Личное религиозное у Жуковского

Какова история отношений Василия Жуковского с Марией Протасовой? Как они повлияли на его творчество? Какое значение имела для развития религиозных взглядов Жуковского его сестра? Об этом рассказывает кандидат филологических наук Екатерина Лямина.

Всем известно сочетание «Жуковский — Маша Протасова». Это безумно печальная история о том, как Жуковский не смог жениться на девушке, которую он не просто любил, которая к тому же любила его, и, казалось бы, они были бы совершенно идеальной парой. Он не смог жениться по одной простой причине: юридически он был ей никем, а по крови он приходился единокровным братом ее матери. То есть фактически он был ей дядей, а такой брак был, с точки зрения матери Маши Протасовой, Екатерины Афанасьевны Протасовой, совершенно невозможным. И, в общем, она была права. Однако к борьбе за свое счастье Жуковский относился чрезвычайно основательно. И аргументы, которыми он пытался воздействовать на мать своей возлюбленной, располагались в очень широком диапазоне. Он пытался представить ей мнение митрополита, к которому обращался специально, для того чтобы убедить ее в том, что, в принципе, разрешение на брак может быть получено, ведь юридически между ними не было ни малейшей связи и признать наличие кровной связи значило раскрыть тайны семьи. Потому что Жуковский имел совершенно другую фамилию, он был усыновлен, как это делалось.

Вера Жуковского вырабатывалась постоянно как в устном, так и во внутреннем диалоге, в сущности, именно со своей старшей сестрой, которая веровала и жила по своей вере совершенно иначе, чем жил он. И поэтому в своих дневниках он, наблюдая, как она говеет, то есть готовится к исповеди и причастию, записывает такую обидчиво-ранимую фразу, в то же время подчеркивающую, что он очень углубленно думает о смысле духовных практик: «Говеть, — пишет он, — не значит есть грибы и становиться на колени. Это значит обращаться всей душою к Богу и исчислять себе и Ему свои дела». Дальше я пересказываю от себя, но смысл именно в этом — в аналитическом подходе к исповеди, к тому, что необходимо сначала разложить себя на составляющие части и свою душу, а потом собрать себя каким-то претворяющим движением и обратиться наверх. Несомненно, в отталкивании от традиционно-религиозных, традиционно-православных, он пишет еще через несколько лет: «Как мало возвышающего в обряде нашего говенья: мы только поем гимны, произносим молитвы, становимся на колени, а в этом нет ничего специально возносящего нас к Богу, необходимо другое».

Упование на личное счастье, уже оборванное, в сущности, Жуковский перенес на семью великой княгини Александры, бывшей прусской принцессы. Вместе с ней и ее мужем он оказывается в Берлине, в местах ее детства, где она росла, где она была со своей матерью, знаменитой королевой Луизой Прусской, которая умерла довольно рано. Жуковский замечательным образом проецирует свою собственную биографию, экстраполирует ее на биографию великой княгини. У обоих мать умерла рано, обоих воспитывала другая женщина, оба вынуждены были искать себя в этом мире и то место, где можно чувствовать себя наиболее комфортно. Это для Жуковского виртуальное сакральное, которое тесно переплетается с личным религиозным. Это сфера воспоминаний.