Рабочие группы в суде, или рабочая группа суда, — это ключевое понятие для современной социологии права. Еще в 20–30-е годы, когда социология права только начиналась, основным поворотом, основным отличием от предыдущих исследований, например, сравнительного правоведения было то, что социологи и эмпирические исследователи стали обращать внимание на суд не как на формальную организацию, а как на организацию живую, социальную, состоящую из судей, клерков, которые во взаимодействии тем или иным образом разрешают кейсы, выносят приговоры и так далее. После этого очень много внимания обращали на политические ориентации судей, на то, как работает аппарат суда.
В 1977 году книга Felony Justice, которую правильнее перевести как «Правосудие по тяжким уголовным преступлениям», «Правосудие по фелониям», с подзаголовком «Организационный анализ уголовного правосудия» Джеймса Эйзенштейна и Герберта Джейкоба совершает следующую революцию: она показывает, что на самом деле суд как организация не столь важен в целом, как организационный контекст процесса правосудия. В анализ включается не только суд, судья и его клерки, в анализ включаются прокуроры и адвокаты.
Рабочая группа суда — это коллектив, состоящий из представителей прокуратуры, адвокатуры и суда. И их внутренние коллективные интересы, тех, кто встречается день за днем в зале суда, гораздо важнее для понимания отправления правосудия, чем формальное регулирование, декларируемые интересы этих организаций, интересы подсудимого и потерпевшего. Именно эта рабочая группа определяет, как работает суд, какие решения будут приниматься.
Перед тем как начать рассказывать историю об этой книге, о последующих исследованиях в этом направлении, надо оговориться, что большая часть таких проектов реализовывалась на американском материале, и дать краткую справку о том, как устроена американская система правосудия по уголовным делам, по относительно тяжким уголовным делам, фелониям — это примерно от двух лет тюремного заключения в качестве максимального наказания и более тяжкие дела с некоторыми оговорками.
Первое, что важно понимать, — все американские юристы организованы в bar, что часто переводят как «юридическая ассоциация», или «адвокатская ассоциация». Для того чтобы практиковать право, practice law, нужно не только получить высшее юридическое образование, нужно сдать специальный экзамен. Только после этого американский юрист может выступать в суде, консультировать людей или компании и вешать на дверь табличку «юрист». Занятие правом, практикование права вне bar является уголовным преступлением в большинстве штатов или тяжелым административным правонарушением в других.
С адвокатами все просто: они попросту входят в bar, где в личном качестве или в составе некоторой адвокатской фирмы оказывают адвокатские услуги за деньги клиентов или по заказу штата, который оплачивает адвокатов для тех, у кого нет этих денег.
С прокуратурой все немножко сложнее и гораздо сильнее отличается от того, что видим мы. Во-первых, прокурор округа, district attorney, которого нам показывают во всевозможных фильмах, — это, как правило, политическая фигура. Он избирается либо всенародным голосованием, либо через какие-то опосредующие процедуры, но это политическая фигура, он думает о будущих выборах. Они часто переходят впоследствии на места мэров, сенаторов, депутатов законодательных собраний штатов и так далее. При этом он тоже член bar, он юрист, и он находится под контролем всех комитетов bar association, которая следит за тем, чтобы он не нарушал не какие-то отдельные прокурорские нормы, а нормы, которые установлены для всех юристов в целом.
Люди, которых мы видим в судах, — это помощники или заместители окружного прокурора, карьерные юристы, сдавшие адвокатский экзамен, bar exam, и оказывающие услуги государству. Это нанятые люди, которые дальше планируют идти либо по политической стезе — становиться прокурорами, либо по адвокатской — открывать свои фирмы.
Судья в Америке — это вершина карьеры, это обязательно человек, который, как правило, практиковал право и в качестве адвоката, и в качестве прокурора и потом был либо избран, либо назначен.
Судьи связаны с партиями, потому что, как правило, процедура такова, что беспартийный судья не имеет шансов быть назначенным на эту должность.
И этот коллектив из адвоката, который относительно вольный стрелок, но под контролем bar, прокурора, который связан с интересами своего босса, которому нужно переизбираться в какой-то момент, тоже имеющий некоторую политическую окраску, и политизированного судьи — все они имеют более-менее общие интересы.
Адвокату важно, чтобы, когда он работает по типовому рутинному делу, то есть когда его нанял штаб и он обслуживает интересы представителей андеркласса, дело прошло быстро, без скандала, чтобы его не наказала за это ассоциация, важно, чтобы дело не пересмотрели потом не в пользу обвинения, в идеале чтобы дело не было обжаловано обвинением, не были нарушены права его подзащитного на формальном уровне. И одновременно для адвоката очень важно, чтобы таких дел было много — за них не очень много платят, их нужно быстро пропускать через себя.
У прокурора есть вечная экономия ресурсов, у него маленький штат, ему тоже нужно пропускать через себя очень много дел и тоже с минимальным количеством скандалов, за исключением нескольких, максимум десятка в год политических дел, на которых обвинение поддерживает сам прокурор и на которых строится его медиакарьера.
И, наконец, у суда та же самая проблема. Судье тоже нужно пропустить через себя максимально большое количество дел таким образом, чтобы их не пересмотрел вышестоящий суд — суд штата или апелляционный суд.
Что в этой ситуации оказывается? Оказывается, что все трое начинают работать на одну и ту же задачу — быстро и минимально конфликтно рассматривать дела. По большому счету, у них появляются мощнейшие стимулы для того, чтобы договориться между собой, договариваться в текущем режиме. Потому что подавляющее большинство дел в Америке, как и у нас, проходит через то, что называется guilty plea — сделки о признании вины. Соответственно, быстро заключить правильную сделку так, чтобы не начал шуметь в прессе потерпевший или, если это убийство, его наследники, так, чтобы осужденный не был слишком обижен большим сроком и не бросился это обжаловать, за что отдельно отвечает адвокат, который убеждает его, что этого, условно говоря, не стоит делать, и так, чтобы не перегружать суд, чтобы дела рассматривались без присяжных — когда заключена сделка, дела рассматриваются без присяжных, что гораздо проще и быстрее.
Дальше Эйзенштейн и Джейкоб показывают, что разные локальные конфигурации обеспечивают разные режимы функционирования рабочей группы суда. В одном случае, в Балтиморе — они называют его городом разбирательств, городом процессов, — организации слабы, неустойчивы, люди все время меняются местами. В результате там очень длинные сроки рассмотрения, очень много дел проходит через суд присяжных, огромное количество народа сидит в тюрьме в ожидании суда, но зато значительное количество дел разбирается в суде присяжных по полной процедуре, потому что рабочие группы не складываются, у людей не получается договариваться.
Второй кейс, который они рассматривают, — а там масштабное исследование на количественных и качественных данных, — это Чикаго, то, что они называют «город рабочих групп». Там важна институциональная организация, которая разнится от штата к штату. В Чикаго, по сути, за одним залом суда закреплен один судья, один прокурор, один адвокат. Они ходят друг к другу на работу, они отлично друг друга знают, и, соответственно, это такие постоянные рабочие группы, обо всем все всегда договариваются в легальных рамках, но не совсем так, как это видится со стороны.
И, наконец, третий кейс — это Детройт, где довольно слабые личные контакты, но очень мощные контакты организаций — то, что они в своей книге называют спонсирующие или спонсорские организации, собственно, прокуратуры, суда на институциональном уровне и адвокатские фирмы. Там в самой организации процесса заложены эти договоренности, которые раз за разом воспроизводятся и позволяют эффективно срабатывать всему механизму рабочих групп в суде, воспроизводя регулярные малообжалуемые приговоры, не интересуясь, по сути, реальными интересами ни подозреваемого, ни потерпевшего.
В конце стоит сказать пару слов о том, как это устроено в России, какая есть специфика в России для рабочих групп в суде. Принципиальные отличия в России в следующем. Во-первых, в России есть мощное предварительное следствие, есть следователь, собирающий почти все доказательства, которые лягут в основание обвинения, которые прокурор в зале суда увидит почти в первый раз — часто увидит в первый раз.
Во-вторых, в отличие от Америки, в России судья — это профессия с ранней социализацией.
Человек может стать судьей в 30 лет, что немыслимо для США, где это вершина судейской карьеры.
И, соответственно, судья приходит не на 10 лет, а на гораздо больший срок и работает в большом коллективе.
В-третьих, это географическая особенность. Американский округ, как правило, больше, чем средний российский район. Когда мы посмотрим на нормальный район, у нас будут три-четыре работника прокуратуры, которые регулярно ходят в суд, если это городской район, — я имею в виду не Москву, Питер, а нормальные города, то там их будет пять-десять, это будут те же пять-десять адвокатов, которые регулярно работают с уголовными делами, и три-пять судей, которые регулярно эти уголовные дела рассматривают. Они сидят рядом, они встречаются в ежедневном режиме.
В России созданы все условия для того, чтобы эти рабочие группы, постоянные коллективы, направленные на то, чтобы быстро и бесконфликтно рассматривать дела, пропускать их через этот конвейер, в том числе, когда надо, давя на подозреваемого, когда надо, давя на потерпевшего, — все институциональные условия в России для такой модели есть.
Второй очень важный механизм — все эти структуры, в отличие от США, в России очень жестко вертикально интегрированы и управляются очень жесткими отчетными механизмами, что заставляет людей еще более эффективно сотрудничать в рамках такой рабочей группы, потому что у всех есть отчетность — доля отмены у судьи, доля оправдательных приговоров у прокурора. У адвокатов попроще, но и у них, как показывают последние исследования, тоже все не очень просто: им нужно быть неконфликтными, чтобы их позвали еще раз. И это третий включающийся механизм, который обеспечивает абсолютное преобладание рабочих групп в российских судах.
По сути, адвоката для конкретного дела в России выбирает либо следователь, либо судья. Когда адвоката назначают в соответствии со ст. 51 Уголовно-процессуального кодекса, то есть когда подсудимый не может сам себе его оплатить, то по большому счету это выглядит так: либо судья, либо следователь звонит либо в адвокатскую коллегию, либо напрямую адвокату и просит принять участие в процессе. Адвокат, который будет конфликтен и некооперативен, конечно же, очень быстро выпадет из этого пула и с учетом нашего рынка адвокатских услуг практически останется голодным.
В результате наши 60% безработных и 20% рабочих — а именно так выглядит социальный состав российских подсудимых — в 92% случаев признают свою вину. И в России суд еще больше, чем в США, превращается в рабочую группу, элемент конвейера, через который проходят уголовные дела, подсудимые и потерпевшие.
