массовые армии, основанные на всеобщем призыве, также уходят в прошлое. Речь уже идет о некрупных армиях, которые будут состоять из профессиональных солдат.
Все эти факторы вместе приводят к тому, что появляются новые войны. Не в том смысле, что человечество никогда не сталкивалось с такого рода войнами, они новые именно по отношению к старой, классической, регулярной войне Нового времени, когда их вели между собой государства при помощи армий и когда государства воспринимали право войны как свое естественное право и могли требовать от своего населения участвовать в этих войнах, жертвовать своими жизнями.
Новые войны характеризуются в первую очередь тем, что как раз наиболее активным участником становится не государство, а негосударственные субъекты. Эти войны часто ведутся против гражданского населения. Это было недопустимо для предшествующих государственных войн. Это связано зачастую с тем, что те, кто ведет эти войны, прямо заинтересованы в нанесении удара по гражданским лицам, как это происходит, например, в случае террористических атак, где террористы намеренно выбирают мирное население в качестве своей цели. С другой стороны, мы можем сказать, что и государство, вынужденное участвовать в такого рода войнах, часто занимается примерно тем же, начинает вести войну против невоенных.
Еще одной характерной особенностью новых войн является серьезная радикализация насилия. Как правило, они провоцируются не прямыми политическими целями, но тем, что британский политический мыслитель Мэри Калдор, исследователь феномена новых войн, называет политикой идентичности. Это может быть идентичность, основанная на этнических, религиозных, социальных особенностях. В этих войнах эксплуатируется метафора врага рода человеческого, фашиста, террориста, с которым нужно бороться и которому невозможно сохранить жизнь, а поэтому его нужно истребить и полностью лишить возможности существовать.
Еще одной чертой новых войн следует признать сложность их окончания. Поскольку речь идет о том, что в них участвует множество субъектов, государству приходится сталкиваться с множеством разрозненных повстанческих или террористических групп, между которыми нет никакой координации. Невозможно договориться об условиях мира, как это можно было сделать в старые добрые времена, когда политический соперник был однозначно известен. В новых обстоятельствах вы можете договориться с одним из полевых командиров, но вовсе нет никаких гарантий, что его мнение будет принято среди прочих повстанческих групп, с которыми вы боретесь.
Довольно сложно договориться с террористами и уговорить их прекратить проводить террористические атаки. Сам смысл террористической деятельности состоит в том, что вы не раскрываете свои планы, не предупреждаете своего противника о том, что собираетесь провести террористический удар. Немецкий профессор Херфрид Мюнклер, еще один теоретик новых войн, называет эту ситуацию «долгий период установления мира», который может затянуться на годы и даже десятилетия.
В заключение я хотел бы отметить, что часто в феномене новых войн, в феномене приватизации насилия видят ослабление государства. Говорится, что государство умирает, и мы сталкиваемся с принципиально новым образом политической реальности. Мне представляется, что отчасти это так, но мы должны понять, что сам феномен новых войн вполне выгоден для современных государств. В условиях делегитимации войны, в условиях наступления постгероической эпохи, когда государству невыгодно прямо участвовать в войнах, ситуация, когда появляются силы, готовые взять на себя обязанность войны, должна рассматриваться как успех государства, как возможность сохранить свою страсть к войне.
Государство получает в лице нерегулярных, негосударственных субъектов силы, которые будут сражаться между собой, которые можно финансировать, поддерживать военной техникой, военными технологиями, направлять их, но которые снимут с государства обязанность прямо объявлять о своем участии в войнах. Мне кажется, в том, как существуют и проходят новые войны, мы должны видеть не смерть государства, но хитрую игру смертного бога Левиафана.
