Но не все трагедии заканчиваются одинаково. Классическая трагедия, трагедия шекспировская выстраиваются по-разному. Но философское понятие трагического и главное диалектическое понятие трагического присутствовало в эту эпоху у очень разных теоретиков. Связано оно было прежде всего с тем, что гибель единичности, гибель героя, противостоящего чуждой ему и превосходящей его силе, утверждала героя как личность и самодеятельную индивидуальность. В такой теории трагического речь шла не о том, что герой растворяется в превосходящей его силе, а о том, что, растворяясь, герой как бы утверждает себя и, погибнув, спасает свою свободу.
Диалектика свободы и необходимости присутствует в теориях трагического. Непонятно, кто в конечном счете выступает победителем. Трагедия и есть демонстрация силы индивида даже после его гибели. Но главное диалектическое содержание трагического состоит в том, что герой гибнет, потому что не погибнуть он не может. Причина гибели в том, что человек, который хочет свободы, не может не действовать по-другому. И это очень хорошо видно на примере того, как Гегель анализирует античную трагедию.
Трагедия для Гегеля, по крайней мере в поздний период, — это противодействие человеческого и божественного закона. Пафос героя, который противостоит человеческому закону, утверждая закон божественный, состоит в том, герой не может не действовать, не нарушить какой-то закон, и здесь тоже виден отзвук диалектики трагического. Меня спасает то, что приводит к гибели. А ничего не делать я не могу, я должен что-то делать в соответствии с законом. Я либо теряю себя, подчиняясь чужому закону, и тогда гибну, потому что перестаю быть собой. Либо я остаюсь собой, но нарушаю другой закон и тоже гибну.
В такой диалектике рождается особый эффект. Единство свободы и необходимости можно назвать спекулятивным единством. И поэтому немецких мыслителей того времени занимало это единство. Шеллинг, например, называет его прекрасным. Прекрасное и есть безразличие между победителем и побежденным, между тем, чем трагический герой поглощен, и самим героем.
Диалектика трагического, указание на то, что гибель героя связана с его собственным поступком, в котором отражено все его существо, указывает и на возможность примирения, синтеза. Драма как жанр мыслится как единство эпоса (предельно объективной формы) и лирики (предельно субъективной формы). Также трагический герой, который гибнет от собственной руки или от того, что молодой Гегель называет судьбой, вместе с тем понимает, что эта судьба не есть что-то ему совершенно чуждое, не есть что-то целиком и полностью от него отделенное. Напротив, судьба — это продукт его собственного действия.
Преступник, пишет Гегель, наказан не тем, что приходит какой-то дядя-милиционер, который его ловит и никак с ним не связан, и его тащат в тюрьму — наказание преступника уже в самом преступлении. Преступив закон, преступник наказал сам себя, поскольку нарушил стабильность политического и социального спекулятивного порядка. Его Гегель описывает по-другому, но суть от этого не меняется. Преступление — это нарушение спекулятивного единства изнутри его самого, и преступник наказан уже именно этим. Таким образом он сам себя наказывает, поскольку он часть более высокого, чем его отдельная субъективность, порядка.
Петер Сонди, замечательный немецкий литературовед, показывает, что трагическая диалектика встречается у самых разных авторов. Так, для Гёте главный трагический мотив — это мотив расставания или прощания. И интересно, что даже в этом прощании различима та же самая диалектическая структура. Прощаясь, расставаясь, я делаю это сознательно. Для эстетической чистоты этого прощания нам важно, чтобы оно не было связано с никак нас не касающейся силой, которая все разрушает. Даже здесь я расстаюсь с кем-то или чем-то, потому что сам этого хочу и сознательно на это иду. Это и делает прощание собственно трагическим и позволяет говорить о прощании как об элементе трагической диалектики.
