В 1882 году русский физиолог Илья Мечников открыл явление иммунитета. Его семья уехала в цирк смотреть представление обезьян, он остался дома и решил провести простой эксперимент. Он взял прозрачную личинку морской звезды, проткнул ее шипом розы и оставил до утра. Утром проснулся, посмотрел в микроскоп на личинку и увидел активность существ, которых он назвал фагоцитами. Само явление назвал фагоцитозом и предположил, что таким образом наш организм защищает себя от внешних воздействий, и способность к защите назвал словом «иммунитет».
Само слово «иммунитет» имеет очень долгую историю. Оно появилось в римском праве и было связано с освобождением от тех или иных обязанностей — оно имеет юридическое происхождение. Но Мечников решил использовать это слово для обозначения некоторой биологической реальности. С тех пор прошло много лет, в конце 80-х годов иммунология очень прочно вошла в нашу жизнь, и с ее помощью стали объяснять здоровье человека, его жизнь и смерть. По большому счету, когда сегодня говорится о медицинских вещах, очень много используется иммунологических терминов и понятий, в том числе и в повседневности.
Иммунология имеет несколько дат рождения. Это не только декабрьский вечер 1882 года, это и 30-е годы XX века, когда появляются первые кафедры, это 60-е годы XX века, когда появляется само понятие иммунной системы, ключевое для данной дисциплины, и это 80-е годы, когда через научно-популярные журналы, через обложки, через статьи иммунология постепенно входит в жизнь простых людей. И люди начинают оперировать этими терминами и понятиями, такими, например, как иммунитет.
)
В 90-х годах появляются исследования, в которых ученые пытаются понять, каким образом появляется представление об иммунных системах. Здесь речь идет об ученых-гуманитариях. Антропологи, социологи и философы науки пытаются выяснить, каким образом, где и кем конструируются иммунные системы. Пионерской работой здесь является работа феминистского автора, американского исследователя Донны Харауэй. В 90-х годах она издала статью, которая называлась «Биополитика постмодерных тел».
В этой статье речь идет о том, что иммунные системы не существуют сами по себе, они не являются частью природы, они не существуют в телах. Это очень сложные полиморфные гетерогенные объекты, которые состоят из большого количества акторов, или действующих лиц. Причем природа этих акторов двоякая: они могут быть материальными объектами, и они могут быть смыслами или значениями — семиотическими объектами.
Харауэй одна из первых указала на то, что иммунные системы играют очень важную роль в жизни людей, как раз в 90-х годах, и, когда люди говорят о своем здоровье, они так или иначе используют терминологию, связанную с иммунными системами. И, соответственно, для Харауэй очень важно было показать не только то, что иммунные системы не существуют в природе, они не являются частью природы, но и то, что в этих сложных объектах существуют очень подвижные границы.
Для иммунологии очень важным является различение между своим и чужим. Это различение в 60-х годах ввел иммунолог Фрэнк Бёрнет. Свое — это тело, иммунная система, а чужое — это окружающая среда, патогены, которые пытаются воздействовать на организм и вызвать болезнь определенным образом. Благодаря тому, что существует очень жесткое различение между своим и чужим, возможен иммунный ответ. Соответственно, иммунная система распознает себя и не реагирует на себя, распознает чужое, или не свое, и реагирует на него определенным образом.
Задача, которая стояла перед Донной Харауэй, — показать, что граница между своим и чужим достаточно подвижна, граница между человеческим телом и окружающей средой является подвижной.
Для феминистки Харауэй очень важно было показать, что границы являются подвижными. Например, она обращается к древнегреческой науке и показывает, что греки, основоположники самого принципа границы (например, для них очень важно было отграничивать человека и животное, мужское и женское — мужское как идеал человеческого), те, кто установил эти строгие границы в европейской мысли, отходят от своего принципа и постоянно вводят различного рода существ, которые имеют гибридную природу. Например, амазонки — это формально женщины, но они ведут себя как мужчины, а кентавр — это явно гибрид человека и животного.
Соответственно, подобного рода гибридизация характерна и для иммунных систем, она характерна для человеческих тел. Подобную гибридизацию Харауэй описывает с помощью слова «киборг» — это ее любимое слово, — а в случае с иммунной системой она пытается показать, что границы между человеческим телом и окружающей средой достаточно условны. Делает она это оригинальным способом.
Для ученых, пожалуй, главным свидетельством того, что иммунные системы существуют, являются так называемые микрофотографии — это фотографии компонентов иммунной системы, которые сделаны с помощью электронного микроскопа. Эти фотографии выглядят очень странно и вызывают в воображении различные образы: от галактик до морского дна. И Харауэй показывает, исходя из некоторого анализа этих микрофотографий, что человек, который понимает, что его «свое», его самость, его «Я», его идентичность больше не функционирует в том виде, в котором функционировало до этого, — как некоторый контролирующий, центральный орган, который управляет своим телом, — фотографии являются свидетельством некоторой реальности, выходящей за пределы человеческого тела. Отсюда Харауэй делает вывод о том, что границы между человеческим телом и окружающей реальностью, между своим и чужим, являются подвижными, то есть они не являются раз и навсегда закрепленными. Наш опыт смотрения на подобного рода микрофотографии колеблет наше представление о том, что наше «Я» способно контролировать эту реальность и определенным образом взаимодействовать с окружающей средой.
У Донны Харауэй была очень талантливая ученица — Эмили Мартин, американский антрополог. Она занималась исследованием родства на Тайване и в Китае, а потом написала несколько антропологических книг, которые были посвящены проблематике, нетрадиционной для антропологии. Она издала книгу о воспроизводстве, потом книгу по иммунологии, и позже она издала книгу о так называемой биполярной депрессии.
Книга по иммунологии называется «Гибкие тела». Это очень интересное антропологическое исследование, проведенное в начале 90-х годов в Бостоне и Балтиморе. Харауэй вместе со своими помощниками спрашивала людей в различных группах, что они думают про иммунные системы, как, по их мнению, иммунные системы работают, просили нарисовать иммунные системы, описать, что они видят и что они думают, показывая им микрофотографии компонентов иммунной системы.
Донна Харауэй разговаривала с людьми на улице, со студентами, которые изучали иммунологию, с учеными в лаборатории, с представителями нетрадиционной медицины, с людьми, которые были тяжело больны, например, СПИДом, и так далее. В результате этих разговоров выяснилось, что люди представляют себе работу иммунной системы в основном в контексте столкновения своего и чужого. Это такая милитаристская модель иммунной системы. Речь шла о том, что тело все время находится на войне, и работа иммунной системы описывалась в терминах войны и военного дела. То есть могла изображаться крепость, и проникновение болезни представляло собой осаду этой крепости. Соответственно, Харауэй проводит параллель между этой моделью иммунной системы, в которой речь идет о разделении между своим и чужим, и подобного рода представлениями у людей.
Тем не менее некоторые люди рассказывали альтернативные модели иммунной системы, в которой не было четких границ. Одна женщина нарисовала волны океана. Когда у нее спросили, что она имеет в виду под работой иммунной системы в виде океана, она сказала: «Моя иммунная система работает в контексте баланса: если приходит болезнь, то одна ее часть поднимается, а если болезнь уходит, то она опять опускается, и все возвращается на место».
Харауэй показала, что подобного рода конкуренция между разными моделями не делает эту науку гомогенной. Здесь нет раз и навсегда данного знания об иммунных системах — это знание находится в становлении. Иммунология представляет собой конкуренцию нескольких моделей.
Помимо модели Бёрнета, есть еще как минимум две модели, которые показывают, что иммунная система работает совсем по-другому.
В 1984 году датский иммунолог Нильс Йерне получил Нобелевскую премию за свое описание работы иммунной системы. В его концепции иммунная система не взаимодействует с внешним миром, а она постоянно раздражает сама себя и постоянно готовит иммунный ответ до того, как он придет со стороны. Можно назвать эту модель аутопоэтической.
Третье представление о работе иммунной системы существует в микробиологии. Эту модель можно назвать симбиотической. Речь идет о том, что между своим и чужим тоже нет никаких границ, потому что так называемые друзья и враги все время находятся в симбиозе. Без симбиоза невозможно было бы объяснить, например, пищеварение, потому что речь идет о так называемой дружественной флоре. То есть те, кого в классической модели считают врагами, на деле оказываются друзьями и помогают нам в случае с пищеварением.
Главная идея Харауэй заключалась в том, что люди совершенно по-разному представляют себе работу иммунной системы, это концентрируется вокруг нескольких моделей. И по большому счету иммунология — это конкуренция нескольких моделей иммунной системы. Но если и для Харауэй, и для Мартин работа иммунной системы была связана с тем, что где-то в теле существует какая-то реальность, которую мы называем иммунной системой, подобно вещи в себе, а мы, либо люди на улице, либо люди в лаборатории, либо исследователи-гуманитарии определенным образом ее интерпретируем, то следующий шаг в социальном анализе иммунных систем будет связан с тем, что мы увидим, что никакой иммунной системы внутри тела не существует. Каждый раз иммунная система заново создается и конструируется в том или ином месте: в лаборатории это может быть одна модель, в клинике это другая, на улице может быть третья модель.
И проблема будет заключаться в том, каким образом эти разные модели коррелируют друг с другом, какая работа координации проводится, чтобы у людей складывалось впечатление, связанное с тем, что существует только одна иммунная система. В этом смысле было бы интересно посмотреть на отдельно взятое учреждение, в котором существуют разные отделения или разные отделы. Посмотреть, какие рассогласования в понимании конструкции иммунных систем существуют между этими отделениями или отделами, между лабораторией и клиникой, между администрацией и людьми, которые ожидают приема, и так далее. Интересно было бы посмотреть, с одной стороны, на рассогласования, а с другой стороны, на работу координации, которая ведется между этими отделами, чтобы держать действия разных групп людей в рамках некоторого единого понимания, некоторого единого русла.
