Дело в том, что группа продвинутых цивилизаций собралась и построила сверхмощный компьютер, который должен был за 7,5 миллионов лет ответить на очень важный вопрос — о смысле жизни, мира и вообще. У этого вопроса была именно такая формулировка. Когда через положенный срок компьютер выдал ответ на вопрос, то ответ не порадовал тех, кто был в ожидании. Ответ был такой: «Сорок два». Конечно, все возмутились и настаивали, что ответ должен быть гораздо более серьезным, но машина потешалась и говорила: «А что у вас за вопрос, вы понимаете, о чем спрашиваете?»
Я не случайно привела такую аналогию. Это аналогия тому, как рассуждал Витгенштейн. С какой-то стороны его собственный ответ — это тоже «сорок два», но не нужно пугаться, что мы на этом останавливаемся. Все не так просто, потому что Витгенштейн все-таки не компьютер, а человек. Поэтому его ответ интереснее, чем тот, который дал компьютер.
Ответ, о котором я буду сегодня говорить, содержится в раннем произведении, единственном, которое было опубликовано при жизни, ― я имею в виду «Логико-философский трактат» (дальше я буду коротко говорить «Трактат»). Если говорить об интерпретациях Витгенштейна, то можно выделить два основательных подхода, альтернативных друг другу: так называемое решительное прочтение текста Витгенштейна и трансценденталистское прочтение.
Сторонники первого говорят, что Витгенштейн не постулирует никаких смыслов, он четко говорит, что наш язык не подогнан под абсолютные этические смыслы, говорить о них вообще не следует. Надо обратить внимание на то, что Витгенштейн сделал в области логики. Альтернативный подход говорит, что это не так, и обращает внимание на фразу Витгенштейна, что главная часть «Трактата» не та, которая написана, а та, которая не написана. То есть своим анализом языка Витгенштейн, наоборот, старался подчеркнуть те смыслы и ценности, о которых нельзя говорить. Эти смыслы существуют в трансцендентной реальности ― над миром, вне мира, вне предложений. А сторонники решительного прочтения Витгенштейна потешаются над таким прочтением и считают его немного лузерским.
Мне кажется, что обе стороны можно было бы и примирить. Есть какая-то правда и в одной, и в другой интерпретации. Я буду поддерживать такое прочтение, в котором смыслы действительно выделены из языка науки Витгенштейна, но с определенной целью: показать, что эти смыслы присутствуют, но не в заоблачной дали, а в самом понимании реальности, которое актуально для каждого человека (или почти для каждого ― вы сами будете судить, когда я попытаюсь все это представить).
«Трактат» действует наподобие призмы, которая раскладывает луч на спектры, то есть мы видим разные цвета, которые не в состоянии распознать в состоянии луча. Витгенштейн действует здесь примерно так же. Афоризмы его «Логико-философского трактата» должны подвести к такому правильному видению мира, когда мы в состоянии будем заметить, что есть логический каркас реальности, но также есть ценности и смыслы, без которых мы эту реальность просто не поймем. Я попытаюсь коротко это показать.
Начинаем мы со слова «факт». Витгенштейн говорит, что мир — это совокупность фактов, мир распадается на факты, факты в логической структуре суть мир. А что вообще такое факт? В первом приближении можно сказать, что факт — это то, что мы обычно принимаем под фактом: чашка стоит на столе, я держу в руках очки. Такие простейшие описания реальности действительно являются фактами. Но поскольку Витгенштейн невероятно радикален во всех вопросах, которыми он занимается, здесь он тоже оказался крайне радикальным. Он докрутил этот рычаг так, чтобы мы увидели факты с другой точки зрения. Он показывает, из чего скроены эти конструкции, показывает на некоторые логические необходимости, которые обеспечивают то, как мы говорим об этих вещах.
Я опускаю сейчас, как он это делает, хотя я могла бы представить — именно этим я занимаюсь последние годы. Но я коротко скажу, что в итоге мы получаем очень странную картину мира. Факты в «Логико-философском трактате» — это то, что мы увидели бы, если бы были видеокамерой. То, как видеокамера условно видит мир, и есть факты. Они должны быть абсолютно нейтральны.
Нам кажется, что когда мы говорим, что стакан стоит на столе, курица на насесте и так далее, то мы просто описываем реальность без каких бы то ни было ценностных вкраплений. На самом деле это не так. Если сосредоточиться на том, что мы видим, из каких физических или логических (тут есть тонкие различия) элементов складывается наша картина мира, то мы увидим, что каждый предмет, на который мы смотрим, который мы воспринимаем, представляет собой не что иное, как комбинацию физических качеств. Один предмет от другого отличается этим набором, это просто разные комбинации. Как ни странно это сейчас звучит, но человек от прикроватной тумбочки отличается только количественно, если говорить в физическом смысле.
Витгенштейн постарался нам показать, что факты в логической структуре и чистый язык науки дают нам именно такую картину мира, а не какую-то другую. То, что мы включаем еще что-то в понимание мира, мы обычно не выделяем. Логика и смысл для нас спаяны, мы их не различаем. Но Витгенштейн своим анализом произвел такие процедуры, которые позволяют нам это сделать.
Чтобы хорошо понять, можно провести два эксперимента: посмотреть на что-то очень близкое и дорогое. Это, конечно, звучит немного цинично, но тогда мы поймем, в чем дело. С какой-то точки зрения человек, скажем симпатичный ребенок, есть всего лишь комбинация физических качеств, мы больше ничего там не видим. Или, например, картина. Есть кто-то, кто очень склонен к этому виду искусства и может часами стоять перед шедеврами живописи. Но если он приблизится к этой картине и посмотрит, из чего она сделана, то увидит мазки и краски, которые не будут производить такого ценностно-эстетического впечатления. Когда Витгенштейн так обрисовал реальность, нам становится заметно, что мы смотрим на мир не так. Мы смотрим на мир с позиции некоторой ценности.
Есть два уровня ценностей и смысла. Витгенштейн подчеркивает, что смыслы и ценности обладают необходимостью, в то время как факты рассыпаются, мир раскладывается на факты. Комбинации физических качеств могут быть какими угодно, а ценности устойчивы. Если говорить о том, как именно мы должны градуировать ценности для самого примитивного понимания реальности, чтобы мы могли отличить человека от тумбочки, курицу от ежика, нам необходимы устойчивые смыслы, иначе все развалится, у нас будет мешанина, хаос пятен в лучшем случае. Потому что пятно требует некоторого единства смысла, смыслового клея.
Но самое интересное — это вопрос этических ценностей, они могут градуироваться. То есть некоторые объекты могут быть для нас очень ценными, их ценность может возрастать. А некоторые могут быть для нас безразличными. Более того, один и тот же объект может быть для нас важным, дорогим, или в какой-то другой ситуации мы можем испытать к нему безразличие. Кроме того, Витгенштейн говорит об отношении к миру в целом. Мы можем признавать, принимать мир, он может быть нам близок и дорог, несмотря ни на какие события. Или же, наоборот, мы можем отвергнуть мир, отрицать его, объявить его ненужным, непонятным, непригодным, опять же независимо от того, какие события в нем происходят.
Градуирование ценностей требует устойчивой платформы, точки отсчета. Этой точкой отсчета являются нейтральные факты, которые сами по себе никакие. А ценность, которую можно распознать с позиции мира счастливого, может, как некая атмосфера над плоским фактическим миром, либо возрастать, либо убывать, образуя «мир несчастного», как называл это Витгенштейн. Он отличается тем, что мы перестаем понимать этот мир.
