Поначалу, казалось бы, ничего особенного не происходит. Возьмем такие фигуры, как Эдмунд Гуссерль, который стал родоначальником современной феноменологии, и Готлоб Фреге, совершивший переворот в области логики. Они академически общались между собой и интересовались работами друг друга. Но уже в следующем поколении — поколении их учеников, таких как Мартин Хайдеггер в случае Гуссерля и Рудольф Карнап в случае Фреге, — происходит нечто удивительное: ученики чувствуют в своем академическом оппоненте врага. Происходит размежевание двух философских традиций, которые получили название континентальной школы философии (в случае Гуссерля и Хайдеггера) и аналитической школы философии (в случае Фреге и Карнапа).
Я забегу вперед и расскажу о современной ситуации, а потом снова вернусь в историю, чтобы показать, что современное положение достаточно непонятно и нам нужно попытаться его расшифровать.
Что мы имеем сегодня? Институциональное, географическое, судя по внешним признакам, бессмысленное, нуждающееся в осмыслении положение философии. У нас есть британские и американские топ-университеты, в которых доминирует аналитическая школа. Аналитическую школу можно характеризовать географически как англо-американскую философию (философию, которая доминирует на английском языке) либо как атлантическую школу, которая представлена институциями, расположенными по берегам Атлантического океана.
С другой стороны — европейские, французские и немецкие университеты, которые в XX веке практиковали совершенно иной способ мышления. И в этом смысле возникает отделенная институционально и географически континентальная школа — британцы дали это название. Они были на острове, а через пролив от них была совершенно другая школа философии — континентальная. И это название закрепилось.
Получается, что у современного молодого человека, который думает о том, чем ему заняться, есть простой выбор. В ведущих университетах всегда очень жесткий выбор: если вы едете в Великобританию либо в Америку, вы будете вынуждены заниматься аналитической философией; если вы в ведущих университетах Европейского континента, вы вынуждены заниматься континентальной философией.
Это очень странное положение, которое кажется бессмысленным. Ему нужно найти объяснение. Для этого нужно вернуться в историю и понять, что это разделение возникает внутри одной географической и языковой среды — германской, немецко-австрийской: Фреге и Карнап с одной стороны и Гуссерль, Хайдеггер, Витгенштейн с другой стороны.
Существовали логические причины для этого разделения. В начале XX века произошло явление в философии, которое уместно назвать логическим поворотом или логическим разделением. Мы отличаем его от того, что технически в философии называется лингвистическим поворотом. Это немного другое.
Логический поворот — это возникновение двух способов достижения истины. Обе школы изначально были согласны в одном. Расхождения между ними касаются последующих шагов, но первый шаг они делают одинаковый. Он гласит: к истине ведет определенный способ мышления, и для того, чтобы приблизиться к истине, мы должны практиковать этот способ мышления. Мы должны никуда не сворачивать с этой дороги, и эта дорога приведет нас к истине. В этом они согласны. И те и другие идут в этом направлении, но дальше их пути расходятся.
В континентальной школе возникает попытка создания логики нового типа, нового языка. И в этом смысле то, что происходит в аналитической школе, кажется на первый взгляд более понятным, потому что все мы в школе изучали логику, мы знаем, что такое логика, что такое научный стиль мышления. То, что происходит в аналитической школе, кажется достаточно респектабельным занятием. Ученые вроде Карнапа или Поппера пытаются осмыслить мир так, как его понимает наука, улучшить методы, которыми наука достигает истины.
Витгенштейн вносит очень важный вклад в это развитие. Он, с одной стороны, уточняет, как наука описывает реальность. С другой стороны, поздний Витгенштейн — это уход в иной способ создания общего языка, попытка мыслить уже не об отношениях человека и природы, не о научном мышлении, а о том, что человек делает в общении с другими людьми.
Витгенштейн предлагает известную формулу, которая позволяет нам наметить некоторые логические различия. Витгенштейн, конечно, известен тем, что его чрезвычайно сложно толковать. Но если свести к каким-то примитивным вещам, возникает запрет на то, что Витгенштейн называет частным языком. Мы фокусируемся на общем языке.
В аналитической школе в XX веке возникает три возможности построения общей речи. Первая — это научная речь, которая возникает между человечеством и природой. Вторая — это попытка договориться внутри сообщества, построить конвенциональную речь. На этом строится политическая, моральная философия XX века, принадлежащая к аналитической школе. И третья попытка построения общей речи — это старая, надежная, добротная кабинетная философия, которая тоже переживает ренессанс в XX веке. Попытка построения общего языка внутри меня самого, договориться между мной прошлым, мной настоящим и мной будущим. Это в духе кабинетных мыслителей, в духе Канта.
То, что происходит внутри аналитической школы в XX веке, описывается как споры между различными основаниями общей речи, между сторонниками науки, сторонниками общественного договора и сторонниками кабинетной философии. Нельзя ни в коем случае думать, что это чистый догматизм. Происходят очень интересные споры, но они внутри горизонта этой программы построения общего языка.
Совершенно иное происходит в континентальной традиции. Когда мы, исходя из нашего школьного опыта, пытаемся осмыслить, что происходит в континентальной традиции, нам это кажется чрезвычайно странным и даже незаконным. Что это за попытки создать логику, помимо формальной логики, которая нам известна?
Тем не менее не только эти попытки сознательно делаются такими мыслителями, как Хайдеггер, Деррида и Делез, но эта логика действительно создается. Иначе бы не было школы. То количество континентальных философов, студентов и людей, которые просто чувствуют себя причастными к этому образу мышления, говорит о том, что это действительно школа. Это способ мышления, которому можно научить. Это нечто, имеющее место не просто как интеллектуальная авантюра.
Между этими двумя школами складывается динамика очень странная, если мы прослеживаем ее по ходу XX столетия. Хайдеггер и Карнап — это противостояние явно идеологическое. Карнап — социалист. Он уверен, что позитивизм, научный способ мышления, позволит нам обо всем договориться, мы установим мир во всем мире, социализм на всей планете. Хайдеггер все это не принимает. Он националист. И то, что он националист, явно связано с тем, что он пытается уйти от общих возможностей договариваться с кем-то еще.
Пик этого противостояния наступает в эпоху Второй мировой войны. Мы имеем замечательное свидетельство Карла Поппера. Во втором томе своей знаменитой книги «Открытое общество и его враги», в которой критически рассматриваются такие фигуры, как Гегель, Гуссерль, Хайдеггер, то есть континентальная традиция, он пишет о том, что это его личный вклад в победу над врагом. И если мы знаем Хайдеггера, мы понимаем, что в те же годы он пишет записи в своих дневниках. Они абсолютно такие же. Это не философское, а политическое противостояние. Это глобальная война, пик ожесточенных отношений между школами.
Во второй половине XX века происходит мирное урегулирование. Отчасти это связано с тем, что логика развивается, логические тенденции достигают пика — с одной стороны, в работах Делеза, с другой стороны, в аналитической школе, в частности в работах Куайна. Оказывается, можно существовать в своей параллельной вселенной и думать о своих вещах, вовсе не обязательно вести войну. Поэтому к концу XX века мы получаем ситуацию, когда эти школы толерируют друг друга. Они смирились с тем, что есть альтернативный способ мышления, и относятся к этому спокойно. Выделяют место для своих оппонентов в своих учебниках, но не проявляют никакого интереса к тому, что происходит в альтернативной школе. Вот так мы пришли к той ситуации в философии, которую имеем сегодня.
