По сути, его строительный материал, как утверждает, например, Дюркгейм, — это только люди. На самом деле это не совсем так. Гоббс — материалист, механицист, один из первых философов нового времени, для которых вообще не существует трансцендентного измерения. И онтология Гоббса, действительно, если использовать метафору Грэма Хармана (он, правда, употребил ее по отношению к философу Куайну), — это пустое пространство. В ней действительно ничего нет. Есть люди, и Гоббс как бы отвечает на аргумент Латура, который будет озвучен через 300 лет после публикации «Левиафана», но нет, например, зданий и сооружений. Нет материального. Если материальное не имеет онтологического статуса, а до перехода из естественного состояния в гражданское оно не имеет онтологического статуса, мы не можем принимать материальное в расчет.
Что есть кроме людей? Из чего вообще может быть сделано социальное? Кроме людей есть их неотчуждаемая собственность. В 16-й главе «Левиафана» Гоббс пишет, что действия, по сути, являются собственностью и эта собственность может становиться источником тех или иных социальных операций. Гоббс разрабатывает социальную онтологию, в которой первоэлементом является действие. Что такое действие, по Гоббсу? В 6-й главе «Левиафана» речь идет о мышлении и о том, как действия соотнесены с мышлением. Есть движения. И движения совершают и люди, и животные. Но действия — это нечто другое. Действия — это результат обдумывания. Обдумывание предполагает наличие цели. Таким образом, внутри концепции действия у Гоббса одновременно рядом с действием оказывается цель этого действия. Таким образом, если у нас ничего нет, если у нас нет денег, зданий, сооружений, чинов, регалий, наград и социального статуса, мы можем обмениваться действиями и целями. Так возникает механизм сборки досоциальных коллективов — коллективов, существующих во вселенной Гоббса до перехода в гражданское состояние.
Гоббс называет эти коллективы company или в латинской версии трактата congressibus, то есть «встреча». Эти компании собираются благодаря механизму авторизации. Простейший пример авторизации выглядит так: «Сходи за пивом». Я хотел бы совершить действие и сходить за пивом, но я авторизую тебя сделать это действие за меня. Есть чуть более сложный сценарий: «Хочется пива». В данном случае я авторизую тебя совершить не действие, то есть сходить за меня за пивом, а цель. Ты можешь не пойти за пивом, а, например, заказать его в интернете или отправить еще кого-то. Так собираются досоциальные коллективы. Они могут быть достаточно большими. Размеры этих коллективов могут быть достаточны, чтобы совершить, например, разбойное нападение, кого-нибудь ограбить или, наоборот, отбить нападение врагов.
В чем ключевое отличие этих коллективов от того коллектива, который создается в процессе перехода из естественного состояния в гражданское? В характере договоренности. Предположим, мы сидим большой компанией, все хотят пива. Для того чтобы отправить кого-то за пивом, каждый из присутствующих должен договориться с делегатом, каждый должен заключить с ним соглашение об авторизации. Прекрасный пример авторизации — начало романа «Крестный отец» Марио Пьюзо. К дону Корлеоне приходят люди и просят его совершить некоторые действия. Они его авторизуют. Это именно набор индивидуальных сделок. Дон Корлеоне не суверен мафии. Дон Корлеоне — это человек, в заднем кармане которого находится очень-очень много контрактов с каждым конкретным человеком. Гоббс характеризует это очень просто: единство представляемых обеспечивается единством представителя. Представляемые до перехода из естественного состояния в гражданское не образуют единого тела ни в социальном, ни в политическом смысле. Каждый из них заключает соглашение с представителем.
Казалось бы, из этой ситуации нет выхода. У нас есть действия, у нас есть цели, у нас есть некоторые деривативы действия… Гоббса считают теоретиком власти, но до перехода из естественного состояния в гражданское власть — это дериватив действия третьего порядка. Действие создает право, например, на отчуждение этого действия или на отчуждение цели этого действия. Право создает полномочия по исполнению этого действия до достижения это цели. А полномочие создает власть.
Каким образом выйти из этого тупика, в котором коллектив любого размера — 10 человек, 100 человек, миллион человек, — по сути, представляет собой набор индивидуальных соглашений? Решение Гоббса абсолютно новаторское. Оно определенным образом связано с его занятиями геометрией. Гоббс — это человек, который до конца жизни пытался доказать квадратуру круга. С другой стороны, оно связано с его пониманием права. Право на цель включает в себя право на средства. Это один из самых устойчивых мотивов, который сквозной нитью проходит через очень многие работы Гоббса.
Как передать право на цель и право на средства по ее достижению таким образом, чтобы эта передача не была набором индивидуальных сделок? Это вторая модель авторизации, которую условно можно назвать делегированием. Представитель выводится за рамки сделки. Самый большой из этих представителей — это суверен. Мы договариваемся о том, что хотим пива, но наш представитель с нами ни о чем не договаривается. Мы договариваемся по-другому. Мы говорим, что отправим этого человека за пивом. Таким образом, с одной стороны, мы создаем единство: мы не договорились с ним — мы договорились между собой. С другой стороны, представитель полностью свободен. Он больше не является хранителем набора индивидуальных сделок. Он становится представителем только что созданного политического и социального целого.
Для Гоббса ключевым различением является различение между real и fiction, между настоящим и несуществующим. Когда в 17-й главе он называет создаваемое таким образом, путем договоренности о передаче права третьей стороне, которая не является стороной данной сделки, он называет это real unity. Он действительно, будучи материалистом, говорит о чуде. Когда договариваются таким образом между собой об отчуждении, об одновременном отчуждении права на совершение некоторого действия, цели этого действия и средств по его достижению в пользу третьей стороны, которая не является частью этой сделки, происходит чудо. Фиктивное тело (а все объединения людей — это фиктивные тела), пишет Гоббс, на какой-то момент становится реальным. Затем появляется фигура суверена, завораживающая всех комментаторов Гоббса уже 350 лет. Real unity, созданная таким образом, созданная путем отчуждения права на действие по самоуправлению, по управлению собой, в пользу третьей стороны, не обладает способностью действовать.
Авторизация предполагает немедленный отказ от совершения действия, которое является объектом авторизации, и Гоббс много пишет об этом в первой части трактата. Таким образом, в тот момент, когда люди (every man with every man) договариваются о том, что они отчуждают в пользу третьей стороны право на действие по управлению собой, они лишаются возможности действовать. И действовать может только третья сторона. Например, Карл Шмидт с какой-то даже обидой пишет о том, что в основе композиции «Левиафана» лежат технические решения, там нет никакого трансцендентного политического смысла. Это техническое решение: суверен, активная действующая компонента единого тела, созданного в рамках такого объединения, не несет ответственности перед теми, кто его уполномочил, за свои действия, поскольку он не является частью сделки. Он не связан.
Именно в этот момент власть, например, перестает быть деривативом третьего порядка, разрывая цепь репрезентации. Суверен не является представителем каждого из нас. Он является представителем единого политического тела, которое мы создали в процессе перехода из естественного в гражданское состояние. Суверен не связан с нами никакими обязательствами. Репрезентация возможна, но источником репрезентации являемся уже не мы, а суверен. Как пишет современный исследователь Гоббса Моника Брита Виера, такая модель репрезентации становится усилителем власти. Двигаясь по цепочке от суверена к его делегатам, власть увеличивается в объеме. Президент не может арестовать гражданина, но полицейский, который связан с президентом цепью репрезентаций, может.
Это решение, которое позволяет, с одной стороны, логически объяснить, каким образом при таком маленьком количестве материала можно создать социальный порядок, имеет очень тяжелые импликации в области политической философии. Да, действительно, гоббсова концепция репрезентации, по сути, является террористической. Да, действительно суверен в «Левиафане» не связан никакими обязательствами не перед Богом, которого нет, не перед людьми, поскольку с людьми он ни о чем не договаривался. Но это решение в то же время является абсолютной революцией с технической точки зрения. Если действия и цели этих действий могут быть отделены от людей, совершающих эти действия, если благодаря действиям и их целям мы можем создавать ячейки сохранения социальности, заключив набор индивидуальных соглашений с нашим представителем, мы можем отозвать эти соглашения, мы можем сказать: «Ты больше не наш представитель». Заключив договор друг с другом о передаче действия и цели действия с третьей стороной, которая не является частью соглашения, мы больше не можем ничего менять. Мы получаем гигантский выигрыш. Мы получаем общий горизонт целей. Но, с другой стороны, мы получаем и абсолютистское государство.
Самая главная проблема, как мне представляется, сегодня заключается в том, можем ли мы разделить аксиоматику «Левиафана», можем ли мы вычленить из текста «Левиафана» теорию социальных операций, авторизацию и делегирования, можем ли мы применять авторизацию и делегирование уже не для описания таких больших политических тел, как, например, национальное государство, а для описания вещей, с которыми мы встречаемся в повседневном взаимодействии. Например, для описания дверного доводчика, или для описания алгоритмов программ, работающих в наших мобильных телефонах, или для описания работы коллективов, как их называет Латур, гибридных коллективов, состоящих из людей и не-людей. Мне представляется, что это возможно.
