Вообще говоря, традиционно эпиграфика относится к числу вспомогательных исторических дисциплин, но в действительности ее значение для изучения Античности и вообще древности очень велико, пожалуй, больше, чем значение других дисциплин, особенно в последнее время. Причина этого в том, что, когда мы говорим о недавних исторических эпохах, в нашем распоряжении имеется очень большое число источников, очень большое число текстов: чем ближе к современности изучаемый период, тем больше число этих источников. Задача историка, занимающегося недавними периодами, — это скорее вычленение из моря источников репрезентативной выборки, которая бы характеризовала изучаемую им проблему, то есть его задача — отсеивать источники, выбирать те, которые наиболее важны для его темы. Когда мы занимаемся древностью, когда мы занимаемся, в частности, Античностью, историк находится в совсем другой ситуации: источников мало, они часто довольно случайные, и его задачей является не отсеивать источники, а, наоборот, собирать их и использовать как можно большее число источников, в идеале — все доступные источники. Это очень существенное различие, и оно накладывает свой отпечаток на то, как работают античники, и на вес источников, которыми они пользуются.
Собственно, история занимается в первую очередь восстановлением прошлого на основе текстов — это как бы ее определение, и для Античности, конечно, главным источником изначально были тексты древних авторов разного жанра, написанные на греческом и латыни, которые становились известны исследователям, филологам и историкам. Собирание и публикация этих текстов начались с эпохи Возрождения, дошли практически все эти источники в копиях, сделанных в средневековую эпоху. Центрами образования и культуры в Средневековье были монастыри. В монастырских библиотеках хранились древние рукописи, которые по мере необходимости переписывались. Дошли до нас эти самые копии, снятые в разное время с древних рукописей, сами рукописи практически не дошли. Но это означает, что в течение Средневековья происходил такой естественный отбор текстов: сохранялись те тексты, которые интересовали средневекового человека, и, соответственно, поскольку они интересовали людей, то они и чаще переписывались. Те тексты, которые читались меньше и казались неинтересными, не переписывались.
Соответственно, было меньше их копий, и была гораздо большая вероятность их полной утраты. Поэтому многие очень важные произведения, что литературные, что научные — любые античные, — до нас не дошли, полностью пропали, поскольку средневековых людей они не интересовали. Некоторые, те, которые были важны и в эпоху Античности, и важны для нас, дошли в единственном экземпляре. Например, поэт Катулл, которого современные читатели считают, может быть, самым привлекательным и интересным латинским поэтом, дошел в единственной рукописи. Если бы в библиотеке, где хранилась эта рукопись, произошел пожар, то мы бы не знали Катулла. В то же время, например, Страбон, географ, который составил компендиум, компиляцию сведений по географическим наукам, — поскольку это была довольно удобная сумма того, что было известно античной географии, — сохранился во множестве рукописей, поскольку для средневекового человека это было удобно. В то же время более важные, лучшие географы до нас не дошли.
Но, как бы то ни было, главным и наиболее почтенным занятием антиковедов, начиная с эпохи Возрождения и где-то до середины XIX века, было собирание и публикация по рукописям текстов древних авторов. Однако в середине XIX века выяснилось, что практически весь корпус античных авторов, которые дошли до нас, уже собран, а новые тексты появлялись крайне редко. Собственно, такова ситуация и сейчас. Поэтому в распоряжении современных историков имеется некоторый, можно сказать, замкнутый корпус текстов, и те, кто занимается анализом письменных источников, находятся в совсем другой ситуации, чем историки и гуманисты эпохи Возрождения и историки 1-й половины XIX века, которые впервые анализировали тексты, анализировали источники. Сейчас это перетолкование уже известного материала. Наука, конечно, может развиваться и путем накопления новых комментариев, но все-таки магистральный путь развития исторической науки — это появление новых источников, и именно новые источники проливают по-настоящему новый свет на исторические проблемы.
Поставщиками новых текстов в исторической науке об Античности являются две дисциплины — эпиграфика и папирология.
Папирология занимается изучением текстов, дошедших на папирусах. Папирусы в Античности были очень широко распространены, но по природным причинам они сохраняются практически только в Египте. Находки папируса за пределами Египта довольно редкие, такое случается, но это скорее исключение. Например, в 90-е годы XX века появились фрагменты поэта Симонида, чуть позже — Сафо, которые были нам неизвестны. Такие находки случаются, но они не очень частые.
Надписи на камне и твердых носителях имеют то преимущество перед папирусами, что они встречаются везде и, соответственно, характеризуют культуру не одного региона античного мира — Египта, но и практически всех территорий, где жили представители античной цивилизации и где они писали. Кроме того, эпиграфист, когда он занимается этими вновь найденными памятниками, находится в совсем другой ситуации, чем обычный историк, занимающийся уже известными текстами.
Если историк находится в конце длительной традиции и обязан учитывать все, что сказали по поводу данного текста его предшественники — часто его предшественники были очень крупными учеными, с которыми ему трудно соперничать, — то эпиграфист является первым публикатором текста, и именно он является основателем традиции. Это совсем другое ощущение, другая ответственность, когда ты вводишь в научный оборот новый источник. При этом каждая надпись всегда дает какую-то новую информацию, даже если она кажется банальной. Был такой очень крупный французский эпиграфист Луи Робер, который был, по-видимому, лучшим эпиграфистом, наиболее влиятельным в XX веке. Часто цитируют его изречение: «Не бывает банальных надписей — бывают банальные интерпретации». Надпись всегда дает что-то новое, просто потому, что это новый источник.
В то же время надписи — это, как правило, довольно сложные памятники именно потому, что, в отличие от литературных текстов, они отражают разговорный язык. Литературный текст — это всегда традиция грамотности. В языках, где имеется длительная письменная культура, язык литературный довольно сильно отличается от языка разговорного. И в греческой традиции это было именно так вплоть до византийской эпохи. Например, авторы, писавшие эпические произведения, пользовались тем же языком, имитировали тот же язык, который использовал Гомер. Историки или ораторы и римской эпохи, и византийского времени старались имитировать язык Ксенофонта или Фукидида, то есть язык, на котором уже много столетий никто не говорил. Тогда как надписи нам дают представление о живом языке, и это очень важно, в частности, для лингвистики.
Вообще говоря, для лингвистики, для изучения истории греческого языка именно надписи, именно эпиграфика дает главный материал. Без эпиграфики мы бы ничего не знали о большинстве греческих диалектов, потому что на них не писались литературные тексты, мы бы ничего не знали о том, в какое время появляются разные изменения в языке, которые привели к тому, что древнегреческий язык стал новогреческим, а они очень сильно отличаются друг от друга. В общем, многие лингвистические явления были бы для нас недоступны.
Эпиграфика является главным источником не только для лингвистики, но и для всех остальных дисциплин. Например, исторические нарративные документы, то есть дошедшие до нас тексты древних авторов, очень неравномерно освещают историю, скажем, Древней Греции. Они уделяют большое внимание истории Афин и Спарты, ведущих государств эпохи Античности, но история мелких городов в их поле зрения не попадает, и практически всю информацию, которая имеется в нашем распоряжении об истории этих городов, мы получаем из надписей. Эпиграфика дает очень важные данные и для истории литературы. Конечно, не так часто доходят до нас записанными на камне произведения высокой словесности, хотя это тоже есть. Например, есть поэмы, посвященные греческому поэту Архилоху, которые сохранились только на камне.
Но то, что нам дает эпиграфика и чего не дают нарративные тексты, — это представление о низовой литературе, составлявшей фон для крупных произведений.
Например, в Греции существовала довольно распространенная традиция ставить стихотворные надгробия, и у нас их довольно много. Эти стихотворные надгробия отражают то, чем была поэзия низового уровня. То же касается и истории религии, и мифологии — многие греческие и римские культы и святилища нам известны только по данным эпиграфики.
Таким образом, эпиграфика — это синтетическая дисциплина, которая, с одной стороны, предъявляет к исследователю, к эпиграфисту очень разнообразные и высокие требования: он должен быть специалистом и по истории, и по лингвистике, и по филологии, то есть представлять себе на высоком, профессиональном уровне все области антиковедения. Для того чтобы разобраться в надписи, ему часто нужны все эти данные, особенно если надпись диалектальная, сложная, особенно если она дошла до нас во фрагментах, что чаще всего бывает — надпись разбита, соответственно, текст нужно дополнять, уметь писать таким образом на древнегреческом языке или на латыни. И на нем лежит большая ответственность, потому что именно он вводит в научный оборот новый источник, на него будут впоследствии ссылаться — это с одной стороны. А с другой стороны, эпиграфика является главным источником информации для всех дисциплин антиковедческого цикла.
