Второе значение — это взаимодействие между меньшинствами и большим обществом. В частности, ассимиляции подвергались цыгане и евреи. После Второй мировой войны в европейском контексте слово «ассимиляция» было дискредитировано и исчезло из употребления. Новая реальность потребовала нового слова: после Второй мировой войны, для того чтобы отстраивать разрушенные города, в Европу приехали мигранты из разных стран. Для обозначения процесса и результата взаимодействий между принимающим населением и мигрантами стало использоваться слово «интеграция».
В Америке слово «интеграция» использовалось для обозначения взаимодействий между чернокожим и белым населением. Слово «ассимиляция» касалось взаимодействий между этническими группами, то есть мигрантами, которые оказывались в США, и белыми англосаксонскими протестантами, включение в которых и являлось результатом процесса ассимиляции.
Затем выяснилось, что реальность устроена иначе: американское общество сегментировано, и для того, чтобы чувствовать себя хорошо, не обязательно включаться в белых англосаксонских протестантов. Тем не менее слово выстояло, и в данный момент в американском контексте этот процесс все равно называется «ассимиляция», но подход, который использует это слово, называется «новый ассимиляционизм» и связан с именами Ричарда Альбы и Виктора Ни.
В социальных науках классического или устойчивого определения термина «интеграция» не сложилось. В разных страновых и культурных контекстах взаимодействие между мигрантами и немигрантами называется разными словами. Рабочее определение интеграции, которое дал известный исследователь интеграции из Германии Фридрих Хекман, — межпоколенческий процесс включения и принятия мигрантов в ключевые институты, отношения и статусы принимающего общества.
Для мигрантов интеграция — это процесс освоения новой культуры, принятия прав, получения доступа к оппозициям и статусам, выстраивание личных отношений с членами принимающего общества и формирование чувства принадлежности к принимающему обществу и идентификации с ним.
Интеграция — процесс взаимодействия между мигрантами и принимающим обществом, поэтому и принимающее общество должно освоить новые способы взаимодействия с вновь прибывающими и адаптировать институты к их потребностям. В этом процессе у принимающего общества больше власти и престижа.
Мы видим, что это не совсем определение, здесь сильна нормативная часть: принимающее общество должно, мигранты должны. Для того чтобы прийти к некоторому общему знаменателю о том, что такое интеграция и о чем идет речь, можно предложить гораздо более простую конструкцию: интеграция — это совокупность отношений и соотношений между мигрантами и немигрантами в принимающем обществе, а также их динамика.
Есть более страновые контексты определения интеграции: в Израиле для того, чтобы обозначить взаимодействия между принимающим населением и мигрантами, которые называются «репатрианты», то есть возвращающиеся на родину, используется слово «абсорбция» (на иврите — «клита»). В какой-то момент на английский оно было переведено как absorption и в русский язык попало как перевод с английского.
В России нет сложившейся страновой традиции обозначения этих явлений, тем более что относительно европейских стран и Америки явление новое. Тем не менее в России в нормативных документах, например в «Концепции и стратегии национальной и миграционной политики до 2025 года», присутствуют слова «интеграция» и «адаптация». Слово «интеграция» используется как переадаптация, слово «адаптация» — как недоинтеграция.
Если внимательно читать эти документы, выяснится, что за словами есть одно-единственное понимание процесса, связанное с освоением мигрантами некоторой сферической в вакууме русской или российской культуры: иногда появляются памятки, как правильно себя вести в России или Москве. Героями этих памяток являются богатырь и Василиса Премудрая с нашей стороны и Челубей в жилетке с другой стороны. Проблема с этими памятками состоит в том, что сами москвичи этих правил не придерживаются.
Говоря об интеграции мигрантов, имеют в виду несколько вещей. Первая — это относительная успешность мигрантов в сравнении с сопоставимыми местными. Вторая — приобретение некоторых культурных паттернов. Третья — взаимодействие между мигрантами и немигрантами. Четвертая — освоение и размещение в некотором общем символическом пространстве.
Немецкий социолог Хартмут Эссер предложил обозначать каждое из этих пониманий соответствующим словом. Если речь об успешности на рынке труда или в системе образования, то это структурная интеграция. Когда мы говорим про освоение культурных паттернов, то это культурная интеграция, взаимодействия мигрантов и немигрантов — социальная интеграция. Когда мы говорим про лояльность стране, размещение в символическом пространстве, мы говорим про идентификационную интеграцию.
Интеграция не висит в воздухе, она происходит в некоторых локальных контекстах, таких как рабочие места, районы, учебные заведения. Рассмотрим для примера интеграцию в университете. Структурная интеграция происходит за счет того, что мигранты осваивают некоторые знания, необходимые для продвижения на рынке труда, получают диплом, необходимый для успешной работы. Социальная интеграция происходит за счет установления устойчивых связей, дружеских связей и романтических отношений между мигрантами и немигрантами. За счет социальной интеграции происходит культурная интеграция, потому что в ходе взаимодействия складываются совместные нормы поведения и культурные паттерны. Идентификационная интеграция происходит на военной кафедре, где люди приносят клятву, что будут защищать Россию с оружием в руках.
Второй тезис состоит в том, что интеграция является межпоколенческим процессом. Известно, что для мигрантов первого поколения интеграция в полной мере не происходит. Интеграция второго поколения — это более разнообразный процесс: они блестяще знают язык принимающей стороны и ориентируются в социальных институтах, но возникает вопрос, как происходит интеграция мигрантов второго поколения. В страновых контекстах это происходит по-разному. Есть примеры крайне успешной интеграции мигрантов второго поколения, скажем Канада и Австралия, где долгие годы существует последовательная миграционная политика, связанная с тем, что приглашают образованных мигрантов, а их дети успешно интегрируются. Есть обратные примеры, в частности Бельгия, в которой складываются бедные этнические районы, мигранты первого поколения в основном беженцы с низким человеческим капиталом: не очень образованные и не очень успешные на рынке труда.
В России с интеграцией мигрантов второго поколения все неплохо. Связано это с тем, что мигранты первого поколения в точном смысле не являются мигрантами, потому что их переезд происходил в конце 1980-х, в момент, когда была одна большая страна, или сразу после 1991 года. Во-первых, они неплохо знали русский язык, что важно для интеграции. Во-вторых, разбирались в институтах принимающего общества, которые на тот момент были одни на всех.
Сейчас мы закончили масштабное исследование мигрантов второго поколения в России из Центральной Азии и Закавказья и можем говорить о том, что в части заработков мигранты второго поколения не отличаются от сопоставимых местных. В части образования некоторые группы мигрантов второго поколения, например закавказские мигранты, отличаются от сопоставимых местных в лучшую сторону: почти в два раза чаще получают высшее образование. Наши мигранты второго поколения в части гендерных отношений и гендерных норм серьезно не отличаются от сопоставимых местных. Казалось бы, кавказский менталитет, патриархат, но, если сравнить, выяснится, что существенных отличий между мигрантами второго поколения из консервативных обществ и сопоставимыми россиянами нет, поскольку Россия в этом аспекте является достаточно консервативной страной. Мигранты второго поколения лояльны России, чувствуют себя в России хорошо, и этому не мешает интенсивный транснационализм, то есть интенсивные и частые поездки в страну происхождения их родителей и телефонные разговоры с соответствующей страной.
Аспекты интеграции, о которых я говорю, связаны нелинейным образом. Успех на рынке труда совершенно необязательно связан с интенсивными взаимодействиями между мигрантами и немигрантами, а анклавизация или замыкание на этнических кругах общения необязательно связано с бедственным положением. Об этом говорит теория сегментной ассимиляции за авторством Алехандро Портеса и Мин Чжу.
В рамках этой теории есть три направления ассимиляции. Первое — ассимиляция в американский мейнстрим, преимущественно белый. Второе — ассимиляция в underclass. Третье — ассимиляция в соответствующее этническое сообщество. Иногда лучшей стратегией является замкнуться на своем этническом сообществе, для того чтобы экономически преуспеть. Классическим примером, который приводят авторы этой теории, являются китайцы в Соединенных Штатах. Стандартная стратегия для этой группы — замыкание и сохранение культурных паттернов, при этом доля мигрантов второго и последующих поколений, которые получают высшее образование, зашкаливает.
Долгое время считалось, что мигранты перенимают культурные нормы принимающего общества. Это не совсем так: интеграция — это улица с двусторонним движением, когда, действительно, мигранты адаптируются к нормам принимающего общества, но и принимающее общество перенимает нормы и представления о жизни, а также какую-то ритуалистику, связанную с мигрантскими сообществами.
Когда мы представляем классическое американское Рождество с носками, Санта-Клаусом, оленями, надо помнить, что эти традиции привнесли немецкие мигранты конца XIX века. На тот момент суровые англосаксонские протестанты праздновали Рождество совершенно иначе, и сложно себе представить, что в этом сообществе празднование было именно таким.
В нашем случае можно говорить о том, что прижились некоторые блюда, свойственные странам происхождения мигрантов, в частности шашлык, плов. Эти блюда появились в России до начала интенсивной миграции из соответствующих стран, и это связано с имперскостью и интеграцией империи, а также Советского Союза после. Тем не менее вторая волна популярности этих блюд и массовое их распространение связаны как раз с интенсивной миграцией в 1990–2010-е годы.
