В Год музыки Великобритании и России 2019 мы вместе с Посольством Великобритании в Москве рассказываем о том, как музыка влияет на наши эмоции, помогает ли она справиться со стрессом и почему звуки застревают у нас в голове.
Музыка и аутизм — это очень интересная тема. В аутизме мы часто исследуем проблемы с социальной коммуникацией, навязчивые мысли и поведение, ригидность, проблемы с сенсорным восприятием. Если мы изучим восприятие музыки при аутизме, мы сможем получить более полное представление о том, как люди с аутизмом функционируют и развиваются. Это важно, поскольку мы сможем понять эмоциональные особенности и эстетические предпочтения людей с аутизмом — их нечасто воспринимают в таком ключе.
Аутизм впервые был описан в 1943 году Лео Каннером, который составил основные диагностические критерии аутизма. Тогда не обратили внимания на то, что он говорил о поразительных музыкальных навыках детей с аутизмом, особенно об их способности запоминать чрезвычайно сложную музыку. Это оказалось интересно в контексте проблем с языком и другими когнитивными навыками.
Нужно подчеркнуть, что за последние 10–20 лет распространенность аутизма изменилась. Теперь мы видим гораздо больше людей, у которых диагностирован высокофункциональный аутизм. Мы видим все больше и больше профессиональных музыкантов с диагнозом «аутизм», исполняющих музыку на очень высоком уровне.
Мой интерес изначально лежал в области восприятия тонов и ритмов в музыке при аутизме. Толчком к этому послужили исследования музыкальных савантов. Музыкальные саванты — это люди, у которых необычайно развиты музыкальные способности, но часто нарушены интеллектуальные и языковые. Они потрясающе определяют высоту тона, у них необычайная музыкальная память. Также мы видим и более неожиданные навыки: например, они иногда пишут музыку, много импровизируют. Это говорит о гибкости и креативности, которые мы не ожидали увидеть у этих людей.
В конце 1990-х годов я исследовала восприятие тональности и ритмических способностей — в основном тональности — у детей с аутизмом, но не савантов. У них не было особой музыкальной подготовки или исключительных музыкальных навыков, но эмпирические исследования показали, что они чрезвычайно чувствительны к высоте тона. Мы начали анализировать эти способности с точки зрения теорий аутизма. Особенно меня интересовала теория слабой центральной когерентности, согласно которой дети с аутизмом очень чувствительны к деталям, и из-за этого у них исключительный слух. Но эта теория также предсказывала, что глобальная обработка информации у них будет нарушена. Мы исследовали восприятие музыки при аутизме и обнаружили, что нарушений в ее глобальной обработке нет: они абсолютно нормально обрабатывали мелодии и другие общие аспекты музыки.
После этого меня заинтересовала тема нарушений в распознавании эмоций при аутизме. Показано, что люди с аутизмом гораздо хуже распознают эмоции в выражениях лиц и голосе, чем люди с типичным развитием. Мы изучали, смогут ли они распознавать эмоции в музыке. Оказалось, что они делают это так же хорошо, как и дети с типичным развитием.
Мы начали исследовать этот вопрос разными способами, изучали, есть ли у людей с аутизмом повышенные эмоциональные реакции на музыку и схожие модели мозговой деятельности. Многие лаборатории проводили такие исследования, особенно в Канаде, где исследователи проделали очень большую работу. Судя по всему, люди с аутизмом очень чувствительны к эмоциям в музыке, а их мозг похоже обрабатывает музыкальную информацию.
Сейчас мы получаем данные о том, что терапия с применением музыки очень эффективна для людей с расстройствами аутистического спектра. Есть ряд разных терапевтических подходов. Искусство помогает им с межличностным взаимодействием, языком, пониманием эмоций: везде мы видим положительные результаты. Работа с различными компонентами музыки, тональностью и тому подобным превратилась в полноценную программу исследований, которая показала, что при этом расстройстве наблюдаются удивительные музыкальные способности.
Мы знаем, что люди с аутизмом очень хорошо распознают гнев в музыке, но хуже — в выражениях лиц и голосе. Более того, им трудно распознать гнев у самих себя. Даже если они понимают, что возбуждены эмоционально, и могут сказать: «Меня оскорбили» или «Я видел, как кто-то плохо себя повел», — они не смогут связать это с гневом как эмоцией. Это расстройство называется «алекситимия», оно очень распространено при аутизме. Мы пытались понять, можно ли использовать способность людей с аутизмом понимать эмоции в музыке, чтобы они научились замечать и понимать их в других контекстах — например, у себя и других людей.
Нам нужно осознавать, что проявления аутизма очень разнообразны. Мы можем встретить профессоров математики с аутизмом, которые работают в престижных университетах, а можем столкнуться с людьми, которые не владеют языком и интеллектуально работают на невысоком уровне. Нам нужно быть осторожными с обобщениями. Но, основываясь на научных данных, которые получены от более способных людей с аутизмом, можно сказать, что они слушают музыку очень типично. Мы провели качественное исследование, спрашивая людей с аутизмом, почему они слушают музыку, что делает музыку для них привлекательной. Их ответы похожи на те, что мы получаем от нейротипичных людей. Восприятие музыки при аутизме очень разнообразно, и мы не можем сказать, что оно как-то отличается от восприятия музыки нейротипичными людьми.
