Наука и политика у Макса Вебера

В поиске ответов на эти вопросы одним из авторитетов часто становится Макс Вебер, немецкий философ начала XX века, который сформулировал целостный взгляд на то, что такое наука, и предложил этику занятий наукой. Ключевым является термин «свобода от ценностей»: наука находится вне конфликта ценностей. Ценностей много, между ними существует постоянный конфликт, и его невозможно разрешить. Наука должна спокойно и безучастно наблюдать за этим конфликтом, тогда она выходит за пределы ценностных разногласий.

Другая версия этой же позиции заключается в том, что наука не может полностью выйти за пределы ценностного поля, но у нее есть своя собственная ценность истины, которую она преследует. В этом случае для нее конфликты между прочими ценностями являются интересными, но она не принимает в них участия, а спокойно взирает из тиши библиотеки или с высоты башни из слоновой кости. В обоих случаях получается, что наука и политика — это разные миры, поэтому тот, кто сделал выбор в пользу науки, обязан не входить в политические баталии.

Сегодня эта позиция служит основанием для тех, кто считает, что в науке нет места политике. Проблема этой интерпретации состоит в том, что она противоречит деятельности самого Вебера, который всю жизнь старался быть политически активным. С самого раннего времени он имел твердые политические убеждения и был заинтересован в их проведении в жизнь. Особенно активным он становится в послевоенный период, когда участвует в создании Германской демократической партии, потом безуспешно баллотируется от нее в парламент и участвует в подготовке Веймарской конституции. В тот период Вебер был одним из наиболее влиятельных политических интеллектуалов: пишет публицистические тексты, выступает с речами.

В это же время он выступает с двумя докладами, из которых обычно и воспроизводится его взгляд на отношения науки и политики. Два доклада из серии Beruf: «Наука как призвание и профессия» и «Политика как призвание и профессия». Оба доклада носят в своем названии термин Beruf, который обозначает единство профессии и жизненного призвания.

Тогда же Вебер пишет текст, который после его смерти станет называться «Хозяйство и общество», где предлагает ряд анализов, которые почти до неразличимости смешиваются с его взглядами на науку и политику. Как возможно, что Вебер завещал нам быть свободными от ценностей, но был настолько вовлечен в политическую жизнь? Проблема с интерпретацией состоит в том, что она неверна. Она стала распространенной и влиятельной в Соединенных Штатах вскоре после смерти Вебера, а оттуда распространилась на другие страны.

Во-первых, интерпретация противоречит взглядам Вебера. Во-вторых, она непоследовательна и противоречива внутри себя. В-третьих, она создает для любого ученого невыносимый психологический конфликт: он полностью отдается науке и должен быть индифферентным и циничным по отношению к миру. Для ученого мир будет шахматной доской, на которой разыгрываются партии, в которых у него нет никаких ставок.

Нам надо пройтись по основным понятиям философского течения, к которому принадлежал Вебер, баденской школы неокантианства, чтобы понять, почему эта интерпретация несовместима с веберовской философией. Генрих Риккерт, приятель Вебера, у которого он берет многие свои понятия, сформулировал основные положения этой философии так: существует особое царство ценностей, в котором они живут вечной жизнью, они существуют подобно греческим богам на Олимпе, между ними бывают ссоры и даже войны. К этим ценностям принадлежат, например, истина или красота, иногда они не могут друг с другом договориться.

Ценностям требуется некоторая материализация, поэтому им требуется способ реализоваться в истории. Иными словами, им нужно воплощаться в историческом процессе: они ткут культуру, структурируют культурную жизнь, и все знакомые нам культурные институты отсылают к определенным ценностям. Культура и история представляют собой площадку для борьбы между ценностями. Но остается вопрос, как ценности проникают из своего царства в действительность.

В этот момент на сцену выходит человек. С точки зрения неокантианцев, функция человека состоит в том, что он проводит ценности в жизнь, наделяет их действительностью, поэтому человек — ценностное существо, и это отличает человека от всех остальных существ. Ни одно другое живое существо не признает никаких ценностей, не осознает их значимости, потому не имеет ни культуры, ни истории. Риккерт называет это царство промежуточным, царством смысла. Человек придает своим действиям смысл, за счет этого ценности проникают в действительность, будучи осмысленными. В конечном счете вся человеческая история — это игра ценностей, а человек с точки зрения этой философии — игрушка ценностей.

Если мы посмотрим на этот понятийный аппарат, который полностью заимствует Вебер, то термин «свобода от ценностей» не имеет никакого смысла. Человек всегда проводит в жизнь ценности, хочет того или нет, и свободен он от ценностей только в состоянии комы. Единственное, на что человек может рассчитывать, — сделать сознательный выбор относительно того, каким ценностям он готов служить. На этом настаивает Макс Вебер, поэтому смысл его требования, которое по-немецки формулируется в термине Wertfreiheit, не «свобода от ценностей», а «свобода от практических оценок». Вебер настаивает, что в научной деятельности мы должны воздерживаться от того, чтобы выносить практические оценки, считать вещи желательными или нежелательными, плохими или хорошими. Это не означает, что мы должны лишиться ценностей.

Смысл веберовского требования заключается в том, чтобы отделять практические оценки от эмпирических фактов и логических рассуждений. Это его основное этическое требование, но остается вопрос реализации. Для того чтобы решить этот вопрос, Вебер заимствует у Риккерта термин отнесения к ценности. Идея отнесения к ценности состоит в том, что в момент формирования нашего исследовательского интереса мы можем зафиксировать, какая именно ценность руководит нами. Мы, проявляя интерес к определенному предмету, ставя определенную научную проблему, можем спросить, что заставляет меня начать научные исследования.

Простое отсутствие знания в любой науке не является достаточной причиной, для того чтобы начать исследование. Мы должны иметь некоторое вдохновление ценностью. По этой же причине такого рода вопросы не бывают приватными: не может существовать вопроса, который был бы интересен только мне и больше никому, ведь я являюсь культурным существом. Ученый находится на одном и том же этапе противостояния ценностей, что и другие исследователи, а значит, рано или поздно возникнет некоторая общность интересов.

После того как мы проводим отнесение к ценности, мы вступаем в область логического, эмпирического рассуждения. Здесь мы должны приостановить полагание ценности и благодаря этому вступаем на территорию рационального рассуждения. Единственное, что имеет значение на этой территории, — насколько последовательно, логично и рационально мы рассуждаем. Другие люди, которые вступили на эту территорию, тоже должны подчиняться этому принципу, поэтому все наши ценностные разногласия теряют смысл, действует только сила аргумента и рационального рассуждения.

Мы оказываемся в состоянии не только спорить со своими политическими оппонентами, со своими ценностными врагами, но и соглашаться друг с другом, находить общий язык и вместе продвигаться к более рациональному знанию. Вебер спрашивает: «Что общего между католиком и масоном?» Нет шансов, что они придут к согласию по последним вопросам своей жизни, достигнут ценностного консенсуса. Однако, когда они входят на территорию науки, у них появляется возможность соглашаться по некоторым вопросам. Как они будут использовать знание, которое получили из рассуждения, какие выводы они сделают — это вопрос, который может быть решен только в связи с их ценностной ориентацией. Но внутри этого рассуждения они могут достичь полного согласия.

Смысл требования Вебера «Свобода от оценки» состоит в том, что мы должны четко разграничивать практические оценки и логические, эмпирические суждения. Значит ли это, что мы не имеем права на практические оценки в тексте научной статьи или в аудитории? Вебер говорит, что не обязательно, но важно, чтобы мы четко проводили границу, где заканчивается рациональное суждение, которое я выношу, с которым обязан согласиться каждый, и где начинается мой взгляд с точки зрения ценностной позиции, которую я занимаю. Скажем, если мы рассуждаем о природе тиранических режимов, мы можем найти согласие как с противниками тирании, так и с ее сторонниками, однако каждый из нас сделает разные выводы из знания, которое мы получим в результате нахождения консенсуса.

Вебер весьма скептически относится к идее, что у исследователя может не быть никакой ценностной ориентации, которая руководила бы им в исследовании: откуда взялся бы исследовательский интерес? Вебер полагает, что подлинное исследование делается со страстью, оно требует вдохновения, поэтому вопрос, который был поставлен перед исследованием, должен двигать исследователя, управлять его мотивацией. Вебер считал, что, когда пытаются представить науку чистой девой с чистыми руками, на самом деле пытаются протащить контрабандой некоторые ценности в свое исследование. Такой тип ценностного утверждения Вебера раздражает больше всего, потому что нет способа защититься от него: ценностное убеждение выдается за нечто самоочевидное или даже за результат научного исследования. Вебер говорит: «Будь интеллектуально честным, имей мужество сказать, что здесь находится моя ценностная позиция, а здесь — факты, которые подчас могут мне не нравиться».

Вебер категорически против убеждений, что наука может рассказать, в чем состоит смысл жизни, или что она сама по себе может сделать жизнь лучше. В его философии для такой позиции нет места, поскольку между ценностями существует вечный конфликт, и наука не та инстанция, которая может разрешить его. По этой причине Вебер запрещает проповедовать политические взгляды в аудитории: раз наука не имеет никакой монополии на решение политических вопросов, значит, ученому, который хочет проповедовать, место не в аудитории, а на публичном собрании. Ему не следует злоупотреблять доверием студентов и фактом, что они не могут ему возразить. Это не значит, что в пространстве университета нет места для политических дискуссий, но дискуссия должна давать всем сторонам право на полемику, а это невозможно в рамках научной лекции.

Вебер говорит: «Где мы транслируем студентам знания, мы должны ограничивать себя от проповеди; где мы хотим научить их жизни, мы должны четко дать понять, что с этого момента мы перестаем быть для них непререкаемыми авторитетами, с которыми невозможно спорить, и становимся равными с ними». Это относится к любому политику: он может прийти в аудиторию, но не должен рассчитывать на то, что будет обладать авторитетом ученого. Он просто публичный спикер, который должен встретить возражения от тех, кто с ним не согласен.

Вебер говорит: «Даже чисто эмпирическому научному исследованию направление указывают ценностные интересы». Это означает, что за любым исследованием всегда стоит ценностная мотивация. Нам никогда не достаточно нашей верности науке, чтобы начать исследование. Может быть, с точки зрения Вебера, ученый должен быть верен только «ценности истины»? Вебер отвечает нам: «Выбери своего демона», напоминает о том, что, выбирая одного бога, мы оскорбляем всех остальных богов. Следование только «ценности истины» противоречило бы позиции Вебера, потому что наука — это пространство, где могут встречаться люди с разными ценностями, где может происходить рационализация общественной жизни. Наука для него вовсе не представляется вечеринкой циничных скептиков, с усмешкой взирающих на мир политических страстей и озабоченных только «поиском истины», подобно обитателям Кастальского замка у Германа Гессе. Наука — зона безопасности, внутри которой те, кто обладает разными политическими предпочтениями, могут понимать друг друга. Поэтому у каждого будут и другие ценности, кроме «ценности истины», поскольку поиск истины как таковой не содержит никакого практического импульса в себе.

Вебер полагает, что наука сражается не на стороне абстрактной истины, но является агентом рационализации мира, поэтому каждый, кто выбрал для себя науку, вольно или невольно принес присягу рационализации. Рационализация может пониматься по-разному, однако идея о том, что борьбу за рационализацию можно изъять из политического процесса, абсурдна. С точки зрения Вебера, каждый, кто сражается за рационализацию, должен понимать, что ценность не является самоочевидной для других, поэтому ему придется отстаивать ее в политической борьбе. При этом мир невозможно рационализировать до конца, но привнести в него дополнительную рациональность — это цель, к которой стоит стремиться.

Нужно резюмировать позицию Вебера ключевым термином, который он употребляет, — это термин «ясность». Вебер полагает, что наука ценна в первую очередь тем, что она приносит в мир ясность. Конфликт между ценностями она делает более прозрачным, а запутанность игры ценностей благодаря науке становится постигаемой для нас. Мы не можем избавиться от политического конфликта, но можем стать хозяевами во многом благодаря науке. Таким образом, наука не замещает политику, а позволяет становиться политически сильнее.