Но мы понимаем, что уверенность — это совсем не означает соответствие истине. Если человек в чем-то уверен, это совсем не значит, что это правда. И этот тезис особенно применим к автобиографической памяти. Если, с одной стороны, люди доверяют своим воспоминаниям, потому что они основывают свою жизнь на этих воспоминаниях, свои отношения, свои планы, то, с другой стороны, на сегодняшний день уже показано, что, пожалуй, мало что так просто поменять, изменить и на что так просто воздействовать, как на автобиографические воспоминания. В этом смысле автобиографическую память как раз можно назвать доверчивой. Если есть возможность, то она съест и примет то содержание, которое к ней подходит. Хотя здесь все не так плохо, потому что есть свои механизмы противодействия влиянию. Я попробую успеть о них сказать.
А теперь какие факторы известны на сегодняшний день? Во-первых, конечно, человек довольно плохо умеет разделять то, что с ним случилось: воспоминания о событиях, которые произошли во внешнем мире, и воспоминания о событиях, которые произошли во внутреннем мире. На самом деле это для нас практически одно и то же — пережить событие или представить его, особенно если после этих событий прошло время или мы хотим, чтобы воображаемое событие на самом деле было, его нам не хватает. Или нам не хватает его, для того чтобы чувствовать себя психологически благополучным или, наоборот, для того чтобы какие-то негативные эмоции, например обиду на кого-то, пестовать в себе и удерживать.
Пользуясь этим, уже в лабораторных условиях исследователи показали, что стоит только вообразить некоторое событие, даже практически невообразимое или нереальное, и этого достаточно, для того чтобы человек поверил в то, что это с ним было на самом деле, причем поверил настолько, что сам он не сможет различить правду и вымысел. Другое дело, что сейчас идут работы, которые показывают, что есть некоторые небольшие признаки, по которым со стороны можно провести экспертизу и различить: воспоминание относится к внешнему событию или к внутреннему.
Например, в одном из экспериментов людей просили вспомнить первый день их жизни. Конечно, все говорили, что они не помнят своего первого дня жизни. Никто этого не помнит. Более того, мы знаем, что автобиографической памяти у младенцев просто нет. Она появляется в этих беседах взрослых — у разных культур по-разному, но у европейцев где-то в период между тремя и четырьмя годами. То есть невозможное воспоминание.
Но потом испытуемых в этом эксперименте просили представить, как бы они могли бы увидеть первый день своей жизни, если бы этот младенец мог бы запомнить и рассказать, как там все это было. Они ложились на специальные матрасики, смотрели в потолок, представляли, что над ними склоняются какие-то люди, которые могли бы быть, какие-то игрушки и так далее. Им объясняли, что детям все видится еще расплывчато. Представьте, что у вас расплывается изображение. Через полчаса такого тренинга почти 90% испытуемых утверждали, что они точно помнят первый день своей жизни. Причем, что интересно, здесь всегда бывает такое наблюдение: человек всегда уверен, что других обманули, другим внушили, а он-то на самом деле вспомнил, у него такая выдающаяся память.
И здесь возникает вопрос: действительно ли все, что мы можем представить, или то, что нас могут заставить представить, или то, что нам могут показать, например, современные средства медиа, которые создают практически виртуальную реальность, можно ли сделать так, что человек примет этот виртуальный пережитый опыт за свой реальный и вживит его в свою автобиографическую память? Более того, возможно, здесь открывается простор для насилия, для некоторого насильственного вживления нужных воспоминаний, которые будут управлять поведением, предпочтениями человека, например, даже в рекламных целях. В одном из экспериментов испытуемым предлагали вспомнить, как они были в «Диснейленде» в детстве (неважно, что они там не были) и поедали какое-то удивительное мороженое. Потом раскрывали секрет, какой был сорт этого мороженого. Конечно, это оказывалось то мороженое, которое рекламировала данная компания. И потом было показано, что люди охотнее выбирали, покупали, и, что самое главное, это мороженое казалось им в этой упаковке гораздо более вкусным, чем другие сорта мороженого, хотя на самом деле они были одного и того же сорта. Просто за счет такой проекции воспоминаний из детства предпочтения распределялись на все продукты, которые были связаны с этим воспоминанием.
Все ли что угодно можно вживить тем или иным образом? Можно ли манипулировать автобиографической памятью, используя ее доверчивость? Хорошая новость в том, что не совсем и не всегда. Эта доверчивость автобиографической памяти распространяется на те воспоминания, на которые у самого человека есть мотивационный запрос. Получается, что ребенок становится таким, каким он себя помнит, таким, какую память ему сделали его родители о его детстве. Потому что из этого он делает вывод о том, какой он, и соответственным образом себя ведет, соответствующим образом реагирует на мир. Однако, когда человек уже вырос, здесь начинает наблюдаться некое равенство, некоторое взаимодействие. И когда мы уже взрослые, мы вспоминаем то, что подходит под нашу личность, которая у нас есть сейчас.
Если вы сейчас человек, допустим, добрый и сочувствующий своим пожилым родителям, то вы будете вспоминать свое детство как счастливое, в котором ваши родители дарили вам подарки, гуляли с вами, делали всякие хорошие вещи. Если вы сейчас человек злой, обидчивый, недовольный своей жизнью и тем более недовольный своими родителями, то вы будете вспоминать совершенно другие события: вы будете вспоминать, как они вас обижали, как они вам подарили не то, что вы хотели, как они вас как-то наказывали и так далее.
Причем понятно, что объективная реальность, которая за этим стоит в отдаленном прошлом, может быть абсолютно идентичной. Наши воспоминания, когда мы уже взрослые люди, описывают то, какие мы есть сейчас, в гораздо большей степени, чем те события, которые были в прошлом. И здесь есть и со стороны личности, конечно, важный заход, и со стороны практики и практической психологии, потому что такая работа с воспоминаниями, особенно в отдаленном прошлом, о детстве, может быть очень хорошим ресурсом, для того чтобы корректировать отношения с миром здесь и сейчас.
Есть и другие приемы, которые повышают возможность имплантировать или вживить новые воспоминания о событиях, не существовавших ранее. И я уже сказала, что воображение, то есть подмена опыта взаимодействия с внешним миром опытом взаимодействия с внутренним миром, очень хорошо работает. Это базовый механизм. Но этот процесс можно разными способами облегчить и усилить. Эти факторы взаимно усиливают друг друга.
Например, один из факторов, который выяснен на сегодняшний день, — это фактор апелляции к авторитету. Откуда пришло это новое воспоминание и насколько вероятно, что это действительно случилось в вашем прошлом? Например, на улице вас останавливает прохожий, которого вы не узнаете, и что-то вам рассказывает из вашего прошлого, и, скорее всего, вы говорите, что он шарлатан и ничего с вами не произойдет.
А если, допустим, к вам приезжает ваша бабушка или какой-то близкий родственник, с которым вы давно не виделись, еще при этом показывает вам фотографию (кстати, неважно, что изображено на этой фотографии, важно, чтобы она только к этому периоду жизни относилась), то, конечно, ваша субъективная вероятность и субъективная достоверность этого события будет резко повышаться. Такие эксперименты проводились с практическими целями, чтобы показать, насколько человек может быть чувствителен к воздействиям на свою память.
Например, римская исследовательница Джулиана Мазони просто во время эксперимента надевала очки и белый халат врача, и, когда приходил испытуемый, она серьезно на него смотрела и говорила: «Расскажите свой сон». Человек рассказывал свой сон. Неважно, что он рассказывал. Она говорила: «Я врач, я специалист по снам, я их очень четко интерпретирую. И этот сон говорит вам, что в детстве вы пережили (оставим это на ее совести) утопление и чуть не утонули». И после этого огромный процент людей начинал верить (правда, что потом дальше с ними было — тайна, покрытая мраком), что они, допустим, в детстве пережили утопление.
В другом эксперименте людей помещали в такую ситуацию, где видеть или принимать участие в одержимости дьяволом — это совершенно нормальное дело. Было смонтировано ток-шоу, которое как бы невзначай транслировалось на экране, где люди с логотипом федерального канала обсуждали, как они пережили опыт одержимости дьяволом, как опыт одержимости дьяволом сказался на их жизни и так далее. Лежали специально сделанные, искусственно напечатанные газеты (естественно, в одном экземпляре), где премьер-министр страны признавался в том, что он в детстве был одержим дьяволом, потом его излечили. Вся среда намекала на то, что быть одержимым дьяволом — это нормально, даже престижно, это ведет к личностному росту в дальнейшем. Людям, конечно, не говорили, что им имплантируют память. Им просто говорили: «Подождите, тут посидите, пообщайтесь, проведите время приятно».
Но спустя несколько недель существенный процент этих испытуемых уже признавали, а потом некоторая часть из них вспоминала в подробностях то, что они или сами были одержимы дьяволом, или видели одержимых дьяволом, то есть вступали с ними в контакт. То есть что здесь происходило? Какой-то опыт. У нас есть воспоминания, но мы не знаем, как их назвать. Мы не думали никогда об этом. И тут нам называют и объясняют, что это было. И мы уже помним не то, что было на самом деле, а то, как это для нас описали авторитетные источники, которые объясняют нам, что же с нами было на самом деле. После того как нам объяснили, мы уже так и помним. Кстати говоря, те дети, с которых я начала, ведь тоже взрослые, объясняют, что это было на самом деле. Мы всю жизнь тоже ищем такие объяснения в большей или меньшей степени. И здесь происходит очень серьезная трансформация воспоминаний.
