Сегодня посетители, туристы в городе Саратога (США) могут обнаружить очень любопытный памятник — поврежденный снарядом солдатский ботинок, сапог с генеральским эполетом. Подпись к этому памятнику гласит: «Он посвящен тому, кто своей беспрецедентной храбростью заслужил себе звание генерал-лейтенанта, а своим согражданам — свободу». Что характерно, имя человека, которому посвящен памятник, не указано.
Перед нами классическая формула damnatio memoriae, проклятие памяти, когда, с одной стороны, нельзя не упомянуть о достижениях человека, а с другой стороны, нельзя упомянуть его имя. Бенедикт Арнольд, которому посвящен памятник, — одна из самых противоречивых фигур в этом плане. Блестящий молодой военачальник, который своими невероятными военными талантами заслужил и звание генерала, и личное доверие Вашингтона. Арнольд благодаря своей экспедиции в Канаду и беспрецедентному мужеству в битве при Саратоге, несомненно, заслужил все те военные почести, которые были ему оказаны. Но впоследствии в силу скверного характера, а также неприятной привычки реквизировать часть средств в ходе военных действий в свою собственную пользу, а не в казну молодой американской республики был отодвинут.
Подчиненных Арнольда стали повышать, и они стали становиться его начальниками, чем он, конечно, был возмущен. В конце концов на посту ректора академии Уэст-Пойнт он входит в контакт с англичанами и через полковника Джона Андре договаривается о том, что передаст секретные документы и откроет ворота для английских войск за 20 тысяч фунтов. План раскрывается, генерал Вашингтон лично устремляется в его поместье. Узнав об этом, он успевает бежать. Вашингтон в ярости: «Кому теперь можно верить?!» — восклицает он своему доверенному лицу.
Сам Арнольд перебирается в Англию и становится в силу иезуитской иронии англичан специалистом по американским колониям. Возвращается уже в статусе английского офицера и воюет со своими давними соратниками. Одного из пленных американских революционеров, которые попадают к Бенедикту Арнольду, он спрашивает: «Что будет со мной, если они поймают меня?» На что пленный отвечает: «Они отрежут ту ногу, которая была ранена в битве при Саратоге, и похоронят ее с военными почестями в знак тех достижений, тех невероятных побед, которые ты одержал, пока был на нашей стороне. А все остальное они просто повесят на дереве».
К биографии Бенедикта Арнольда постоянно возвращается Уильям Ллойд Уорнер, один из создателей американской культурной антропологии. В своем исследовании города Янки-Сити (на самом деле город Ньюберипорт в штате Массачусетс) он описывает любопытный прецедент, как разные сообщества этого города договариваются о праздновании 4 июля.
Сам по себе один из старейших городов Новой Англии неоднороден. Он разбит на разные конфессиональные группы, группы, различающиеся не только по экономическому статусу, но и по длительности проживания на этой территории. И 4 июля — это день, когда все эти группы должны договориться о едином символическом универсуме, где будут культовые фигуры. Каждая из общин должна в рамках общего символического шествия представить свою репрезентацию того, что, с одной стороны, значимо для нее лично, а с другой — значимо для города в целом. Такой ритуал общинного единения.
Проблема только в том, что Бенедикт Арнольд во время своей экспедиции в Канаду в 1775 году прошел через город Янки-Сити, город встретил его радушно, и часть лучших сынов последовали за ним в его добровольческой бригаде. В момент, когда Арнольд проходил через Ньюберипорт, он еще не был предателем. Он только-только готовился стать героем. И потому память об этом значимом событии увековечена в истории Янки-Сити. Но когда члены комитета по празднованию 4 июля предложили еврейской общине города сделать именно этот эпизод прибытия Бенедикта Арнольда в Ньюберипорт, разразился чудовищный скандал. Еврейская община в этот момент задала вопрос так: «Простите, значит, католики будут репрезентировать Колумба, а мы — предателя? Не кажется ли вам это крайне двусмысленным предложением, господа городские власти?» Через какое-то время скандал заминают и об этом больше не говорят.
Уорнер пытается выяснить, как вообще возникло это предложение, кто его первым озвучил. Оно полностью исчезает с повестки дня, больше к Бенедикту Арнольду не возвращаются, и он становится общей фигурой умолчания. Уорнер пытается понять, каким образом конструируется коллективная память города в ситуации, когда город разбит отдельные группы с собственным моральным порядком. Это важная часть его концептуализации, которая предполагает, что знания самой структуры этой группы, того, как он устроена и насколько плотны внутри нее социальные связи, недостаточно, если мы хотим понять, почему некоторый персонаж, некоторая фигура оказывается номинирована в качестве предателя.
Социальному антропологу в этом смысле сам акт предательства неинтересен. Он был бы скорее интересен социологу, который изучает, как устроены социальные действия, смыслополагания. Важно то, как реагирует группа, почему для одних некоторое действие оказывается настолько по ту сторону добра и зла, что, даже если совершивший его является несомненным героем и репрезентантом этой группы, он точно так же будет стремительно номинирован в качестве предателя. В этом смысле борхесовский сюжет «Темы предателя и героя» не такой уж и вымышленный: главный герой войны за независимость Ирландии оказывается тем самым предателем, который вынужден начать расследование своих собственных злодеяний и назначить самому себе наказание.
Любопытная иерархия, которую предлагает Уорнер, предполагает следующую систему различения. У нас должна быть символическая фигура предателя, он должен занимать значимую позицию для группы, чтобы выступать ее символическим репрезентантом. Он должен потерять не просто доверие этой группы, а право считаться ее частью. В этой ситуации, говорит Уорнер, в зависимости от размера группы, в зависимости от ее связи с территорией мы можем предсказывать, какова будет ее реакция на предательство. Для одних групп предательством может оказаться все что угодно, для других предательством не будет ничего.
Уорнер рассматривает три кейса. Во-первых, у нас есть случай Бенедикта Арнольда — несомненного предателя для сегодняшней американской культурной памяти. Во-вторых, есть случай Иуды, который предает малую группу из 12 человек, включая своего учителя, но при этом становится символом предательства для всех христиан мира. В-третьих, есть Яго, который в пьесе Шекспира предает своего ближайшего друга. Это совсем малое социальное образование в виде дружбы двух персонажей. И при этом Яго становится символом предательства для людей всего мира, независимо от вероисповедания, национальности и гражданства.
Получается странная зависимость: чем большее количество людей вы предали, тем меньшее символическое осуждение предательства вы получите. Про Бенедикта Арнольда мало кто знает за пределами Соединенных Штатов. С Иудой все чуть более понятно. Но Яго для Уорнера оказывается тем самым прототипическим предателем. Предавая дружбу, он становится символом предательства для всех людей, а не как в случае с Иудой. Размер группы оказывает прямое влияние на то, что будет считаться предательством и насколько сильному осуждению вы подвергнетесь. Это не рекомендация к действию: постарайтесь предать как можно больше человек, и тогда вас будут меньше осуждать. Но такая зависимость прослеживается.
Другая интересная часть этого рассуждения связана с территорией. И это одно из объяснений, почему тема предательства настолько важна для американской социальной антропологии и гораздо меньше важна для британской. Если мы на секунду вернемся к тому, как устроено сообщество, то, что Уорнер называет группой с суверенным моральным порядком, то оно предполагает несколько элементов. Группа людей должна проживать на некоторой территории и разделять общие убеждения — те самые представления о добре и зле, о правильном и неправильном поведении. И территория, и моральные представления оказываются в равной степени необходимы. В случае, когда мы говорим про группу «мы здесь», мы говорим о группе людей, которая разделяет пространство жизни, а не только убеждения. И тогда это и будет сообществом или общиной. «Они там» — это условная группа врагов, то есть те люди, которые за стеной. И если мы посмотрим на работы Карла Шмидта или Георга Зиммеля, там как раз враг всегда концептуализируется в том числе и в категориях пространственных. То есть это те, кто не разделяет с нами пространство жизни, это те, кто находится по ту сторону, и, скорее всего, у них свои собственные представления о добре и зле, и доверять этим людям точно не стоит.
Есть две наиболее интересные маргинальные группы. Первые — это чужаки, «они здесь», те, кто разделяет с нами пространство жизни, но не разделяет наших представлений о добре и зле. Те, кто пришел вчера, чтобы остаться завтра, и потому мы вынуждены мириться с этим чуждым элементом, с этой пятой колонной на нашей территории. Вторая группа — диаспоры, «мы там», те, кто разделяет с нами некоторые общие представления, но при этом не разделяют общего пространства жизни.
Проблема предателя именно в территориальных сообществах оказывается особенно острой. В случае с Бенедиктом Арнольдом это хорошо видно. С одной стороны, он, являясь героем, не просто часть некоторой группы — он воплощает в себе добродетели этой группы. С другой стороны, переходя тайно на сторону англичан и становясь их шпионом, он оказывается пятой колонной, «чужой здесь». Он по-прежнему является частью морального порядка сообщества, по-прежнему разделяет пространство жизни, но он уже не наш. Переходя на сторону англичан, физически переезжая в Англию для получения титула и звания, он окончательно оказывается в стане врагов. Самое интересное, что, даже находясь там, он продолжает восприниматься англичанами как представитель бунтующих колоний, эксперт по Вашингтону, эксперт по бунтарям. Он в каком-то смысле оказывается в положении представителя диаспоры, в том числе когда возвращается в Квебек, который незадолго до этого разрушил.
В ситуации предательства это амбивалентная фигура, она всегда по обе стороны различения — в данном случае по обе стороны обоих различений: не только различения своих и чужих, но и различения территориального. Мы каждый раз вынуждены возвращаться к теме предательства, когда сильные коллективные эмоции группы требуют социологического объяснения. И каждый раз где-то на заднем плане оказывается сюжет, связанный с тем, что в качестве предателя номинируют не рядового члена сообщества, а того, кто был для этого сообщества репрезентантом.
Классический пример — исследование Джеффри Александером того, как в качестве предателя номинировали Никсона. Президент Соединенных Штатов подвергается импичменту уже после того, как значительная часть страны номинирует его в качестве скверной фигуры. При этом, говорит Александер, из внимания часто упускается, что уже после того, как данные об Уотергейте были опубликованы, уже после того, как журналисты провели и обнародовали свое расследование, республиканцам удается выиграть выборы. Между Уотергейтским скандалом, его расследованием и признанием Никсона предателем Соединенных Штатов проходит несколько лет. И в течение этих нескольких лет идет символическая работа, в которой все члены некоторого сообщества должны сойтись в том, что базовый моральный порядок нарушен. Это не просто политика, это не просто внутренние разборки демократов и республиканцев, это не обычное дело, а то, что теперь президент Никсон — это наш Бенедикт Арнольд.
Как происходит такая работа, почему эта работа особенно хорошо видна именно в случае с номинированием кого-то в качестве предателя — это темы, которые сохраняются в истории социальной антропологии благодаря Уильяму Уорнеру.
