Одним из главных книжных сюжетов истории нашей культуры XVI века является знаменитая переписка царя Ивана Грозного с князем Андреем Курбским. Суть этой, с одной стороны, академической проблемы ученых, но достаточно, может быть, известной и важной для широкой публики — эта переписка является одним из главных источников жизни самого Ивана Грозного, поскольку он там описывает свою жизнь и в целом перипетии политической борьбы этого времени. Знатнейший князь, воевода, герой Казанского взятия — Андрей Курбский вдруг еще до массовых казней, до начала опричнины решает сбежать, изменить царю, а для боевого командира во время войны с Польско-Литовским государством это, конечно, измена, и он, будучи во главе значительного воинского контингента, будучи тогда воеводой в городе Юрьеве-Ливонском (впоследствии Дерпте, нынешнем Тарту), заранее подготовив это бегство, переходит на сторону неприятеля, становится уже вражеским воеводой, литовским, ходит во главе польско-литовских войск против своих соплеменников.
Чтобы оправдать неординарное для того времени событие, хотя такие перебежки были и раньше, особенно в конце XV — начале XVI века, когда эти пограничные владетельные князьки считали, что они могут служить то Литовскому князю, то Московскому, но уже была все-таки другая эпоха — середина XVI века, развитие Московского единого государства. И он пишет послание Ивану Грозному: нападение — лучший способ защиты. Он с первых строк начинает обвинять Ивана Грозного в массовых казнях, кровопролитии его же, как он пишет, подручников, своих первых воевод. Хотя я говорю, что еще этих массовых казней не было, был 1564 год, опричнина началась вскоре и, возможно, была реакцией на эту измену, очень важную в военном, стратегическом отношении.
И это довольно краткое послание, риторическое, где он описал и свою судьбу, что он всю жизнь находится на войне, что с женой редко встречается. Эта риторика, характерная для того времени, послужила основой для создания переписки, комплекс-источника, потому что Иван Грозный ответил ему огромным посланием, в какой-нибудь современной публикации это занимает два десятка страниц. Первое послание, ответ Ивана Грозного, где он начал как бы по пунктам на каждое обвинение в свою сторону отвечать целым потоком информации в свое оправдание. Но самое интересное для историков, что он описал свою жизнь, начиная с детства. Собственно, все эти сюжеты, которые мы знаем из фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», как малолетнего княжича Ивана обижают бояре и так далее, — это все было процитировано и красочно описано царем.
Это показывало, во-первых, его незаурядные литературные способности. Хотя, конечно, мы, специалисты, знаем точно, что сам он рукой это, конечно, не писал, это была диктовка, но он это все правил, диктовал и там же цитировал многочисленных исторических авторов. Это был памятник. Курбский, в свою очередь, ответил ему на это послание. В первую очередь обвинял его даже в этом излишнем красноречии, как он писал: «Многошумящее твое послание получил…» и так далее. И было еще одно письмо, последнее, но в целом это комплекс писем, волею судьбы сохранивший нам информацию об этом времени.
Тут нужен специальный комментарий, историко-архивный, археографический, а я по своей главной специальности являюсь архивистом-археографом, изучаю эти древние фонды. В целом у нас вообще таких личных писем XVI века в принципе не сохранилось буквально ни одного. Какие-то новые есть находки, но в целом жизнь людей скрыта от нас, потому что это все действительно погибало в деревянных строениях как у простых людей, так и у бояр, боярские архивы XVI века в принципе не сохранились. Поэтому эта переписка как факт культуры. Но это публицистика. Конечно, мы понимаем, что эти письма были открытые, они фактически пересылались и доходили до Москвы как рукописи, но это была, естественно, явная публицистика, рассчитанная на публику, открытое письмо.
Она давно привлекла внимание, и в XVIII веке дворянской культуры все наши историки поминали тогда еще, ее переписывали в XIX веке, были научные публикации. Но была одна деталь — я сразу о ней должен сказать, — что никаких подлинных не то что автографов, оригиналов этой переписки, а даже копий XVI века не находилось, а есть уже начиная с середины XVII века, точнее даже с 1620–30-х годов, и их довольно много, различных копий, списков, так что в целом она была популярна, известна.
И вдруг в 1971 году вышла книга американского профессора Эдварда Кинана — профессора Гарвардского университета, молодого тогда еще профессора, но потом ставшего известнейшим ученым специалистом по России, — которая полностью опровергала подлинность писем и Ивана Грозного, и Андрея Курбского, всей переписки. Довольно резко в целом говорил, что ни Курбский не мог писать, поскольку воевода вообще был не писатель, чуть ли мог быть неграмотным и не мог ни о чем говорить, ни Иван Грозный — все это миф, апокриф. Таким и было название книги. Но при этом профессор, серьезный историк и археограф, начал изучать сохранившиеся копии, списки и, главное, начал заниматься текстологической работой, поскольку в этих переписанных текстах были уже различные варианты. Он проделал очень большую работу по установлению редакций всех этих копий XVII века и, главное, нашел некоторые цитаты, взятые из другой известной публицистики конца XVI века — из монашеской переписки.
В принципе, это было для того времени обычное дело, такая риторика, копировавшаяся у других авторов, — это и памятник житийной литературы, и в других текстах это было обычное дело. Но в целом он очень серьезно продвинул изучение этих текстов, и, главное, эта дискуссия стимулировала, естественно, и наших ученых, это была мировая дискуссия. В течение 70–80-х годов все буквально специалисты по русской истории, древнерусской литературе занимались этой дискуссией, и ряд западных ученых поддерживали профессора Кинана, ряд его пытались опровергнуть. Но, главное, наши ученые, начиная с академика Лихачева и профессора Зимина, написали такие опровержения. Там была специальная книга профессора Скрынникова. Видимо, по заданию властей он тут же выпустил книжечку, напечатали опровержение с риторикой того времени про буржуазного фальсификатора, хотя она и была научной.
Изучение имевшихся многочисленных текстов переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского дало очень многое для развития отечественной текстологии, археографии, было много интересных наблюдений в целом об эпистолярной публицистической культуре XVI века. Но вопрос все равно оставался: почему нет списков XVI века? То есть, конечно, гипотеза профессора Кинана, что это написал, сделал такую фальсификацию тоже князь, но уже XVII века — князь Шаховской, дальний родственник Курбского, — эта гипотеза конечно, не принималась. Но где списки? Почему нет XVI века?
Эта дискуссия была во многом повернута в другую сторону, закрылась моей находкой списка конца XVI века — первого послания князя Андрея Курбского. Этого было достаточно. Раз первое послание существовало в рукописях конца XVI века, ясно, что это уже не апокриф XVII века, не подделка князя Шаховского или кого-то еще. И эта находка была очень важна и в плане вообще изучения культуры конца XVI века. Это послегрозненская эпоха, потому что, действительно, при Грозном переписывать тексты, где его ругают и клеймят, было опасно и было не до этого. Конец XVI века, эпоха его сына, царя Федора Ивановича, — это новый этап русской культуры, этой эпохой я специально занимаюсь.
Где же, кто же мог сделать такой список и как он сохранился? Это совершенно уникальный архив, библиотека в миниатюре странствующего монаха Ионы Соловецкого, как я установил его имя. В самой рукописи он себя почему-то не называл, и это особое явление развития русской книжной культуры конца XVI века. Странствующий монах — вообще об этих странствующих монахах мы ничего не знали — переходил из монастыря в монастырь, был в Москве, собственно, и воспитанием своим он, вероятно, и происходит из Чудового монастыря, и где-то в 90-е годы в той же Москве, в Чудовом монастыре, в Кремле, он уже мог этот список из царских архивов, уже переписанный приближенными, скопировать и создать для нас совершенно новый факт в этой дискуссии.
