По сути дела, впервые понятие «даосизм» вводит Сыма Цянь, основатель (что называется «отец») китайской истории, в I веке до нашей эры, когда он выделяет две группы людей, которые занимаются разными мудростями. Первая категория — те, которые исповедуют дао, он их называет dào jiào, то есть «даосское учение», «учение о дао». И вторая категория — это легисты, законники, lǐ jiào, которые базируются прежде всего на идее того, что над всем главенствует закон и надо четко соблюдать этот закон, то есть это такая социальная теория, которая, кстати говоря, потом победила в Китае и на основе которой была потом создана первая китайская империя, империя Цинь, но это было уже позже.
Сыма Цянь выделяет даосов не по каким-то отдельным философским категориям, не по какому-то течению, не по какой-то концепции. Он выделяет очень широкую категорию, которая занималась самыми разными вещами. Это могли быть гадатели, так называемые «маги» (fǎshī), это могли быть ранние шаманы и шаманки из южной части Китая, где располагалось царство Чу. Это были различные искатели бессмертия таким же различным образом, это были знахари, это были лекари, то есть это была самая широкая категория людей, которая, по сути дела, не подпадала ни под одну другую категорию. Они могли быть конфуцианцами, они могли быть легистами. Буддизма в ту пору в Китае не было, он приходит в Китай в I веке нашей эры. Таким образом, строго говоря, Лао Цзы даосом быть просто не мог, так же как не мог быть даосом и Чжуан Цзы, и многие другие последователи, которые сегодня всегда перечисляются как первые наставники даосизма.
Второй очень важный момент: мы действительно не очень точно знаем и никогда, скорее всего, не узнаем, существовал ли Лао Цзы как исторический персонаж. Первое и самое большое упоминание о Лао Цзы мы встречаем именно у Сыма Цяня. Сыма Цянь описывает его — напомню, что это был I век до нашей эры, то есть со времен предполагаемой жизни Лао Цзы прошло несколько сотен лет — и описывает некую устную традицию, сводя, скорее всего, воедино нескольких персонажей. Он называет его Лао Цзы, чуть позже он именует его по-другому и другими иероглифами, и мы впервые встречаем известный парадокс, который вводил в смущение очень многих исследователей. Все китайские философы известны под своими личными именами: Конфуций, Kǒng Zǐ, Mèng Zǐ, Zhuāng Zǐ, то есть и Мен, и Кхун, и Чжуан — это фамилии-иероглифы этих философов. Почему же только Лао Цзы мы знаем под названием, которое переводится как «старый ребенок» (lǎo zǐ) или «старый мудрец»? Есть, конечно, и философское объяснение этому, потому что, по одной из легенд, Лао Цзы вышел из утробы своей матери и, увидев, что этот мир несовершенен, обратно вошел туда, а затем родился уже в виде старика с седой бородой, то есть уже в старом виде, отсюда же понятие «старый ребенок».
Тем не менее целый ряд исследователей, например Калгрэн и другие, говорят о другой концепции. Чтение китайских иероглифов менялось со временем, и lǎo первоначально читалось как lǐ — это известная фамилия-иероглиф, дословно переводимая как «слива». И действительно, у того же Сыма Цяня мы встречаем описания того, что Лао Цзы родился в семье Ли, его фамилия была Ли или Ли Эр (lǐ èr), то есть Ли — это фамилия, Эр — его имя. Тогда многое становилось на свои места, потому что в древности Лао и Ли были взаимозаменяемыми на слух, омофонами. Сыма Цянь, по сути, записывает это со слуха, и он не видел первичных иероглифов, поэтому для него Лао было уже как прозвище, в то время как Ли — фамилией-именем. Возможно, таким образом, Лао — это именно фамилия этого человека, который потом стал рассматриваться как основатель даосизма.
Второй момент: кем он был и чем он занимался в этой жизни? Сыма Цянь указывает очень простую вещь, что Лао Цзы был хранителем архивов. Или мы встречаем другое странное определение — «хранитель архивов под колонной». Скорее всего, речь шла о том, что Лао Цзы был действительно хранителем архивов (иногда это переводят как «библиотекарь»), на самом деле он был хранителем древних рукописей, в том числе рукописей мистического характера, и отвечал за их классификацию, кодификацию и соблюдение ритуалов во время самых различных церемоний. И здесь мы видим другого Лао Цзы, Лао Цзы не как философа, а, скорее, как чиновника, который лишь занимался тем, что классифицировал древнюю мудрость. И действительно, в трактате «Дао Дэ Цзин», который приписывается Лао Цзы, мы найдем потом эти остатки от сочетания его комментаторской традиции и того, что он комментировал, то есть изначального текста.
Как гласит легенда, Лао Цзы, увидев, что царство, в котором он проживал, и архив, который он хранил, приходят в упадок, он отправляется на запад. На картинках это обычно изображается, что он, оседлав буйвола, едет на запад и, проезжая через одну из застав, которая перекрывала дорогу, оставляет начальнику заставы некий трактат, а согласно другим трактовкам он просто наговорил эту мудрость, которая в будущем стала называться «Дао Дэ Цзин», то есть «Канон пути и добродетели» или «Канон пути и благодати» (Дао и Дэ). Название трактата, скорее, по первым иероглифам двух частей: часть Дао и часть Дэ. Как он назывался изначально и принадлежал ли он Лао Цзы, мы не знаем. Поэтому многие комментаторы называют трактат просто Лао Цзы — по имени человека, который является его предполагаемым автором.
Долгое время единственный трактат, первичный, которым мы располагали, относился ко II веку до нашей эры. Он был найден в Ханьском погребении Мавандуй, недалеко от города Чанша в провинции Хунань. И считалось, что это самый древний трактат, поэтому многие считали, что на самом деле никакого древнего «Дао Дэ Цзина» не было и, как следствие, не было его автора, Лао Цзы. Уже потом, в 1990-х годах, были найдены бамбуковые дощечки, которые содержали первичный слой «Дао Дэ Цзина», и он содержал всего лишь две тысячи иероглифов из тех пяти тысяч, из которых он ныне состоит, но тем не менее было доказано, что это древнее творение. Но здесь мы видим одну интересную вещь, когда смотрим на первичный слой: что составляло первооснову всей его мудрости?
Очень интересно, что прежде всего мы видим, что практически любой параграф этого трактата распадается четко на две части. Всего параграфов 81, как сегодня он членится по разделам. Первая часть — это обычно очень древний, архаичный текст. Обычно это четыре строки, иногда две первых строки, иногда шесть. Он четко ритмизирован и напоминает такие древние проговоры, или, возможно, они читались нараспев — их называют сегодня gē или juè, дословно «речевки» или «песнопения». А вот дальше ритм нарушается. Это фразы, написанные более современным языком и, самое главное, с нарушением ритма. Из-за этого Поль Лафарг, французский исследователь, предположил, что на самом деле речь идет о двух частях в каждом параграфе, которые слились воедино. Одна — древняя часть, а вторая — это комментарий, составленный, возможно, Лао Цзы или человеком, подобным ему. Но с течением времени две части, слившись, стали представлять собой единое, и никто уже не разбирал, что это на самом деле разные части. Там же мы видим, что многие параграфы просто повторяются дословно. Это был неклассифицированный текст, неотобранный, а на одни и те же фразы могли оставляться разные комментарии.
И здесь мы видим несколько важных вещей, которые на самом деле отличают то, что комментировал Лао Цзы, от более позднего даосизма. Прежде всего, Лао Цзы или предполагаемый автор имел у себя какой-то первоначальный текст — назовем его аграфа, то есть неупорядоченное речение древних мистиков, которые сами вряд ли записывали что-то за собой, а все это ходило на уровне устной традиции, проговоров или мудрых речений. Лао Цзы, как хранитель архива, собирает их вместе и комментирует. Практически ничего не говорится о достижении бессмертия, для Лао Цзы самое главное — это избавление от желаний, умерщвление желаний и опрощение жизни. Он использует знаменитый иероглиф bu, который означает, что человек должен уподобиться куску необработанной деревяшки, то есть это первоначальная естественность.
Лао Цзы не говорит о ритуальной стороне дела, и, по сути, речь идет о мистическом прозрении некоего состояния, которое и есть обретение человеком дао. Каждый параграф представляет собой, с одной стороны, абсолютно мистическую вещь, с другой стороны, абсолютно спокойные, реальные советы: как должен вести себя правитель, как должно регулироваться государство, — например, 80-й параграф трактата «Дао Дэ Цзин» говорит о том, как должно быть устроено государство. Государство должно быть маленьким, чтобы люди жили на расстоянии лая собак друг от друга, чтобы могли сходить друг к другу в гости, то есть это идеальное небольшое государство. С другой стороны, правитель — это тот, кто не вмешивается в дела людей, лучший правитель — это тот, о котором не знают, за ним следует правитель, которого уважают, потом идет тот, которого боятся, и, наконец, правитель, которого не уважают. Это такие абсолютно социальные советы.
С другой стороны, Лао Цзы говорит о многих мистических вещах, которые требуют возвращения человека к изначальному истоку. Это и есть обретение первичного состояния младенца, Лао Цзы говорит о том, что «я похож на младенца, который еще не научился улыбаться». Это человек в зародыше, человек в потенции, потому что только в этой потенции он обретает дао. Все вещи развиваются вперед и идут от жизни к смерти, лишь дао развивается путем обратного развития — постоянно восходит само к себе. Отсюда же обретается и понятие мудреца, который идет обратным перерождением. Уже в более поздней традиции это воплощается в идею даосской алхимии, когда человек должен возродить себя в виде бессмертного младенца. Отсюда же мастер, о котором говорится в трактате, — это незаметный человек. Это то, что потом стало называться zhēnrén — истинный человек, который незаметен для этого мира. Тигру некуда воткнуть свои когти, воину некого пронзить копьем. Он вечно осторожен, как человек, переходящий реку по льду зимой. Эта осторожность, незаметность, неуязвимость для мира и есть идеал той мистической традиции, которую проповедует Лао Цзы.
Он не говорит о многих вещах, которые становятся основой для даосизма, например о долголетии, бессмертии. Он не говорит ни о каких упражнениях. Это, по сути дела, комментарии на те речевки, которые попали к нему. Таким образом, скорее всего, Лао Цзы действительно существовал как некий собиратель древнейшей мудрости и комментатор. Поскольку со временем комментарии Лао Цзы рекомментировались, сливались воедино, уже ко II веку до нашей эры мы получаем трактат, который абсолютно утратил свою связь с первичной, архаичной традицией мистиков, поэтому стал рассматриваться исключительно как философский трактат. Скорее всего, многие речевки произносились во время выполнения ритуалов, но сами по себе ритуалы исчезли и умерли, и мы получили лишь некие сакральные формулы, не зная, к чему они прилагаются и как они произносились в древности. Более того, мы не очень понимаем, тем ли языком они произносились. В этом плане до сих пор трактат «Дао Дэ Цзин» и автор Лао Цзы остается «вещью в себе», которая требует очень больших дальнейших исследований.
