Тема войны в русской, советской пьесе — крайне важная тема, обретающая сегодня какое-то значение. На эту тему написана масса пьес, но хочется поговорить о самых канонических из них, как-то с ними разобраться современным взглядом.
Виктор Сергеевич Розов стал драматургом на войне, и он во многом поменял интонацию театра по отношению к войне благодаря своей пьесе «Вечно живые». Его, конечно, обвиняли в мелкотемье. А в чем это мелкотемье заключалось? В том, что война показана через бытовых героев, через маленького героя. Война показана через мир, через выживание человека в тылу, через человека негероического, через человека, мучающегося и страдающего, — человека, попавшего в отчаянное положение. В пьесе «Вечно живые» враг оказывался не снаружи, а враг оказывался внутри тебя. Тебе нужно победить врага внутри себя, и только потом возможно сражение с чем-то более крупным.
«Вечно живые» — трагедия войны без военных действий. Война — это не только сражения, но и отсутствие мира в душе человека. Это отчаяние, боль, дезориентация, опустошение главной героини Вероники. Тема пьесы — это цена поступка. Тема пьесы — это неправильно скроенная жизнь. Жизнь, пошедшая в неправильном направлении, «судьбы нечестной вариант», который нужно исправить, с которым нужно что-то сделать.
Интересно, как в советском сюжете и советском атеистическом сознании все равно компенсируется религиозное сознание. Это тема, над которой часто люди задумываются, в особенности сегодня: как советский атеизм искал в других формах, но все равно компенсировал религиозное сознание. Поиск святого, поиск священного. В этом смысле интересно рассуждать над тем, как война — священная, сакральная — обнаруживает в самом себе. Борис, жених Вероники, умирает, погибает в первых сценах «Вечно живых». И конечно, он сам и его подвиг тут же сакрализируется, тут же становится поводом к возникновению трепетного, священного сознания. С этой жертвой, с этим подвигом люди соотносят свою собственную реальность, сверяются с ней как по часам. И воин-мученик оказывается страстотерпцем, советским святым, перед лицом которого невозможно жить неправильно и неправедно.
Эта религиозная тема возникает еще и в теме финального монолога Вероники, который оказывается вариантом советской молитвы. Разговор о том, как нам с этой жертвой, принесенной воином-мучеником, жить сегодня. Как нам соотноситься, как нам выживать с пониманием того, что кто-то пожертвовал своей жизнью ради нас сегодня, ради нас самих. В чем вина Вероники, в чем ее гибель, в чем ее неправильность, нечестный вариант ее судьбы? Борис ушел на войну неправильно, то есть он не был понят своей невестой, она его не смогла проводить, забыла его проводить. И песенка про журавлей и лягушек, которая дала повод к названию фильма Михаила Калатозова «Летят журавли», — это вариант, если вчитаться в нее, басни о муравье и стрекозе. Лягушки проморгали время, лягушки были беззаботными, и поэтому их съели журавли.
Это, конечно, метафора для Вероники, которая не смогла перестроиться, которая не смогла изменить себя, поняв, что время поменялось.
Как колобок в русской сказке погибает от лисы, потому что он не смог перестроить свое сознание, он убежал от волка и медведя, если не ошибаюсь, но не смог убежать от лисы, потому что он не изменился, не перестроился. Стратегия не поменялась. Очень важно, что Вероника не может понять: когда пришла война, нужно изменить собственное сознание. Любовь и нежные отношения должны уступить чему-то другому. Вероника не способна к войне, она не готова к войне, она не хочет знать войны, не хочет соотноситься с ней, хочет закрыться в собственном коконе и ничего не знать, ничего не ведать, быть закрытой от этой мировой катастрофы. Там даже есть вполне человеческая деталь: не умеет кашу варить — тоже очень важно. Абсолютно не готова к боевым условиям, к условиям выживания.
В момент кульминации в этой пьесе, в момент осознания того, что происходит, — столкновение мира Вероники с другим миром, который тоже не понимает, не хочет знать войны, не хочет понимать ее законы, с миром Монастырской и Нюрки-хлеборезки. Конечно, здесь тоже вступает в силу религиозное сознание, потому что Розов, как любой великий драматург, безжалостен к собственным героям, и для того, чтобы они возродились, герою нужно упасть на самое дно, в самую грязь. И Розов, как драматург, сталкивает мир совестливых и бессовестных. Словно реальность Веронику лицом в стенку ударила, лицом в грязь, лицом в асфальт вбила Веронику, и она осознала, что она потеряла.
И вот религиозное сознание: руки Нюрки-хлеборезки — спекулянтки, аморального существа, торговки, наживающейся на войне, — касаются того, что священно для нее. Белка с предсмертной запиской Бориса — это вариант святых мощей этого мученика, к которым прикасается нечестный человек. Как в русской, как в любой сказке, священный, сакральный предмет работает в добрых руках и не работает в злых. Поэтому записка не работает в руках Нюрки-хлеборезки, а она нужна Веронике как пятый элемент, как-то, что даст ей возможность дореализоваться, стать самой собой, повзрослеть, принять обряд инициации. Ей нужно прикоснуться к этим мощам, к последнему воспоминанию о Борисе.
Вторая пьеса, о которой хотелось бы поговорить, — это, конечно, «Мой бедный Марат» Алексея Арбузова. Здесь тоже уход от героя героического, от героя, непосредственно участвующего в военных действиях, к герою интимному, к герою бытовому, домашнему. Не воин и победа интересуют драматурга, а чувство нравственной потери, травмы, которая нанесена войной молодым людям. Радость от победы оказывается омрачена горечью поражений. Есть целое поколение людей, у которых война отняла самое главное — отняла молодость. И даже те любовные отношения, которые возникают в этой пьесе, не компенсируют того, что отняла война.
Разговор идет о травмированности целого поколения людей, которое продолжается и после войны. Война, если угодно, не заканчивается в них самих. Она продолжает свой тяжелый, кровавый ход, омрачает жизнь и после. Очень важная фраза в пьесе, конечно, у Лики: «А где оно — где обещанное?» Разрушение иллюзий, ощущение травмированности, ощущение нравственных упущений, которые уже никогда не компенсируются. Пьеса начинается в 1942 году в блокадном Ленинграде — и это расцвет чувственности. Внезапно, после всего, чем являлась блокада, люди впервые прикасаются друг к другу. Люди чувствуют друг друга, возникает предел интима. Очень важная фраза: «А ты дышишь. Вот и кончилась тишина…» Внезапное обнаружение человеческих отношений и контакта между людьми. Тактильных, чувственных и так далее. Мелодраматизация.
В пьесе Леонида Зорина «Варшавская мелодия» тоже есть этот мотив, когда солдат после грохота сражений, после рокота танков, после рева самолетных моторов приходит в консерваторию и слышит другие звуки, звуки другого качества. И эти звуки обрушиваются на него точно так же, как война на человека. Абсолютно другое качество. И, конечно, война, которая отнимает право на любовь, и война, которая дарует любовь.
И та же тема, которая есть в «Вечно живых», — это невозможность быть счастливым, невозможность полностью отдаться любовным чувствам.
Война, которая закрывает все, что дает нам молодость.
Арбузов в этой пьесе, а также в пьесе «Ожидание», в пьесе «Счастливые дни несчастливого человека», в пьесе «Ночная исповедь» говорит об очень важной теме — о невозможности однозначной моральной трактовки и осуждения людей военной эпохи. Война — это какой-то другой мир, третий мир, в котором человека нужно судить по законам войны. И у Алексея Арбузова в «Моем бедном Марате» мы видим третий акт, и он самый депрессивный в это пьесе. Здесь есть легкий намек на алкоголизм Леонидика, здесь есть ощущение разрушенной жизни, отчаяния, тоски, ощущение нереализованности людей и интонация «Где оно — где обещанное?».
Там, например, Леонидик с Ликой читают программу передач на телевидении, и понятно, что это ощущение бесконечной тоски и бессмысленности жизни. Распорядок дня, который утвержден раз и навсегда, и ощущение того, что жизнь оказывается сложнее, чем война. Потому что война была их ценностью: в войне был главный ориентир, главный камертон их жизни. И для этих героев, привыкших к однозначности войны, где было понятно, где враг, а где друг, была ясность, ясное понимание, твердые ценности, — для этих героев жизнь с ее более сложной, более прихотливой структурой оказывается невыносимее, чем война, как ни странно. Почему? Потому что была отнята молодость, потому что это поколение травмированных людей. Арбузов в этой пьесе переводит героическое сознание в мелодраматическое сознание, в сознание частного человека, который оказался бесконечно травмирован военным конфликтом. И травму никогда уже не залечить.
