Поговорим о категории лица. Что же в ней такого, что заставляет обращаться и обращаться к ней многих и многих ученых? Во-первых, простой вопрос: чем она отличается от других категорий глагола? В самом наивном представлении их пять: наклонение, время, лицо, вид и залог. И категория лица оказывается какой-то особой. Эту ее особость можно увидеть, например, в «Грамматике-80». Как категорию, оформляющую сказуемое, то есть предикативную категорию, ее из состава предикативных изъяли. К ней особо обращается Виноградов. У Виноградова есть категория лица как в именах, то есть в существительных, так и в глаголах.
Но категории лица в принципе не повезло. В лингвистике так сложилось, что мы шли все к более узкому и узкому пониманию слова «категория». Слово «категория» философское, а сейчас мы его свели до категории морфологической, то есть словоизменительной — категория рода, числа, падежа. А наши предшественники использовали слово «категория» в очень широком смысле, то есть это любое абстрактное значение, выражаемое множеством чего-то. Поэтому для Виктора Владимировича Виноградова, например, категория лица — это и лицо в существительном, и лицо в местоимении, и лицо у глагола. Сейчас, если мы открываем учебники, мы находим лицо только как словоизменительную категорию глагола — почему глагол спрягается, изменяется.
)
Я хочу вернуться к этому старому пониманию, потому что оно оказывается перспективным именно сейчас, когда лингвистика стала интегральной и когда она соединяет, с одной стороны, семантику и грамматику, с другой стороны, анализ текста и анализ системы. Кроме того, лингвистика стала объяснительной. Это значит: любое, что мы как лингвисты предлагаем, мы должны объяснить и доказать. И делать это надо посредством анализа текста. То есть не выдумывать фразы и не склонять или спрягать какое-нибудь слово, а брать его из реального текста и смотреть, что там с этим словом и с этой формой происходит.
Поэтому получается, что категория лица сейчас оказалась очень обсуждаемой и востребованной. Потому что кроме объяснительности и интегральности лингвистика стала антропоцентричной, то есть мы изучаем грамматические категории в связи с человеком. И как раз лицо — это и есть наиболее антропоцентрическая категория. Что получается? Я вернусь к Виноградову, потому что надо признать, что очень многое сейчас в современной русистике идет от Виноградова. Даже люди, которые не являются русистами, а являются структуралистами и типологами, пишут: в русском языке все, как обычно, начинается с Виноградова. Это правда.
Виктор Владимирович Виноградов вслед за Шахматовым рассматривал лицо, во-первых, в рамках глагола как обычную словоизменительную категорию, во-вторых, он находил категорию лица в существительном. Что это такое? Это существительные мужского рода мужского пола, которые в рамках категории одушевленности имеют бо́льшие возможности, чем другие одушевленные существительные. Самый наивный вариант — это сочетаемость собирательных числительных с существительными. Собирательные числительные по русскому правилу соединяются с существительными мужского рода мужского пола.
То есть «трое или пятеро братьев», но «три или пять сестер».
Значит, у существительных мужского рода мужского пола есть какие-то особые свойства, которых нет. И Виноградов назвал это категорией лица. Исайченко спорил с Виноградовым и говорил: «Нет, у русского существительного есть одушевленность, но нет лица».
Но важно, почему именно Виноградов? Потому что Виноградов ко всему прочему творец категории образа автора в тексте. Виноградов считал, что категория лица в широком смысле в рамках морфологии — это организующий центр высказывания, то есть предложения, с одной стороны. С другой стороны, Виноградов считал, что образ автора — это организующий центр всего художественного произведения. Если мы соединим одно с другим, мы понимаем, что эти явления очень близкие. То есть что такое образ автора? Это категория лица в тексте.
Получается, что мы именно сейчас не можем изучать категорию лица так, как изучали раньше, — спряжение глаголов и все. Нет, не только спряжение глаголов. Это и семантика глаголов, это и семантика существительных, это и местоимения, и, более того, это опущенные компоненты предложений, то есть незамещенные позиции, или, как в синтаксисе их называют, нули. И в этом случае получается, что это гораздо больше, чем мы привыкли.
Если все-таки думать о том, чем категория лица отличается от других категорий? От наклонения и времени эта категория отличается тем, что она имеет не только синтетические показатели, не только при помощи окончаний и суффиксов, но она еще выражается посредством рядом стоящих членов предложения, прежде всего местоимений и существительных.
От категорий вида и времени у нас есть видо-временная форма, то есть время выражается видо-временной формой. И эти две категории как бы разделили идею времени на две части. Категория времени — это характеристика времени по отношению к точке отсчета, то есть к моменту речи, а вид — это временна́я характеристика действий без точки отсчета. Поэтому получается, что идея времени имеет два показателя: один как бы от момента речи, а второй без него. То есть категория идеи времени оказалась представлена с двух сторон. А лицо — нет, лицо так и осталось одно, но оно и взяло эти два направления. Одно направление — по отношению к моменту речи, то есть к участникам речевого акта, а второе направление связано с семантикой существительных и глаголов, то есть это характеристика субъекта как личного, одушевленного, неличного, то есть предметного, или внеличного, то есть пространственного.
Получается, что предложения вообще по-разному ведут себя по отношению к категории лица. У нас есть — это Юрий Сергеевич Степанов когда-то написал — «я»-предложения и «он»-предложения. «Я»-предложения — это, например, «Скучно», «Грустно», «Обидно», «Больно». Без показателя субъекта, без показателя лица они читаются по первому лицу. А предложения, в которых мы изображаем мир как объективный, нормальной формой является категория, то есть третье лицо. Поэтому, между прочим, Пешковский считал, что исходная форма лица — это третья. Потому что если мы изображаем объективную действительность, то мы ее называем, то есть предъявляем все объекты посредством существительных, а сфера, в которой работают существительные, — это сфера третьего лица. В первом лице у нас «я», во втором лице «ты», «вы» и все, кто слушает, а зона третьего лица представлена всем набором имен, то есть существительных. Поэтому получается, что-то, что Пешковский называл нулевой категорией, то есть исходной, — это изъявительное наклонение третье лицо настоящее время, то есть это объективный способ представления ситуации.
Категория лица важна и по другой причине: категория лица делит тексты. У нас есть эпические тексты и лирические тексты. Эпические тексты — это тексты третьего лица, в них мы должны подавать мир так, как он есть. Лирические тексты — это тексты первого лица, поэтому там все решает первое лицо. Значит, мы получаем, что категория лица теперь значима для уровня формы слова, то есть для глагола, для местоимения, для соотношения по семантике существительных и глаголов в рамках предложения, для целого предложения с точки зрения семантики и для текста.
Если говорить о средствах выражения категории лица — мы привыкли, что это окончание, но у нас еще есть местоимения, а еще есть незамещенные позиции. И с этой точки зрения категория лица действительно уникальна. Она показывает нам, как соединяется внеязыковое объективное содержание с моим «я». И техника этого соотношения — не собственно выразить, а не выразить, то есть это опущенные незанятые позиции. И это называется эгоцентрической грамматической техникой.
Общий ее закон такой: чем ближе к «я», тем больше нулей. Поэтому трудно понимать стихи, трудно их воспринимать, не соединяя себя с писателем, с поэтом.
Если мы говорим, допустим: «И скучно и грустно», то кому? Конечно, Лермонтову. Но не только. Эта незамещенная позиция позволяет соединить Лермонтова и читателя, его лирическое «я» и нашу с вами душу, которая читает, то есть человека, который читает, его собственную душу с душой писателя.
В результате получаем, что категория лица может работать так: совпадает — не совпадает, сближается — противопоставляется. В этом смысле есть два механизма, то есть совпадение и несовпадение, включенность и исключенность. И работают тут не просто показатели, а, наоборот, пустое место, то есть отсутствующие показатели. Пожалуйста, докажу. «В дверь постучали». Кто? Кто-то, но не я. «Цыплят по осени считают». Кто? Все и я в том числе. Поэтому это пустое, незанятое место, которое является собственно показателем в рамках категории лица, позволяет нам осуществлять такие тонкие соединения между тем, кто говорит, тем, о ком говорят, и тем, кому говорят, — этими тремя зонами, которые обозначаются как первое, второе и третье лицо.
Если мы читаем Чехова, нам все время хочется ответить на вопрос: как он так делает, что вы как бы чувствуете это содержание изнутри того мира? А использует он для этого нули при соответствующих словах, то есть глаголах. Например, если там будет «чувствовался», ничего больше не будет. Кому? Прежде всего «я», если нет показательного. Там было третье лицо, героиня. И в результате получается, что это мы с героиней, с ее «я» соединяемся и чувствуем этот мир ее чувствами.
Таким образом, какова в этом роль категории лица? Соединить «я» героя и читателя. А средства — это семантика глаголов, это местоимения с их возможностями, это незамещенные позиции при определенных формах глагола, то есть третье множественного дистанцирует «я» говорящего или героя от тех, о которых не известно или известно, и, с другой стороны, второе единственного, наоборот, сближает. Получается, что кроме обычного стандартного «совпадения — несовпадения», которые есть для любой предикативной категории, для лица это функция «включенности — исключенности», сближать или отдалять. Но нули все равно действуют в связи с «я», даже если это неопределенная личная форма.
Поэтому получается, что сложность категории лица, в отличие от других категорий, состоит в том, что от нас как читателей многое требуется, гораздо больше, чем тогда, когда вы просто имеете категорию времени. Здесь надо понимать, куда тебя ставят. Это, попросту говоря, грамматика точки зрения. Как в кино, когда вы точно должны знать, с какой камеры вы все это мыслите и как говорите. Если подводить итоги, то все, что сейчас происходит в лингвистике, и называется словом «прагматика», упирается в категорию лица.
