Можно описывать шумерскую культуру, а можно попытаться дать ее характерные черты. Я пойду по второму пути, потому что описание шумерской культуры достаточно полно дано и Крамером, и Якобсеном, и в статьях Яна ван Дейка, а вот выделить характерные черты необходимо, чтобы определить типологию шумерской культуры, поставить ее в ряд подобных ей по определенным критериям.
Прежде всего нужно сказать, что шумерская культура зародилась в очень удаленных друг от друга городах, каждый из которых располагался на своем канале, отведенном от Евфрата или от Тигра. Это очень существенный признак не только образования государства, но и образования культуры. В каждом городе было свое независимое представление об устройстве мира, свое представление о происхождении города и частей света, свое представление о богах и собственный календарь. Каждый город управлялся народным собранием и имел своего вождя или верховного жреца, который возглавлял храм. Между 15–20 независимыми городами Южного Двуречья происходила постоянная конкуренция за политическое превосходство. Большую часть истории Месопотамии в шумерский период города пытались вырвать друг у друга это лидерство.
В Шумерии существовала концепция царственности, то есть царской власти как субстанции, которая переходит из города в город. Переходит она исключительно произвольно: была в одном городе, потом оттуда ушла, этому городу было нанесено поражение, и царственность закрепилась в следующем господствующем городе. Это очень важная концепция, которая показывает, что в Южной Месопотамии долгое время не было единого политического центра, не было политической столицы. В условиях, когда происходит политическая конкуренция, культуре становится присуща компетитивность, как говорят одни исследователи, или агональность, как говорят другие, то есть в культуре закрепляется соревновательный элемент.
Для шумеров не существовало земного авторитета, который был бы абсолютным. Если такого авторитета нет на земле, его, как правило, ищут на небе. Современные монотеистические религии нашли такой авторитет в образе единого Бога, а у шумеров, которые были весьма далеки от монотеизма и жили 6 000 лет назад, таким авторитетом стало Небо. Они стали поклоняться небу как сфере, в которой все исключительно правильно и происходит по раз установленным законам. Небо стало эталоном для земной жизни. Отсюда понятна тяга шумерского мироощущения к астролатрии — вере в могущество небесных тел. Из этой веры уже в вавилонское и ассирийское время разовьется астрология. Причина такого тяготения шумеров к астролатрии и впоследствии к астрологии заключается именно в том, что на земле не было порядка, не было авторитета. Города постоянно воевали друг с другом за превосходство. То укреплялся один город, то на его месте возникал другой господствующий город. Их всех объединяло Небо, потому что, когда восходит одно созвездие, пора убирать ячмень, когда восходит другое созвездие, пора пахать, когда третье — пора сеять, и таким образом звездное небо определяло весь цикл сельскохозяйственных работ и весь жизненный цикл природы, к которому очень внимательно относились шумеры. Они считали, что порядок есть только наверху.
Таким образом, агональный характер шумерской культуры во многом предопределил ее идеалистичность — поиск идеала наверху или поиск господствующего идеала. Небо считалось господствующим началом. Но точно так же в шумерской культуре господствующее начало искали повсюду. Существовало большое количество литературных произведений, в основе которых был спор двух предметов, животных или каких-то инструментов, каждый из которых похвалялся, что он лучше и более пригоден для человека. И вот как эти споры разрешались: в споре овцы и зерна победило зерно, потому что зерном можно кормить большую часть людей в течение большего промежутка времени: есть зерновые запасы. В споре мотыги и плуга победила мотыга, потому что плуг стоит на земле только 4 месяца в году, а мотыга работает все 12 месяцев. Кто дольше может служить, кто может большее число народа накормить, тот и прав. В споре лета и зимы победила зима, потому что в это время проводятся ирригационные работы, в каналах скапливается вода, и создается задел для будущего урожая, то есть побеждает не следствие, а причина. Таким образом, в каждом шумерском споре есть проигравший, который называется «оставшийся», и есть победитель, который называется «вышедший». «Зерно вышло, овца осталась». И есть третейский судья, который разрешает этот спор.
Этот замечательный жанр шумерской литературы дает очень яркое представление о шумерской культуре как о той, что стремится найти идеал, выдвинуть что-то вечное, неизменное, долгоживущее, надолго пригождающееся, тем самым показать преимущество этого вечного и неизменного перед тем, что быстро меняется или что служит только краткое время. Здесь заложена интересная диалектика, так сказать, преддиалектика вечного и изменчивого. Я даже называю шумерскую культуру осуществившимся платонизмом до Платона, потому что шумеры верили, что существуют некие предвечные силы, или сущности, или потенции вещей, без которых невозможно само существование материального мира. Эти потенции или сущности они называли словом «мэ». Шумеры считали, что боги не способны ничего в мире сотворить, если эти боги не имеют «мэ», и никакой героический подвиг невозможен без «мэ», никакая работа и никакое ремесло не имеют смысла и не имеют значения, если они не обеспечены собственными «мэ». «Мэ» бывают и у сезонов года, «мэ» бывают у ремесел, и у музыкальных инструментов бывают свои «мэ». Что есть эти «мэ», как не зародыши платоновских идей?
Мы видим, что вера шумеров в существование предвечных сущностей, предвечных сил — это яркий признак идеализма, который проявился в шумерской культуре.
Но эта агональность и этот идеализм довольно трагичные вещи, потому что, как справедливо сказал Крамер, непрерывная агональность постепенно приводит к самоуничтожению культуры. Непрерывное соперничество между городами, между людьми, непрерывная конкуренция ослабляет государственность, и, действительно, шумерская цивилизация закончилась довольно быстро. Она угасла в течение тысячи лет, и ее сменили совершенно другие народы, а шумеры ассимилировались с этими народами и полностью растворились как этнос.
Но история также показывает, что агональные культуры даже после гибели цивилизации, которая их породила, существуют довольно долго. Они живут после своей смерти. И если здесь перейти к типологии, то можно сказать, что в истории известны еще две такие культуры: это греки в Античности и это арабы на стыке древности и раннего Средневековья. И шумеры, и греки, и арабы были чрезвычайными поклонниками Неба, они были идеалисты, были лучшими каждый в свою эпоху звездочетами, астрономами, астрологами. Они очень сильно уповали на власть Неба и небесных тел. Они разрушили себя, погубили себя непрерывной конкуренцией. Арабы выстояли только за счет объединения под властью небесного или даже сверхнебесного, сверхъестественного начала в виде религии Аллаха, то есть арабам позволил сохраниться ислам. А вот у греков ничего подобного не было, поэтому греки довольно быстро были поглощены Римской империей. В целом можно сказать, что выстраивается определенная типология агональных цивилизаций в истории. Шумеры, греки и арабы неслучайно похожи друг на друга своим поиском истины, своим поиском идеала, как эстетического, так и гносеологического, своим стремлением найти одно порождающее начало, через которое можно объяснить существование мира. Можно сказать, что и шумеры, и греки, и арабы прожили не очень большую жизнь в истории, но они оставили наследие, из которого питались все последующие народы.
Идеалистические государства, агональные государства шумерского типа гораздо дольше живут после своей смерти, чем в отпущенный им историей промежуток времени.
