Хорошо известно, что вообще языки Кавказа и, собственно, сам Кавказ иногда называют горой языков. Там очень много разных языков, больше чем где бы то ни было в Европе и больше, чем где бы то ни было в России. Более того, эти языки чрезвычайно «экзотические». Они не похожи на то, к чему мы привыкли. И, пожалуй, адыгейский язык является в каком-то смысле рекордсменом по степени непохожести на русский язык или вообще на европейские языки. Эта непохожесть проявляется на всех уровнях. Можно, конечно, начать с описания адыгейских звуков, но поскольку звуки не имеют прямого отношения к грамматике и, кроме того, я в фонетике не так хорошо разбираюсь, то я не буду этого делать. И с точки зрения звуков эти языки «экзотические», но на фоне других языков Кавказа не очень сильно выделяются. А вот с точки зрения грамматики, это языки действительно очень специфические и по очень многим признакам очень не похожи на то, к чему мы привыкли.
Мы вообще привыкли к тому, что в любом языке хорошо выделяются разные компоненты. С одной стороны, есть словарь, лексика. Слова, выражающие те или иные значения, те или иные понятия, обозначающие объекты, действия и тому подобное. С другой стороны, есть грамматика, то есть правила, в самом широком смысле, правила употребления слов. Грамматика, с другой стороны, делится, как мы привыкли, на морфологию, то есть правила изменения слов, и синтаксис, то есть правила, с помощью которых слова объединяются в сочетания и предложения. Так вот адыгейский язык, вообще абхазо-адыгские языки устроены таким образом, что в них, грубо говоря, границы, с одной стороны, между словарем и грамматикой, с другой стороны, внутри грамматики между морфологией и синтаксисом проходят в совершенно непривычных местах. Адыгейский и вообще абхазо-адыгские языки относятся к языкам так называемого полисинтетического типа.
В лингвистике нет устоявшегося единого понимания, что такое полисинтетизм, и мы не можем дать этому термину строгое определение. Однако, на самом общем уровне, полисинтетизм — это именно такая ситуация, в которой в языке, если угодно, гипертрофирована роль морфологии, по сравнению с другими компонентами грамматики.
Что это значит? Оттолкнемся, скажем, от русского. В русском языке тоже богатая морфология. В русском языке есть склонение существительных, спряжение глаголов, образование вида и так далее. Тем не менее, роль морфологии в русской грамматике все-таки в каком-то смысле довольно ограничена. Ну, например, русский глагол изменяется по лицу, но он изменяется по лицу только одного члена предложения, только по лицу подлежащего. В полисинтетических языках, и в частности в адыгейском, глагол изменяется по лицу, не побоюсь этого слова, всех главных членов предложения. Если у глагола три главных зависимых, у глагола «дать», там: «я даю Маше яблоко», то в адыгейском глаголе обязательно будет выражено лицо того, кто дает, лицо и число, естественно, того, что дает, и лицо и число того, кому дает. Более того, в адыгейском глаголе необходимо выразить также целый ряд других значений, которые в русском или других европейских языках, в общем-то, либо вообще не выражаются, либо выражаются факультативно и какими-то совершенно отдельными членами предложения.
Например, обстоятельством. Если мы хотим сказать, что кто-то что-то сделал для кого-то, по-русски мы употребляем предлог, а по-адыгейски мы обязаны употребить некий специальный префикс-глагол. Если мы хотим сказать, что, скажем, кто-то лежит на кровати или кто-то, скажем, гуляет в лесу, то опять-таки в глаголе должен появиться специальный префикс, который выражает то, что эта ситуация где-то локализуется. Не просто происходит как-то сама по себе, а происходит в каком-то месте. Точно также мы должны выражать в адыгейском глаголе много других значений. Часть из них нам вроде бы привычна, такие как время, наклонение, что-то похожее на вид, а часть может быть совершенно непривычна, по крайней мере, в русском языке эти значения опять-таки выражаются отдельными словами. Скажем, если мы хотим сказать, не то, что кто-то что-то делает, а то, что кто-то что-то может сделать, то это тоже будет не отдельное слово, а некий специальный показатель в глаголе. Или что кто-то делает вид, что что-то делает. Это тоже будет особый показатель в глаголе. И так далее и так далее.
Тем самым в глаголе адыгейского языка выражается огромное количество информации, которая в других языках выражается с помощью отдельных слов. И, вообще говоря, эта информация в довольно большой степени относится к области синтаксиса. Глагол в адыгейском языке выражает внутри себя, с помощью чисто морфологических средств, выражает информацию синтаксического характера. Если сказать точнее, гораздо больше информации синтаксического характера, чем выражается в более привычных нам европейских языках.
Пока я говорил о том, как выражается синтаксическая информация, находящаяся внутри предложения. О том, кто что-то делает, с кем-то, чем-то, где-то, как-то и так далее. Но в адыгейском глаголе, кроме того, выражаются также всевозможные связи данного предложения с другими предложениями. В адыгейском языке нет, скажем, сочинительных и подчинительных союзов. Если мы хотим перевести на адыгейский язык предложение, вроде «когда Маша спала, Петя делал уроки», то никакого подчинительного союза, вроде «когда» не будет. Вместо этого глагол «спать» будет выступать в особой форме, которую, если очень хочется, можно назвать причастием или деепричастием. Но этот термин я употребляю только для того, чтобы сделать происходящее немножко более понятным носителям русского языка.
В общем, глагол будет выступать в особой форме, которая выражает, что данная ситуация происходит одновременно, скажем, с какой-то другой. Или является условием для какой-то другой. Или, скажем, если мы, допустим, хотим перевести на адыгейский язык наши сложноподчиненные предложения с союзами «что» или «чтобы», то тоже адыгейский язык не дает нам никаких аналогичных средств. Там нет таких подчинительных союзов. В нем есть особые опять-таки глагольные формы, которые выражают это значение. Тем самым роль морфологии в грамматике адыгейского языка, абхазо-адыгских языков и вообще языков полисинтетического типа, оказывается гораздо более значительной, чем в привычных нам языках.
Это, однако, не значит, разумеется, что в этих языках, скажем, сведена к минимуму роль синтаксиса. Это не так. В них есть определенные правила порядка слов, например, и какие-то чисто синтаксические явления, не связанные напрямую с морфологией. Или отражающиеся в морфологии, но не исчерпывающиеся только тем, что, скажем, меняется глагольная форма. Но, тем не менее, действительно можно говорить о том, что, условно говоря, языки вроде английского или даже русского, так сказать, более синтаксичны по сравнению с адыгейским, в котором, напротив, в грамматике огромную, гораздо большую роль играет морфология.
Можно привести напоследок еще один пример. Уже не из области глагола, а из области, так сказать, существительного и того, что с ним связано. Мы привыкли к тому, что у существительных есть определения. Они выражаются отдельными словами — прилагательными. Ну, можем говорить: «большой дом», «этот большой дом», «два больших, красивых, каменных дома» и так далее. Так вот, в адыгейском языке перевод русского словосочетания «два больших, красивых, каменных дома» — это на самом деле одно слово, только сложное слово, состоящее из нескольких корней. Один корень «дом», другой корень «камень», другой корень «большой» и так далее. Но это единое слово и мы это можем знать по тому, что с точки зрения, скажем, фонетики адыгейского языка, вот все это длинное сочетание корней оформляется именно как единое слово. Там будет одно ударение. Там будет только один раз происходить некое специальное адыгейское чередование, которое происходит один раз в предпоследнем слоге. И по критериям, с помощью которого можно в адыгейском языке отделять слова от словосочетаний, аналогом русского, весьма длинного, состоящего из многих слов, словосочетания, в адыгейском языке опять-таки будет некое единое, сложным образом устроенное слово.
Основная особенность адыгейского и вообще абхазо-адыгских языков, которая проявляется на всех уровнях грамматики, как в устройстве глагола, так и в устройстве имени, как в устройстве предложения простого, так и в том, как простые предложения объединяются в сложносочиненные и сложно подчиненные, она состоит в том, что все эти грамматические процессы происходят с помощью морфологии, с помощью изменения слов или объединения отдельных слов в более крупные. В отличие от русского языка и других европейских языков и вообще очень многих других языков в разных частях света, в которых роль морфологии оказывается гораздо меньше.
