Приватизация — это процесс превращения государственных активов в частные. В обычной ситуации в экономике бо́льшая часть производительных активов, бо́льшая часть предприятий, бо́льшая часть всего, что можно использовать для создания чего-то нового или для оказания услуг, принадлежит частным лицам. В той ситуации, когда в руках правительства, в руках государства оказывается слишком много активов, проводят приватизацию. Но, в принципе, в истории человечества таких случаев было не так уж много.
Самая большая приватизация в истории человечества проводилась в нашей стране с конца 1980-х и, можно сказать, до начала 2000-х годов. Основная причина для приватизации состояла в том, что прежняя форма экономического устройства, то, что в нашей стране действовало после революции 1917 года, когда бо́льшая часть производительных активов находится в государственной собственности, оказалась совершенно недееспособной. Теоретически плановая экономика, может быть, и хороша, но практически она пришла к своему естественному завершению. То есть к 1980-м годам ситуация стала настолько тяжелой, настолько не могли производиться базовые товары, настолько плохо жили люди, настолько плохими были обстоятельства, что стало ясно: так жить дальше невозможно. И это был момент, когда стало понятно, что должны быть проведены какие-то крупные реформы.
Самые крупные реформы, самые крупные изменения в экономической ситуации — это, конечно, приватизация. И чтобы понять, каков был масштаб приватизации, нужно понимать, каков до этого был масштаб государственной собственности. Грубо говоря, формально в государственной собственности находилось вообще все, что было в стране. То есть частной собственности не было вообще, а была специальная форма собственности, которая называлась личная собственность. Приватизация проводилась в разное время, в разных ситуациях и разными людьми, с помощью разных механизмов. Один простой механизм, например, состоял в том, что все люди получили в частную собственность те квартиры, в которых они жили. Это в каком-то смысле самая крупная передача собственности из всех, которые состоялись после конца плановой экономики. Но она прошла незаметной, что показывает: частная собственность — это не то, что написано на бумажке, а то, как люди ее воспринимают. Поскольку все люди и до окончания плановой экономики считали, что квартира, которая им досталась каким-то трудом или даже за деньги, принадлежит им как частная собственность, то никто не был особенно рад тому, что им достались такие активы, никто не был благодарен за это.
Другая ситуация была с предприятиями. Одна из больших проблем состояла в том, что все имущество в стране принадлежало всем людям совместно, но в то же время одни люди работали на предприятиях, производивших какие-то ценности или, например, создававших какую-то добавленную стоимость, как магазины, а огромное количество людей работало на предприятиях или с участием активов, в которых не было никакой материальной ценности, которые невозможно было приватизировать. Соответственно, уже начальная приватизация, по которой те, кто работал на предприятиях, получали значительную долю собственности на этих предприятиях, таких как, например, маленькие магазины, была совершенно несправедлива по отношению к работникам госсектора. Скажем, учителя школ не получили здания школ в свою собственность, сотрудники академических институтов не получили академическую собственность, а трудовые коллективы магазинов и малых предприятий получили. То есть огромная несправедливость была уже заложена тогда.
Еще бо́льшую проблему создавала приватизация крупных предприятий, которые в советское время были страшно неэффективными или производили, например, абсолютно ненужную экономике продукцию, как большинство предприятий военно-промышленного комплекса. Их приватизировать было сложно, потому что многие из них были никому не нужны или были нужны совершенно для других целей. Как это, естественно, бывает, если есть какой-то неэффективный завод, то он может не представлять никакой ценности, а если его снести и в этом месте построить парковку, то ценность может быть довольно большой.
Соответственно, для того чтобы такую приватизацию проводить, хорошо было бы придумать какой-то экономический механизм. Например, можно было бы проводить аукционы, на которых тот, кто ценил бы этот актив выше, чем другие, мог бы заплатить больше. Понятно, если мы спрашиваем людей, спрашиваем граждан и спрашиваем фирмы, сколько они готовы заплатить, то здесь нет никаких оснований говорить на этот вопрос правду. А если все вынуждены делать ставки, которые обязаны платить, если выигрывают, то тогда такой аукцион выявит того, кто будет наиболее эффективным собственником завода и сможет решить: лучше его поддерживать как какое-то бессмысленное производство, которое будет для него убыточным, или лучше все заасфальтировать и сделать парковочный комплекс, который будет приносить прибыль. И конечно, среди тех активов, которые должны были перейти в частную собственность, было огромное количество активов, которые были не убыточными, а прибыльными. Например, все, что связано с добычей нефти, драгоценных металлов, с металлургической промышленностью, химической промышленностью.
Соответственно, вопрос о том, как можно передать эти предприятия в частную собственность, был очень политически острым. Надо понимать также, что, если бы не были приняты какие-то решения о том, как эта приватизация будет проведена, она бы все равно прошла. Собственно, к тому моменту, когда приватизация началась, уже значительная часть промышленных активов перешла в частные руки — перешла в том смысле, что, например, директора этих предприятий сумели накопить на своих персональных счетах большие деньги и фактически превратили эти предприятия отчасти в свои собственные. Поэтому перед тогдашним политическим руководством страны стояла сложная задача: как передать активы таким образом, чтобы и получить хоть какой-то доход в государственный бюджет, с которым тогда были большие проблемы, и в то же время чтобы это досталось хоть каким-то собственникам, которые смогут эти активы использовать?
Например, когда в 1980-е годы в Англии или Америке проводилась приватизация тех предприятий, которые были избыточно государственными, то основная задача, которую ставили правительства перед организаторами приватизации, была именно передача в руки тех, кто сможет это эффективно использовать, то есть в руки тех, кто сможет извлекать наибольшую прибыль. В российских условиях значительным требованием было и то, что продажа должна приносить хоть какие-то деньги в бюджет. И тогдашнее политическое руководство очень сильно зависело от инсайдеров, то есть вес директорского корпуса, тех людей, которые управляли предприятиями в советское время, в политической власти был огромным. Соответственно, российская приватизация крупных предприятий была очень сильно смещена в сторону, во-первых, работников этих предприятий, во-вторых, менеджмента этих предприятий.
Когда говорят о приватизации, то часто вспоминают ваучерную приватизацию, когда всем гражданам раздали бумажки, которые назывались ваучеры. В обмен на это можно было получить акции каких-то предприятий. Но надо понимать, что с помощью ваучерной приватизации была роздана значительно меньшая часть активов, чем та, которая досталась трудовым коллективам, то есть сотрудникам предприятий, и менеджменту предприятий. Поскольку, как я уже говорил, политическое влияние менеджмента крупных предприятий было огромным, то и неудивительно, что законодательно весь процесс приватизации был очень сильно искажен в их пользу. И, как это всегда бывает, то, что помнится, не всегда совпадает с реальностью. В частности, большую роль в общественном сознании и политическом пространстве играют так называемые залоговые аукционы. Залоговые аукционы, когда банки крупных олигархов дали правительству деньги взаймы, получили акции каких-то предприятий, а потом фактически неоспариваемое право эти акции забрать себе. С помощью такой приватизации, с помощью залоговых аукционов, на которых активы достались олигархам, поддерживавшим избрание президента Ельцина в 1996 году на перевыборах.
Наверное, самый известный пример — когда «Норильский никель», а еще «Сибнефть» и часть активов ЮКОСа были проданы на одном из таких залоговых аукционов. Но надо понимать, что залоговые аукционы были маленькой частью всей приватизации. То есть бо́льшая часть промышленных активов была приватизирована другими способами и оказалась в руках олигархов к концу 1990-х годов не потому, что процесс приватизации был проведен неправильно или ваучерная приватизация была неправильно придумана, а потому, что мало раздать предприятия в какую-то частную собственность. Эти частные предприятия, оказавшись в рыночном пространстве, вынуждены иметь дело с теми институтами, которые есть, а никаких настоящих рыночных институтов к тому моменту не было и не могло быть.
В то же время надо понимать, что другой вариант, который много обсуждался интеллектуалами и экономистами, что мы сначала создаем институты рыночной экономики, после этого проводим приватизацию, выглядит скорее книжным, чем реалистичным. Потому что для того, чтобы создавать какие-то политические институты, нужно, чтобы был кто-то, кто заинтересован в создании этих институтов. Поэтому отчасти логика такой приватизации — буквально «кому попало» — была с самого начала, и эта логика была в каком-то смысле неизбежной, что, пока не будет крупной собственности, не будет тех, кто заинтересован в создании рыночных институтов. И действительно, с появлением частных предприятий, например, заработали арбитражные суды, появилось постепенно законодательство о банкротстве, появилось законодательство, связанное с рынком ценных бумаг, потом появилось полноценное регулируемое банковское законодательство. То есть в каком-то смысле механизм от первичной передачи собственности в частные руки к построению экономических институтов, которые нужны для работы рыночной экономики, в России сработал.
Конечно, сейчас, через двадцать пять лет после начала приватизации, можно в какой-то мере оценить ее итоги. Одна из проблем с оценкой приватизации состоит в том, что просто посчитать, какие предприятия в последующие годы приносили большую прибыль или, например, в большей степени повышали производительность труда, недостаточно, потому что так может быть, что приватизировали те предприятия, которые были потенциально более прибыльными или, например, потенциально более производительными, а в государственной собственности остались более плохие предприятия. Соответственно, работа по изучению вопроса о том, как приватизация повлияла на конкретное предприятие с исключением тех эффектов, что в первую очередь все хотят приватизировать хорошие предприятия и оставить государству плохие, — это большая и сложная работа.
К середине первого десятилетия 2000-х годов такая работа была проведена группой экономистов из разных стран под руководством Джона Эрла из Университета Джорджа Мейсона. И оказывается, что, действительно, последствия приватизации были положительными. При полном устранении последствий того эффекта, что если предприятие приватизировано, то оно, скорее всего, само по себе более прибыльное, чем-то, которое осталось в государственной собственности, — если эти эффекты учесть, то оказывается, что те предприятия, которые были приватизированы, оказались более эффективными, более прибыльными, быстрее переходили к эффективному экономическому развитию, чем остальные предприятия. Но этот эффект появился довольно поздно. В первые три или четыре года приватизированным предприятиям было хуже. Только потом, как раз к началу 2000-х годов, к концу первого десятилетия после начала экономических реформ, стали видны положительные последствия приватизации.
Возможно, этим объясняется тот факт, что на протяжении всех лет отношение к приватизации было постоянно негативным. Большинство людей считают, что приватизация отрицательно сказалась на здоровье российской экономики и российских предприятий, хотя, как я уже говорил, данные показывают, что это не так. Но, возможно, тем, что приватизация началась в тяжелых обстоятельствах и из-за тяжелой ситуации, из-за невозможности продолжать, как было до этого, и из-за того, что первые годы были очень тяжелыми, и объясняется, что люди относятся к приватизации негативно.
