Субъективно полагаемый смысл относится к субъекту (то, что мы с вами думаем, что мы предполагаем) или же находится где-то вовне, он должен быть вменен действию? Сам Вебер не дает точного ответа на этот вопрос постольку, поскольку разделяет два типа понимания действия: актуальное понимание и объясняющее понимание.
Актуальное понимание ― это схватывание. Например, для того, чтобы понять то, о чем я сейчас говорю, вам совершенно необязательно знать мои мотивы. Таким парадигмальным примером актуального внимания является понимание математической формулы. Чтобы понять значение формулы 2×2=4, вам не нужно знать мотивацию, с которой учитель или математик ее написал.
Другая ситуация с объясняющим пониманием. Объясняющее понимание требует вычленения мотива действующего. Например, когда мы наблюдаем лесоруба, который рубит лес, мы актуально схватываем его действия, его взмахи топором, удары топора о дерево как рубку леса. Однако если мы хотим объяснить, что он делает, то нам необходимо вычленить его мотивы. Например, он может рубить лес ради того, чтобы заработать денег, и тогда это рациональное действие. Он может рубить лес для того, чтобы разрядить аффект, и тогда это аффективное действие. Он может рубить лес потому, что так делал его отец, так делал его дед, он просто не может поступить иначе, и тогда это традиционное действие. В таком случае мы видим, что объясняющее понимание всегда связано с вычленением конкретного мотива действующего.
Проблемы начались, когда последующие исследователи попытались сделать теорию Вебера более внятной, осмысленной и пригодной для изучения. Наверное, самым последовательным теоретиком, который работал с Вебером, был Альфред Шюц. Создавая свою теорию действия, он напрямую апеллирует к теории действия Вебера. И первое, на что он обрушивает свою критику, ― это как раз идея актуального понимания.
Здесь все очень просто: если мы говорим о том, что мы понимаем смысл действия другого, схватываем его, то насколько мы уверены, что-то, как мы его схватили, является в действительности тем, чем оно кажется? Например, я могу сказать: «Два умножить на два равно четырем». Мы понимаем значение этой формулы. Но какой смысл кроется за этим действием? Это может быть формула в качестве объяснения на лекции, это может быть пример в рамках лекции по теории. Иными словами, Шюц говорит, что для того, чтобы понять смысл действия, схватить его, нам необходимо знать мотивы действующего. Иными словами, актуальное понимание как таковое в принципе невозможно.
Где тогда кроется смысл? Смысл скрывается не в самих действиях, а он находится, грубо говоря, в сознании действующего. Если говорить более точно, он образуется интенциональными актами сознания. Эти акты скрыты от нас как от наблюдателей, мы их никогда не сможем увидеть. Поэтому наша цель как социологов-исследователей ― на основании внешних проявлений, которые мы используем как индикаторы смысла, скрывающегося за действиями нашего партнера, вычленить смыслы этого действия. Здесь мы приходим к интересному парадоксу. Для того чтобы понять смысл действия, мы должны выйти за пределы ситуации. Иными словами, Шюц предполагает определенную процедуру трансцендирования рефлексии в отношении того, что мы наблюдаем. По сути, смысл не находится в актуальных наблюдаемых, схватываемых характеристиках социальных ситуаций. Он всегда продукт интерпретации. Интерпретация предполагает трансцендирование с повседневностью. Поэтому, если сформулировать это предельно жестко, для Шюца повседневная жизнь, поток актуальных взаимодействий является бессмысленным.
Еще более жесткую интерпретацию дали так называемые каузалисты ― те, кто интерпретирует Вебера как социолога, создававшего не понимающую социологию, а социологию, которая направлена на понимание, на изучение причин, причинных связей, стоящих за социальной жизнью. Так, например, один из самых известных представителей этого направления Джон Рекс говорит, что мы не имеем возможности вычленить смысл действия не только потому, что не имеем прямого доступа к нему, но и потому, говорит он, что даже сам действующий не знает, какой смысл он связывал с некоторым действием, какова его мотивация, поэтому, если мы его спросим об этом, его ответ будет неинформативен. И даже сам где-то в глубине своего сознания он необязательно отдает себе в этом отчет.
Поэтому что мы делаем как исследователи? Как исследователи мы всегда пытаемся сформулировать некоторую гипотезу в отношении того, чем было это действие. И наша задача ― проверить эту гипотезу, проверить ее на основании некоторых актуальных наблюдаемых данных. Кажется, здесь все очень похоже на Шюца, но если мы посмотрим на развитие этого направления, то увидим интересные развилки. Первая из них состоит, наверное, в интерпретации Лазарсфельда, который говорил, что если мы принимаем такое понимание смысла действия, то в таком случае мы можем описывать все действия только в вероятностных терминах, потому что гипотезы формулируются так, чтобы их можно было проверить статистически.
Давайте продолжим это направление и увидим, к чему это приводит. Например, Энроуз, критикуя такое прочтение теории действия, утверждает, что, если мы его принимаем, мы сталкиваемся с серьезным парадоксом: социальная жизнь, социальный порядок, действия появляются лишь тогда, когда мы даем им научное описание, ― более того, научное описание в математических терминах. Все, что происходит здесь, между нами, является бессмысленным. Только социолог в конечном итоге создает социальный порядок, создает смысл. Все остальное находится по ту сторону смысла. Здесь возникает серьезная проблема. Мы, фактически развивая эпистемологическую логику прочтения теории действия, приходим к онтологическому парадоксу. Он состоит в том, что социальная жизнь бессмысленна и смысл находится исключительно в глазах социолога.
Давайте еще раз проследим, какие шаги нас привели к этому парадоксальному выводу. Во-первых, мы предполагаем, что смысл ― это нечто сопряженное с субъектом, с его интенциональными актами. Следующий шаг: эти акты субъекта скрыты от нас как от наблюдателей, мы их не видим, поэтому это означает, что для того, чтобы их проинтерпретировать, их понять, их объяснить, нам необходим некоторый метод — метод понимания действия, метод доступа к той действительности, которая скрыта от нас, ― социальной действительности, действительности смысла. И собственно, только метод дает нам возможность получить доступ к настоящему слою социальной реальности.
Наверное, самым сильным критиком этого направления мысли, этого направления теории действия был Питер Уинч, который в 1958 году опубликовал книгу «Идеи социальной науки и ее отношение к философии». Уинч меняет картину социальной науки и социального действия. Он утверждает, что действия являются осмысленными здесь и сейчас. Мы с вами, взаимодействуя, можем понимать друг друга. Критика Уинча, по сути, направлена против ключевого направления в социальных науках ― так называемого социологического просвещения. Как она строится?
Она строится на двух шагах. Первый шаг: есть социологическая действительность (действительность, например, смысла). Второй шаг: она скрыта от глаз наблюдателей. Мы, наблюдатели повседневной жизни, ее увидеть не можем, поэтому наша задача как исследователей ― обеспечить такой метод, который позволяет выявить скрытые факты социальной жизни. А что мы делаем? Мы просвещаем неофитов в отношении того, чем на самом деле являются их действия, чем на самом деле являются социальные отношения и так далее. Это развитие той культуры подозрения, о которой в статье «„Что происходит?“ и „Что за этим кроется?“. Две социологии и теория общества» говорил Луман. Мы всегда подозреваем, что наблюдаемое «что происходит» является не тем, что за этим кроется.
Что предлагает Уинч и последующие интерпретаторы, которые работают в этом направлении? Он говорит, что нам необходимо различить два типа вопросов: вопросы концептуальные и вопросы эмпирические. Вся та социология действия, о которой мы говорили до этого, работает с эмпирическими вопросами. Эмпирический вопрос ― это вопрос о факте. Мы фактически пытаемся определить, чем было некоторое действие. Обладая методом, мы получаем доступ к зоне фактов, к зоне социальной действительности и рассказываем всем остальным, какие эти факты на самом деле. Эмпирическим вопросам противостоят вопросы концептуальные. Это вопросы не о фактах, а вопросы о значении, вопросы о том, что значат некоторые действия, каким образом мы их можем понять. Мы их понимаем постольку, поскольку они уже интерпретируются, схватываются повседневным взаимодействием. Наблюдая за тем, как в повседневных взаимодействиях люди понимают друг друга, как они интерпретируют действия своих контрагентов, мы получаем информацию о том, что значат эти действия, причем значат не только для некоторого абстрактного социолога-исследователя, а в этих конкретных взаимодействиях.
Такой подход, который предложил в свое время Уинч, сильно меняет картину социальной науки. Мы не открываем людям глаза на что-то новое, не открываем им глаза на факты, которые скрыты от них. Мы показываем, что значат действия в их взаимодействиях. В каком-то смысле такой проект социальной науки намного ближе к наблюдаемой действительности социального взаимодействия, чем те, которые предлагались Шюцем, Лазарсфельдом, Рексом, Парсонсом и так далее.
Интересно отметить, что книга Уинча была забыта на 50 лет. В 2008 году вышла книга Фила Хатчинсона, Руперта Рида и Веса Шэррока, она назвалась «Нет такой вещи, как социальная наука», а ее подзаголовок был «В защиту Питера Уинча». Здесь возникает вопрос: зачем через 50 лет защищать Питера Уинча? У него есть противники? Нет. Уинч был внесен в пантеон социологических классиков. Тем не менее, говорят авторы книги, его аргумент был не понят. Соответственно, мы видим, каким образом сейчас эти методологи при поддержке витгенштейнианцев пытаются пересмотреть картину социальной науки, показать, что социальная наука как мероприятие, направленное на просвещение неофитов ― людей, которые взаимодействуют в повседневной жизни, ― теряет свой смысл, потому что именно во взаимодействиях людей устанавливается конечный смысл действия.
